Алекса, ты можешь перднуть?..
За окном сгущались серые сумерки. На столе стремительно пустела бутылка виски.
Ты не подскажешь, что я опять не так сделала? спросила я, решив, что хуже уже не будет.
Пошла вон! процедил пресвятой отец.
Это твоя любовница? не подчинилась я. Ты к ней вчера уезжал?
Пошла вон отсюда!
Да с удовольствием! Отвезешь меня на вокзал?
Он убрал пульт ото рта и окинул меня нехорошим взглядом.
Я тебя скорее прикончу и закопаю на заднем дворе
В его глазах плескалось безумие, напополам с алкоголем. Такие, глаза я видела только у одного человека. У Джессики.
Да, я тоже люблю тебя.
Пошла вонбез прежнего напора повторил Ральф, потом наклонился и плеснул себе еще «Гленморанджи».
Можно и мне немного? спросила я, кивнув на виски.
С чего вдруг?
Просто
Ральф бросил пульт. Оттопырив языком верхнюю губу, осмотрел меня, как уличную шлюшку.
Просто?
Мне тебе денег дать, или что?
Откинув голову, Ральф погремел куском льда в бокале и посмотрел на меня сквозь залапанное стекло.
Денег у меня кучи Сделай мне минет! Как на том видео, за которое тебя вышибли из твоего интерната. Где ты огурец глотала, объясняя на ходу технологию. Познавательно Я три раза смотрел. Сможешь повторить с моим членом?
Я улыбнулась:
А может, сразу в подвал? Ты просто меня отлупишь, не объясняя и мы потрахаемся, и сразу же вся злость у тебя пройдет.
Ральф выглядел изумленным, но только миг.
Потом пожал плечами, посмотрел в упор и кивнул.
Окей Принесешь мне ремень из комнаты?
Тут я взбесилась. Кем этот выродок себя возомнил?!
Я расскажу все папе, сказала я. Я расскажу, что ты делал с Джессикой. И расскажу, что пытаешься со мной сделать
Я не договорила. Ральф широко осклабился и протянул мне свой телефон.
Ни слова больше, Куколка. Давай, позвони ему. Я просто останусь здесь и сам все услышу!
Я замолчала.
Он рассмеялся. Крепкие белые зубы, казалось, стали еще крупнее и больше. Удлинились, как у Серого Волка, который прикидывался Бабушкой. И глядя в его глаза, я поежилась. В своей непонятной ярости Ральф был красив и страшен одновременно. Маркусу стоило написать Аида с него, а не с моего папы.
Твое счастье, Солнышко, продолжал то ли Ральф, то ли Серый Волк, что я не хочу тебя. Ни просто так, ни в подвале. Заступиться за тебя некому. Яэто все, что тебе осталось
Ральф рассмеялся, наслаждаясь собой, подлил в стакан еще виски. Я впилась взглядом в жидкий янтарь, капельку упавшую на столешницу, которую Ральф тут же вытер пальцем.
Так что не зли меня, он отсалютовал мне бокалом и пригубил. Последний раз говорю тебе по-хорошему: уходи, Ви!
Я закусила губу, дрожа от обиды.
Еще никто, никогда со мной так не говорил. В особенности сам Ральф! Я ненавидела его еще больше, чем в тот проклятый вечер, когда меня излупила Джесс. Когда он трахал ее в подвале, пока я плакала наверху.
Хотелось кричать, швырять в него подушки и вазочки, разбить об его башку эту чертову бутылку. Но если бы я осмелилась ударить его, Ральф увернулся бы и дал сдачи. Я сама видела, что Фил сделал с Джессикой. Ральф был куда злее и безудержнее Филиппа.
А яеще слабее и беззащитнее Джесс.
Вчера Ральф сказал мне правду: для мужчины дети лишь тогда его дети, пока он любит их мать. Мой папочка был мне давно не папочка. Он бросил меня и все те слова, что он говорилдавно уже унес ветер.
Унес и развеял как пепел Греты над серой морской волной.
И все-таки, Ральф кое-что забыл. Он был моим отцом в большей степени, чем тот другой, в Риме. Ведь это Ральф меня вырастил. Ведь это Ральф меня воспитал.
Запомни этот миг. Хорошо запомни, сказала я про себя. Очень скоро ты его проклянешь!
Бескрылые серафимы.
Я пропускаю завтрак, обед и ужин.
Лежу в постели до вечера, меня никто не зовет. Они пока не знают, что я не ем просто для отвода глаз. Ванная у меня прямо в комнате и на их месте, я бы тоже особо не волновалась.
А я не пью, собрав в кулак всю выдержку и всю силу воли.
Я где-то читала, что без воды человек способен прожить неделю. По крайней мере, человек нормальной комплекции. Ятоньше. Значит, разделим напополам.
К вечеру тело начинает наполняться какой-то легкостью. Чувство голода притупляется. Чувство жаждынет. Собрав в кулак силу воли, я размышляю о всяких разных святых, которые постились в пустыне. Есть меня больше не зовут. Но Ральф заходитпроверить вены.
Я притворяюсь спящей.
Ночь проходит в плотной густой дремоте. Я устала и вымоталась, но спать толком не могу. К завтраку меня не зовут, но Ральф кому-то звонит. Наверное, своей Бегемотихе. Спросить профессиональное мнение.
Мне даже ржать хочется. Что Стелла знает о голодовке?! Сейчас она ему насоветует. Со своей колокольни, где двести пять тайников с едой и тристас легкими перекусами. С ее-то «мое тело не эталон»! Готова спорить, она ни разу, ни одной диеты не продержала. Срывалась. И свято верит, что выдержатьневозможно. Верит, что срываются все.
Она убедит его, как пить дать. Ральф-то мускулистый и жрет, наверное, как Филипп. По часам и лотками. Ральф тоже, ни разу в жизни не голодал.
Так и выходит, поговорив, Ральф с тетушкой уезжают. Оба. По ходу я ментально приближаюсь к отшельникам: уже ясновидящей стала и это всего-то лишь второй день. Видимо, Стелла посоветовала им трюк. Уйти, чтобы я тайком от них что-то съела. Я иду вниз. Проверить свои догадки.
Все так и есть: на кухне куча еды, которую можно взять незаметно.
Можно, но я ведь не ради принципа. Смеха ради, слегка все разворошив и сунув в ведро пару копченых колбасок и шоколадку, я возвращаюсь в постель. Продолжить пост и размышления о том, что дух намного сильнее плоти. Плоть молчит, дыхание пахнет гнилыми яблоками и ацетоном. Ральф не приходит. Пересчитал шоколадки с колбасками, убедился, что плоть слаба и рапортовал Стелле.
Та, видно, посоветовала ему лишить меня своего внимания.
Умничка, Ральф! Слушай своего терапевта.
Я посмеялась бы, но я не могу. Глаза болят, губы потрескались, пальцы на руках, кажется, покрыты папиросной бумагой. Если бы Ральф зашел, он бы это тоже заметил. Но Ральф не зашел и тете тоже зайти не дал.
Вторая ночь проходит в тягучем полусонном бреду. Похоже, скоро я впаду в кому.
Еще одна ночь, и день, еще одна ночь.
Утром все повторяется с самого начала. Никакого внимания. Оба уходят, нарочито громко захлопнув дверь. По-хорошему надо пойти и пошерудить еду, но у меня уже нет сил спускаться. Я, то проваливаюсь в тяжелый, как кома сон, то в тягучий сон, настоящий.
К вечеру, или это раннее утро, мне начинает сниться Небесный Свет и слышаться голоса Серафимов.
Вы что с ума сошли?! шипит Серафим. У нее обезвоживание!
Меня перекладывают на носилки и несут вниз.
И в глубине себя, я смеюсь до колик: съел, урод? И кто теперь в чьей власти?! Снаружи я не могу даже пошевелить губами.
В больнице меня тут же кладут под капельницу.
Сознание возвращается, но я все равно притворяюсь, что не в себе. Пусть Ральф придет сюда и расскажет докторам, что случилось. Что он просто-напросто не давал мне пить. Расскажет им о вреде алкоголизма и том, как отучил мою мать нюхать кокаин.
Уверена, его методику немедленно возьмут на заметку в комитете по делам несовершеннолетних. Но Ральф не приходит. За мной присматривает дежурная сестра. Здоровая и крепкая тетка. Как в психиатрии.
И я не совсем уверена, что я не в психиатрии.
Мне скучно. Лежать и пялиться в потолоквообще невесело. А тут еще приходится все в себе держать. Половина врачей и медсестер не говорят по-немецки, а те которые говорят, говорят на жутком нижнефранконском диалекте, который я едва помню.
Ни книжек, ни телефона, ни телевизора.
Только потолок и жирные мухи лениво ползают по подносам с едой. Их приносят и расставляют у меня перед носом. И не уносят, пока еда не начинает привлекать мух.
Приходит мой психиатр. Так, по крайней мере, говорит медсестра. Я продолжаю пялиться в потолок. Теперь я все понимаю: Ральф все-таки меня обошел. Один только срыв, и я ложусь в семейное пристанищепсихбольницу.