Лучше бы она тут и остановилась, но я молчал. Даже переспросил:
Вы про Фреда?
Его зовут Фредерик Саммерс. Вы знаете, кто это?
Фамилию слышал.
Мак, она тихо всхлипывала, как ребенок. Я собираюсь за него замуж. Он миллионер. Один из самых влиятельных людей в Калифорнии. Знаю, вам это безразлично. Но постарайтесь понять, как мне это важно, Мак.
Постараюсь, пообещал я. А вы постарайтесь успокоиться и ничего не бойтесь. Возьмите себя в руки, наконец.
Глупая я, что про это с вами заговорила.
Нет, резко ответил я, вовсе вы не глупая, что со мной об этом говорите. А глупо придавать этому такое значение.
Ничего тут не могу поделать.
Очень даже можете.
Ну так помогите мне.
Сначала успокойтесь, вот самая большая помощь. То есть как прикажете понимать, что этот Саммерс на вас не женится, если узнает, что вы из Питсбурга, так, что ли?
Я этого не говорила.
Но опасаетесь, что так?
Мак, взмолилась она, ну войдите же в мое положение. Я вам сейчас кое-что про себя расскажу, и вы поймете, что это значит для меня из-за Саммерса.
Не надо! резко сказал я.
Тут она замолчала и так, в тишине, мы ехали до самого ее дома.
Глава VIII
Не хотите зайти? спросила она. Было еще не очень поздно, чуть за полночь.
Если вы разрешите.
Прошу вас. Она открыла дверь, нажала на выключатель. Спросила, что принестикофе или спиртное, я предпочел кофе, если ей не трудно. Мы оба были теперь совершенно спокойны, точно бы ничего не случилось. Прошли в кухню, она поставила кофейник на конфорку. Потом, повернувшись ко мне, пристально на меня взглянула. А я решился. Наверное, когда решаешься на что-то серьезное, это по тебе сразу становится видно.
Вы сердитесь, что я вам сразу про Фреда не сказала?
Нет.
Что это вы задумали, Мак? Уйдете сейчас и больше в жизни меня видеть не пожелаете?
Это как вы захотите, Сильвия.
Вы мне нравитесь, Мак. Только и всего.
Я знаю.
Да, вы мне нравитесь, произнесла она подавленно. И что дальше? Я-то вам на что нужна? Вы думаете, я способна, как жена Маллена, возиться с шестью детишками в этом сумасшедшем доме?
Разные бывают сумасшедшие дома, Сильвия, сказал я.
Я в кое-каких успела побывать. Да вообще-то, наверное, во всех без исключения, Мак.
Знаю.
Ни черта вы не знаете! Что вы вообще можете про меня знать? Что я поэт Сильвия Вест? Что у меня розарий? Может, пойти вам розочку срезать, чтобы вы ее засушили на память да вложили в книжку Джейн Остин, откроете и меня вспомните, так? Вы обо мне не знаете ровным счетом ничего, и не вздумайте у меня спрашивать, чтобы я вам рассказывала. Ничего я вам не стану рассказывать, ничего. И поступлю так, как нужно. А вы катитесь на все четыре стороны! Не обязана я вам ничего объяснять.
Ничуть не обязаны.
И нечего на себя оскорбленный вид напускать!
Я и не пытаюсь, ответил я. Уж куда мне-то оскорбляться. Да вы со мной что хотите можете делать, как угодно меня топтать. Я ведь выполняю поручение вашего Фредерика Саммерса, а он мне за это платит, так что он меня купил с потрохами.
Что? она подбежала ко мне вплотную, черные ее глаза совсем потемнели. Что вы сказали, Мак?
И тут я все ей выложил. Она слушала, не перебивая. Кофейник весь выкипел, она этого даже не заметила. Я выключил горелку, дотянувшись до нее кончиками пальцев. Я контролировал каждый свой жест. Ужасно сильно пахло убежавшим кофе, и я все время чувствовал на себе взгляд остановившихся, остекленевших глаз Сильвии, но при этом замечал и детали интерьера кухни, которая была вся в белом, и клетки на платье, сшитом из шотландки, и шпильку, показавшуюся из узла волос, и локон, прилипший ко лбу, и как у нее подрагивают ноздри, а губы чуть приоткрылись и видны зубы, а грудь высоко вздымаетсявсе это я ловил и как бы про себя фиксировал. Ох, этот проклятый мой дар наблюдательности, никуда от него не денешься.
Она слушала меня напряженно. Я ни на чем подробно не задерживался, но и не пытался что-нибудь скрыть. Рассказал ей историю жизни Сильвии Кароки. Рассказал, как я эту историю восстанавливал, для чего и был нанят, и сколько мне за это платили, и сколько еще должны заплатить.
Рассказал все и умолк, и словно какая-то мучительная преграда исчезла, прочистился воздух, а мы с ней стоим друг против друга, и ни мне, ни ей нечего больше таить.
Свинья! сказала она. Только вот это слово. И его было достаточно. Больше не требовалось. Я повернулся, пошел прочь из кухни, через столовую, через гостиную. Она окликнула меня, остановив на самом пороге.
Минуточку!
Я держал руку на щеколде. Не обернулся, потому что обернуться я не мог. Не мог опять взглянуть ей в глаза.
Где этот отчет? спросила она ледяным голосом.
Не все ли равно?
Я не нищая, продолжала она тем же ледяным тоном. Если Саммерс готов за такое платить, я заплачу вдвойне.
Идите вы к дьяволу!
Где отчет? тон ее ни капельки не переменился. Все та же нечеловеческая холодностьи ведь полностью владеет собой.
Нет никакого отчета.
Вы сказали, что в Нью-Йорке у себя в номере составили отчет.
Составил.
И где он?
Изорван в клочья и брошен в унитаз там же, в отеле. Экземпляр был первый и единственный. Ничего не осталось. Нет никакого отчета.
Врете. Вы мне с самого начала врали. Вы мерзавец да еще и лгун чудовищный.
Идите вы к дьяволу, повторил я, вышел и хлопнул изо всех сил дверью. Сел в машину, отъехал, гнал автомобиль на полной скорости, чтобы в голове ни одной мысли не осталось. Остановился у какого-то бара, пил, снова гнал машину. Но деваться мне было некуда, и в конце концов я очутился в своей однокомнатной квартире, которую называл домом, достал бутылку шотландского, потянул из горла, выплюнул. Меня тошнило, и я стоял над унитазом, обхватив себя руками, а выворачивало так, что подобного с 1942 года не бывало, когда нас отправили через океан на фронт. Потом я долго сидел в вонючем своем клозете и плакалпьяный, одинокий, никому не нужный, да и не все ли равно, что разревелся вот, как не подобает мужчине?
Я доковылял до постели, свалился, не раздеваясь, и рухнул в сон, преследуемый тяжелыми видениями.
Часть 12Лос-Анджелес
Глава I
Прошло два днясуббота, воскресенье. Тяжелые были дни, но как-то прошли. Я их плохо запомнилкакой-то сплошной туман, а время тянется, тянется, заполняясь чувством пустоты существования, когда нет в нем ни предвкушения, ни воспоминания, ни красоты или покоя. Я съездил в Сан-Диего, предполагая посетить свою бывшую жену и положить пластырь на свою совесть, но возобладало все-таки благоразумие. Я просто посидел в баре и двинулся обратно. У Ла Джоллы остановился, чтобы поваляться на пляже, а ночевал в мотеле. На следующий день не пил ни капли. Не желая возвращаться в Лос-Анджелес, долго бродил по большому парку в Анахейме, разглядывал детишек на аттракционах. К вечеру добрался до города, пошел на какое-то скучное шоу и дремал в кресле чуть ли не до полуночи. Так кончились для меня те два дня.
В понедельник без четверти десять я вошел в свой офис, а через пятнадцать минут позвонила секретарша мистера Фредерика Саммерса, сообщив, что он вернулся еще в пятницу вечером и все выходные пытался со мной связаться.
Ну вот вы меня и отловили.
Вы будете у нас через час?
Конечно.
Через час я сидел в конторе мистера Саммерса, опоздав всего минут на десять, но в наказание он заставил меня еще с полчасика обождать, пока секретарша не пригласила к нему в кабинет До окончания двухмесячного срока, который был нами обговорен, оставалась еще неделя, он, надо сказать, за это время нисколечко не переменилсяне тот человеческий тип. Все та же рубашка, какие стоят долларов двадцать, не меньше, и костюм, к которому подойдут только туфли из крокодиловой кожи, а взгляд такой же цепкий, оценивающий, как и в то первое наше с ним свидание.
Он жестом пригласил меня сесть, но я предпочел остаться на ногах. Он тоже стоял. Ни руки не протянул, ни поприветствовал, просто разглядывал меня, поднявшись из-за стола.