Скажите, пожалуйста, вежливо обратился я к тете, а Лиама с Эйданом можно?
Она открыла дверь:
Так они на улице. На пруд пошли, уткам прорубь прорубить.
Пошли мы на этот пруд, в парк Святой Анны. Лиам с Эйданом оказались не у пруда, а на дереве. Лиам забрался высоко, на гибкие ветки, и отчаянно тряс дерево. Эйдану туда было не залезть.
Эй! заорал Кевин.
Лиам продолжал трясти дерево.
Эй!
Лиам остановился. Они к нам не спустились. А мы наверх не полезли.
Почему вы с тетей живете, а не с папаней? спросил Кевин.
Они ничего не отвечали.
Так почему?
Мы пошли через поле для гэльского футбола. Я обернулся и еле разглядел Лиама с Эйданом на дереве. Они ждали, пока мы уйдем. Я поискал камней, но не нашел.
Мы знаем, почему!
Я тоже кричал:
Мы знаем, почему!
Хотя даже не догадывался.
Мы знаем, почему!
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкойдля тебя!
Мистера ОКоннелла звали Брендан.
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкойдля тебя!
Кстати, сказал папа маме, что-то давно мистер ОКоннелл на луну не воет.
Маргарет шла из магазина. Мы караулили за забором в саду Кевина. Услышали ее шаги у узнали цвет пальто.
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкойдля тебя!
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкойдля тебя!
Хотелось воды, но не из умывального крана, а с кухни. После ночника, который в спальне, на лестничной площадке было темно. Я нащупал ногой лестницу.
Я спустился на три ступеньки, и тут услышал их. Какие-то люди разговаривали, кричали даже. Я остановился. Было очень холодно.
На кухне, вот они где. Воры. Надо позвать папку, он должно быть в спальне.
Но телевизор работал.
Я присел ненадолго. Замерз, встал.
Телевизор работает; значит, мамка с папкой еще не легли. Они внизу. А значит, нет на кухне никаких воров.
Кухонная дверь была не заперта, свет оттуда падал на ступеньки прямо мне под ноги. Никак не получалось разобрать, что они говорят.
Перестаньте, только и смог прошептать я.
Сначала я подумал, что один папка кричит. Шепотом кричит, старается не кричать, но иногда забывает.
Зубы застучали. Мне даже нравилось стучать зубами.
Но ма тоже кричала. Папкин крик я чуял нутром, а маминслышал ушами. Опять они ссорились.
А что же ты?!
Только эту мамину фразу я расслышал четко.
Я снова шепнул:
Перестаньте.
Затихли. Сработало! Я заставил их остановиться. Папка вышел, уселся к телевизору. Я узнал тяжесть его шагов, паузы между ними, а увидел его только потом.
Дверьми они уж не хлопали.
Целую вечность я сидел на лестнице, слушая, как ма возится на кухне.
У здорового пони шкура мягкая и гладкая, а у больногожесткая. Телевидение изобрел шотландец Джон Лоуги Бэрд в 1926 году. Ученые называют дождевые облака нимбостратусами. Столица Сан-МариноСан-Марино. Джесси Оуэнс завоевал четыре золотых медали на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Гитлер ненавидел чернокожих, а Джесси Оуэнс был чернокожий. Берлинстолица Германии. Обо всем этом я прочитал. Я читал под одеялом с фонариком, притом всегда, а не только ночью: так было интереснее, будто бы я шпион и прячусь, чтоб не поймали.
Я сделал домашку шрифтом Брайля. Это оказалось трудно: не порвать страницу иголкой, а лишь наметить пупырышки. Когда закончил, весь кухонный стол оказался в точечку. Потом показал домашку папе.
Это еще что?
Шрифт Брайля. Письменность слепых людей.
Отец закрыл глаза, пощупал страницу.
И что тут написано?
Домашка. По английскому. Сочинение «Мой питомец». Пятнадцать строк.
Учитель что, слепой?
Да нет. Это я просто так. Нормально я тоже написал.
Хенно убил бы меня, если бы я принес в класс только версию для слепых.
Так у тебя же нет домашнего животного.
Разрешили выдумать.
Кого ж ты выбрал?
Собаку.
Папка посмотрел страницу на просвет. Я тоже так делал.
Молодец, сказал он и вновь пощупал пупырышки с закрытыми глазами. Но разницы не ощущаю. А ты?
И я.
Надо понимать, когда зрение пропадает, остальные чувства как-то обостряются.
Ага. Этот шрифт изобрел Луи Брайль в 1836 году.
Точно?
Точно. Он ослеп в детстве в результате несчастного случая. Он был из Франции.
И назвал шрифт в собственную честь?
Ага.
Я пытался. Пытался читать пальцами. Уже зная, что написано, я нырял под одеяло без фонарика. Касался страницытолько пупырышки. Мой любимый питомецсобака. Так начиналось сочинение. Но читать по Брайлю не получалосьпальцы не различали, где начинается и где кончается каждая буква.
Я пытался быть слепым, но продолжал открывать глаза. Хотел завязать их платком, но у самого не получалось. А просить помощи и объяснять, чем я занят, не хотелось. Тогда я поклялся себе, что каждый раз, как открою глаза, буду прижимать палец к решетке обогревателя, но знал, что не стану, конечно, и продолжал подглядывать. Однажды Кевин убедил меня прижать палец к обогревателю. Ожог не сходил несколько недель, и все казалось, что от пальца пахнет паленым.
Средняя продолжительность жизни мышивосемнадцать месяцев.
Ма завизжала.
Я шевельнуться не мог, не то что пойти посмотреть.
Ма зашла в туалет, а там в унитазе мышь бегает. Папка был дома. Он спустил воду, но поток не смыл мышь, потому что та была у самого ободка. Папка сунул ногу в унитаз и спихнул мышь в воду. Тут уж и я захотел посмотреть, чего мамка так визжит. Но в туалете было слишком тесно. Мышь плыла и пыталась забраться на бортик, а папка все ждал, пока наполнится бачок.
Ох, Иисус. Она умрет, Падди?
Папка молчал. Считал секунды, пока вода не перестала шуметь в бачке.
Средняя продолжительность жизни мышивосемнадцать месяцев, сказал я. Совсем недавно читал об этом.
Только не в моем доме! заявил папка.
Ма чуть не расхохоталась, и погладила меня по голове.
А можно мне посмотреть?
Ма преградила мне дорогу.
Пускай посмотрит, разрешил папка.
Мышь плавала хорошо, но не хотела плавать, а хотела выбраться из воды.
Пока-пока! воскликнул папка и вновь спустил воду.
Можно оставим мышонка? спросил вдруг я.
Эта мысль пришла мне в голову неожиданно. «Мой питомец».
Тем временем мышь засасывало все глубже, и вот затянуло в трубу. Синдбад лез посмотреть.
Выплывет на побережье, сказал я.
Синдбад не сводил глаз с воды.
Там ему будет лучше, подтвердила ма. Это его естественная среда обитания.
А можно мне мышку? опять спросил я.
Нет, отрезал папка.
А на день рожденья?
Нет.
А на Рождество?
Нет.
Мышь напугает оленей Санты, сказала мамка. Выходите отсюда.
Она пыталась выставить нас из туалета, а мы ждали, когда мышонок выплывет.
Вы о чем? переспросил папка.
Мышей, повторила ма и кивнула на Синдбада. Олени испугаются мышей.
Это правда, кивнул па.
Ну, пойдемте, мальчики.
Я в туалет хочу, решил Синдбад.
А мышь тебя укусит за попу, сказал я.
А мне по-маленькому! Я по-маленькому умею стоя.
А мышь тебя за пипиську.
Мама с отцом уже спускались по лестнице.
Синдбад стоял слишком далеко и обмочил сиденье и пол.
А Фрэнсис сиденье не поднял! крикнул я.
Поднял! Синдбад грохотнул сиденьем об бачок.
Только сейчас!
Родители не поднялись к нам. Синдбад вытер сиденье рукавом. Я дал ему пенделя.
Если Земля вращается, почему не вращаемся мы? спросил Кевин.
Мы лежали в высокой траве на сплющенных коробках и смотрели в небо. Трава оказалась сырая-пресырая. Я знал ответ, но промолчал. Знал ответ и Кевин, потому и спрашивал. Это было понятно по голосу. Я никогда не отвечал на вопросы Кевина. И вообще никогда не спешил с ответом, и в школе всегда давал ему возможность ответить первым.
Самая лучшая из прочитанных мною историй была об отце Дамиане и прокаженных. До того, как стать священником, Дамиана звали Йозеф де Вёстер. Родился он в 1840 году в местечке Тремелоо, в Бельгии.
Мне были нужны прокаженные.