Английский язык, правописание. Хенно положил на стол журнал. В него он ставил все отметки, в пятницу сосчитывал их вместе и пересаживал нас «согласно результатам». Тех, у кого оценки лучше, сажали у окна, а плохих учеников куда-нибудь назад, поближе к вешалкам с одеждой. Я обычно оказывался где-то в середине, а иногда и спереди. Сзади сидящим доставалось произносить по слогам самые трудные слова, а из таблицы умножения их спросят не трижды одиннадцать, а одиннадцатью одиннадцать или одиннадцатью двенадцать. Если, подсчитав оценки, посадят в задний ряд, выбраться обратно уже нелегко, и записки тебе передавать перестанут.
Средиземное.
С-р-е-
Начало легкое, продолжай.
д-и
Дальше.
Сейчас ошибется, это же Лиам. Обычно он сидел позади меня или в боковом ряду около вешалок, но в четверг вдруг получил десять из десяти по арифметике и сидел впереди меня и впереди Иэна Макэвоя. Я получил всего-то шесть из десяти, потому что Ричард Шилс не дал списать. Ну, да я его размазал по стенке потом.
з-и-м
Неправильно. Тычервь. Кто ты?
Червь, сэр.
Именно, сказал Хенно. Безобр-разие! и отметил ошибку Лиама в своем журнале.
По пятницам Хеннесси не только пересаживал нас, но еще и порол. Для аппетита, как сам говорил. Это придавало остроту, а то ему рыба в горло не лезла. Одна ошибкаодин удар. А ремень он вымачивал в уксусе все летние каникулы.
Следующим был Кевин, за ним Макэвой.
С-р-е, бормотал Кевин, д-и-з-е
Так-так
м-н-н
Безобр-разие! Мистер Макэвой, теперь вы.
Но Иэн Макэвой все еще дрых. Кевин, сидевший с ним за одной партой, позже уверял, что Иэн улыбался во сне.
Девчонку во сне видит, прошептал Джеймс ОКиф.
Хенно вскочил и уставился на Иэна Макэвоя, поверх головы Лиама.
Он уснул, сэр, сказал Кевин. Разбужу его?
Нет, сказал Хенно и приложил палец к губам, призывая нас к тишине.
Мы заерзали и захихикали. Хенно осторожно подкрался к парте Иэна. Мы наблюдали за учителемон явно не был настроен на шутки.
Мис-тер Макэвой!
Ничуть было не смешно; мы и не смеялись. Я почувствовал порыв воздуха, когда рука Хенно взлетела и со всей силы ударила Иэна Макэвоя по шее. Он вскочил и ахнул, потом застонал. Иэна мне видно не было, но я видел лицо Кевина. Он был бледен, губы плотно сжаты.
Мистер Хеннесси предупреждал нас, что пятницы пропускать нельзя. Если кого-то не было в пятницу, он наказывал его в понедельник. И никаких оправданий.
Все парты во всех классах пахли одинаково. Если парта стояла у окна, то на нее падало солнце и она выгорала, становилась светлее. Парты нам поставили новые, а не такие, у которых крышка поднималась, а под ней было место для книжек. Крышки наших парт были привинчены, а внизу была полочка для книг и сумок. Сверху была специальная канавка для ручек и ямка для чернильницы. Можно было толкнуть ручку по столу, и она не падала. Мы делали это только на спор, потому что Хенно терпеть не мог любой шум.
Джеймс ОКиф однажды выпил чернила.
Чтобы вставать, когда велят, приходилось поднимать сиденье, и делать это надо было тихо. Если стучали в дверь и входил учитель, или мистер Финнукейн, наш директор, или отец Молони, мы должны были встать.
Dia duit.
Хенно поднимал руку ладонью кверху, и по этому знаку мы говорили хором.
Мы сидели за партами попарно. Если сосед спереди выходил к доске или в leithreas, то на его ногах можно было заметить красную полосуслед от сиденья.
Пришлось спускаться к родителям. Синдбад ревел и при этом гудел как поезд. И не мог остановиться.
Утихни, а то разорву тебя на части.
Удивительно, как можно было не слышать этих воплей. Свет в прихожей не горел, хотя они должны были оставить его включенным. Я спустился. Линолеум внизу был ледяной. Прислушался: Синдбад все еще скулил.
Как же я любил втягивать его в неприятности, особенно такприкидываясь, что помогаю ему.
Родители смотрели фильм про ковбоев, и папка даже не притворялся, что читает газету.
Фрэнсис плачет.
Мама посмотрела на папу.
Никак не успокоится.
Снова переглянулись. Ма поднялась, вечность распрямляя поясницу.
Всю ночь стонет
Иди в спальню, Патрик, давай.
Я пошел впереди нее, остановился, где начиналась темнота, убедиться, что она идет. Дошел до кровати Синдбада.
Мама идет.
Лучше бы это был папка. Ма ему ничего не сделает, поговорит только, может, даже обнимет. Но меня это не сильно расстроило: пропала всякая охота доставать мелкого, слишком уж я замерз.
Уже идет, повторил я Синдбаду.
Так я спасал брата.
Он заскулил чуть громче, мамка как раз распахнула дверь. Я залез под одеяло, где еще сохранялось тепло.
Ах, что с тобой, Фрэнсис? спросила она совсем другим голосом, чем говорила «Ну, что с тобой на этот раз?»
Ноги болят, сказал Синдбад сквозь слезы.
Как болят?
Жутко
Обе ноги?
Ага.
Одинаково болят?
Ага.
Мамка гладила Синдбада по щекам, не по ногам.
Как прошлый раз?
Ага.
Ужас. Бедняжка.
Синдбад всхлипнул.
Это ты у нас растешь, успокаивала Синдбада мама. Вырастешь высокий-превысокий.
У меня ноги никогда не болели от роста.
Очень высокий. Вот будет славно, да? А уж как легко станет соседские яблоки красть!
Мы покатились со смеху.
Проходит?
Вроде
Вот и хорошо. Высокий и красивый. Девчонки будут штабелями падать. От вас от обоих.
Когда я снова открыл глаза, ма все еще сидела у постели Синдбада. Тот спал. Это было понятно по сопению.
Мы ввалились в зал. Отдавали три пенса мистеру Арнольду и проходили. Все передние сиденья заняли малявки: пятилетние, шестилетние и прочие младшеклассники. Неважно: как только погасят свет, мы все залезем на сиденья с ногами. На задних сиденьях сидеть с ногами гораздо удобнее. А вот и Синдбад со своим классом. В новых очках! Одно стекло очков было заклеено черным, как у миссис Бирн с нашей улицы. Па говорил, что это чтобы второй глаз разрабатывался, а то лентяйничает. По дороге домой после покупки очков, мы ели мороженое «Голли». Ехали мы на поезде. Синдбад заявил маме, что когда вырастет, то первые пять фунтов, которые заработает, он потратит на то, чтобы дернуть стоп-кран и заплатить штраф.
А какую работу ты найдешь, Фрэнсис?
Буду фермером.
Фермеры на поезде не ездят, вмешался я.
Почему нет? удивилась мамка. Конечно, ездят.
На дужках очков были проволочки, которые накрепко закручивались вокруг ушей, чтобы хозяин не потерял очки. Синдбад все равно потерял.
Случалось, по пятницам после малой перемены отменяли занятия, и в актовом зале крутили кино. По четвергам нас предупреждали, что надо принести по три пенса. Лиам с Эйданом однажды забыли, а их все равно пустили, только пришлось дожидаться, пока войдут все, кто заплатил. Мы стали кричать, что мистер ОКоннелл не мог наскрести шесть пенсов зараз. Это я придумал так дразниться. Они принесли деньги в понедельник, но мы повторяли это снова и снова, и Эйдан разревелся.
Хенно управлял кинопроектором и страшно собою гордился. Сидел за ним, как за штурвалом истребителя. Стол с проектором стоял за нашими спинами, посередине между рядами сидений. Как только свет выключали, мы, выползали в проход, приподнимались и в луче проектора строили пальцами разные фигуры, чаще всего лающую собачку. Тени появлялись на экране. Это была простая часть. Труднее было вернуться на свое место прежде, чем включат свет. Все тебя не пускают, задерживают в проходе, пинают, на пальцы наступают, а ты ползешь под креслами в грязи, в пылище Потрясающе!
Достаньте тетради по английскому языку, сказал Хенно.
Мы помешкали.
Anois.
Пришлось доставать. Мои все были обернуты в обои, которые остались у тети Мьюриэл после ремонта в ванной. Она тогда отдала папке рулонов десять.
На целый Тадж-Махал обоев накупила, пошутил па.
Тихо ты, шикнула мама.
Тетрадь я подписывал через трафарет. Патрик Кларк. Класс мистера Хеннесси. Английский язык. Руками не трогать.
Этот ряд и этот, велел Хенно, несите тетради. Seasaígí suas.