Эх ты, Аника-воин Да и все мы хороши оказались. Надо же! Такую контру из-под носу выпустили. Помирать станусебе не прощу. Значит, на твою милицию, как на вешний лед?
Сам видишь.
Тогда свертывайся живенькои в Яровск. Да не по большаку. Двигай вроде за реку, к зародам. Там коня распрягай, верхом на Веселовский зимник, и пошла чесать. Крюк десяток верст, зато надежно. Большак наверняка стерегут. В случае чегостреляй. Не подпускай! Никаких переговоров! Конь-то добрый?
Зверь.
Только не мешкай. Доберешьсяобскажешь все как есть. Может, успеют. Помни: сграбастаютне выкарабкаешься. Бывай!..
Шел серединой пустой улицы, дымил самокруткой и беззвучно костерил на чем свет стоит и себя, и Чижикова, и уездное начальствовсех подряд. Такими словечками потчевал, напечатайбумага покоробится. Но больше всех себя. Мог же из коммунистов и комсомольцев боевую дружину сколотить, вооружить винтовками, мог и пулеметом и гранатами разжиться Одернул себя. Теперь не об этом думать. Товарищей надо спасать. У этого зверья рука не дрогнет перебьют поодиночке
3
Ярославна и Ромка Кузнечик кинулись навстречу Карасулину, вцепились с двух сторон. Онуфрий долго тискал их за плечи, прижимал к себе, ласково в глаза заглядывал.
Вот ловко, обоих застал Беда, ребята. Беда. Звали о ней. Ждали. А грянула как июньский снег. Уходить надо из села не волынясь. Чуть затемнеет. Да не гуртомпоодиночке и не торной дорогойтропками. Друг по дружке оповестите коммунистов и комсомольцев. Никаких сборов и прощаний. Домой лучше вовсе не заглядывать. Дотемна надо подальше уйти.
А вы? требовательно уставилась в его глаза Ярославна.
Мне нельзя, дочка.
Как нельзя? Что же вы будете здесь делать?
Долгий разговор. Не до него сейчас. Да, признаться, и сам еще не больно-то знаю. Прощайте
Так вы думаете это начала Ярославна и не договорила, не смогла выговорить застрявшее в горле слово.
Восстание, жестко договорил Онуфрий. Дай бог, если только нашу губернию захлестнет. Кориков получил приказ от какого-то главного штаба: коммунистовв расход, продотрядчиков и милицию обезоружитьи в темную. Чуешь? Нынче ночью за нами пожалуют. Меня вряд ли с ходу заглотнут: подавятся, а других жулькнут под шумоки поминай как звали. Уходите. Ты, Ромка, головой за нее отвечаешь. Пробирайтесь на Яровск. Деревни обходите стороной.
Какие мы большевикиот Корикова драпаем? закипятился Ромка. Сидим, как куры на насесте, ждем, кому первому башку отсекут. Нас дюжина мужиковтак неужто Нагрянуть сейчас в исполкоми Корикова в подвал.
Эх, Ромка, Ромка. Сунь-ка нос к волисполкому. Пашка Зырянов и еще четверо с винтовками в обнимку танцуют. С чердака пулемет щурится. Надо было их ране арестовывать Теперь не угадаешь, за какую вожжу тянуть. Кувыркнулась жизнь с крутой горушки.
Ромка затравленно метался по комнатенке, стукотил костылями и то попрекал Карасулина«проглядел контру под носом», то последними словами поносил себя за «политическую близорукость», а то начинал горячо и сбивчиво излагать планыодин другого невероятнеенемедленного разгрома мятежников.
Онуфрий сидел, поставив между ног винтовку, курил и молча слушал Ромкину трескотню. Зажав в зубах ноготок мизинца, Ярославна уставилась невидящим взглядом в угол и тоже молчала: онемела, потрясенная случившимся. На чистом лбу девушки прострочились еле заметные морщинки, над переносьем меж бровями прорезались две вертикальные черточки.
Погоди, Рома, просительно-ласково обратилась она к неистовствующему парню, и тут же оборвался беспорядочный стук Ромкиных костылей, мгновенно замер там, где застиг его голос Ярославны. Посиди. Подумай. Криком не поможешь. Виновных искатьпопусту время тратить. Все мы виноваты. Партия на нас положилась, крестьянские судьбы доверила, а мы? Стыдно самое себя закрыла лицо ладонями, умолкла.
Ромка скакнул к табуретке, неслышно сел. Вытвердела такая оглушительная тишина, что слышно было потрескивание Онуфриевой самокрутки.
Онуфрий Лукич прав. Ярославна отняла руки от лица, встала. Надо уходить. Но как ты на костылях поскачешь?
Возьмет коня у отца. Не дастбери моего. Только по-быстрому. Не знаешь, откуда выстрелят Онуфрий вдруг привстал и строго погрозил пальцем Ромке. Не дозрел ты еще, парень, зелен. Знаю, о чем думаешь. Запрягу, мол, сейчас Серко в кошевку и махну с Ярославной. Не смей! Себя и ее сгубишь. А вы оба нужны Советской власти. Вам эту беду перемалывать Езжай верхом, вроде на водопой к проруби. За лешаковским овином тропка есть, ларихинские ребята в школу сюда бегают. Добрая тропа. Выберешься на неескачи во весь мах. Да через Лариху не езжай. Пойми, шальная голова, у Маркела с Пашкой рука не дрогнет. В землю живьем вобьют, по жилочке растянут Ярославна пойдет одна, через Малиновый буерак. Маленькая, верткая, прошмыгнетне заметят. По буераку накатана дорожка на лесосеку. По ей за Лариху на большак выйдет. Там и встретитесь. Никаких сборов. Ни одной минутки. Краюху за пазухуи ходу. Без оглядки. Что есть духу У-ум, скривился, трахнул кулачищем по колену. Не думал, что коммунисты от кулачья будут сигать. Не ду-мал! Оттого и бежим! Припечатал литую пятерню к столешнице так, что лампа подпрыгнула и едва не перевернулась. Подхватил ее, попридержал. Поднялся. Пошел я. Гасите свет и сей миг расходитесь задами. Остальных сам предупрежу. Прощайте, ребята. Может, не свидимся. Случится померетьне марайте себя трусостью, пощады не просите. Прощайте Сдернул шапку, бессильно уронил крупную голову и ушел, держа шапку в руке.
Только глянув в искаженное болью, разом постаревшее лицо Карасулина, до конца поняла Ярославна, какая беда нависла над ними. Она прошла через гражданскую войну, знала ее жестокие законы, и сейчас, вмиг подобравшись, девушка, как старшая младшему, скомандовала Ромке:
Пошли.
Постой. Ну чуть-чуть. Ромка взял ее за руку, с усилием подбирая слова. Я бы никогда не сказал. Сам понимаю Но тут такое Может, навсегда. Не свидимся. Хочу, чтоб знала Не серчай только. Люблю тебя. Люблю Не знаю, как сказать. Нет таких слов. Просто лю голос надломился.
Острая жалость, смешанная с материнской нежностью, вспыхнула в душе Ярославны. Подбежала к парню, прижала его голову к своей груди.
Ромка, милый Зачем так? Ты замечательный друг. Я даже не знаю Я просто никогда не думала об этом Ну, успокойся, хороший мой.
Она легонько и торопливо гладила его волосы, ласково говорила какие-то бессвязные, хорошие слова, а Ромка млел. Понимал, что жалеют его, увечного, и оттого еще больше раскисал, негодовал на себя, но не мог совладать, как воск, таял от ее близости.
Протяжно и жалобно взвыла собака на улице. Ярославна дрогнула, замерла, вслушиваясь. Ромка глянул в ее напрягшееся, встревоженное лицо и забеспокоился.
Прости меня, смущенно пробормотал. Ненароком. Честное слово, не хотел. Само получилось
Полно, Рома. Одевайся.
Во дворе он схватил ее за рукав, обнял за плечи, жарко зашептал:
Едем вместе. Куда ты одна? Ночь. Дороги не знаешь. Сейчас запрягу, махнем по Малиновому буераку. Зимник тамшаром покати! Серко любого черта обскачет. В случае чего, отстреляемся.
Поначалу Ярославна наотрез отказалась и еще пристыдила, пригрозила, что скажет Карасулину, но Ромка не отставал, уговаривал все напористей, и она стала уступать, отнекивалась неуверенно и уже не бранила, а почему-то благодарила его за заботу.
Жди. Я пулей, выдохнул Ромка и скрылся за калиткой.
Постояла немного Ярославна, опомнилась и ужаснулась своему согласию. Выбежала за калитку, а Ромка отмахал уже пол-улицыне догнать. Уйти? Он прискачет, станет искать, без нее не уедет Подосадовала, побранила себя и воротилась в школу.
Тут ее и подловил Маркел Зырянов. Прихватил с собой квартирную хозяйку Ярославны, та и постучала в дверь комнатки, где затаилась девушка. Не дожидаясь отклика, проговорила сочиненную Маркелом фразу:
Ярославна Аристарховна, голубушка, бегите шибче к Онуфрию Лукичу, дочка его, Леночка, за вами домой прибегала.
Распахнула дверь Ярославнаи сразу в лапы Маркела. Опомниться не успела, как ее обезоружили и препроводили в подвал.