В загадочном неведомом Турмагане открыты залежи нефти. И сюда высаживается первый десант нефтяников во главе с начальником вновь созданного нефтепромыслового управления Гурием Бакутиным. Для большинства героев Турмаган становится своеобразным горнилом, очищая и закаляя их характеры. Роман остросюжетен. Писатель поднимает проблемы гражданской нравственности и ответственности человека перед собой и обществом.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
Глава первая 1
Глава вторая 5
Глава третья 7
Глава четвертая 13
Глава пятая 17
Глава шестая 21
Глава седьмая 24
Глава восьмая 27
Глава девятая 32
Глава десятая 36
Глава одиннадцатая 40
Глава двенадцатая 43
Глава тринадцатая 47
Глава четырнадцатая 52
Глава пятнадцатая 53
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 55
Глава первая 55
Глава вторая 60
Глава третья 65
Глава четвертая 68
Глава пятая 70
Глава шестая 73
Глава седьмая 77
Глава восьмая 79
Глава девятая 85
Глава десятая 90
Глава одиннадцатая 94
Глава двенадцатая 97
Глава тринадцатая 100
Глава четырнадцатая 106
Глава пятнадцатая 109
Константин Лагунов
БОЛЬНО БЕРЕГ КРУТ
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог…А. С. Пушкин
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
На крутоярье, на самой кромке обрыва застыл изваянием Гурий Бакутин. Он стоял неколебимо, широко расставив крепкие, будто вросшие в берег ноги и чуть наклонясь вперед, словно выжидая миг, чтоб кинуться с кручи в мутную, половодьем вспененную Обь.
Перехлестнув береговые рубежи, река волокла на себе бревна, деревья, доски, льдины. Все это кружилось, сшибалось, подминая и топя друг друга, и уносилось дальше на север, к Ледовитому.
- Во силища… Ломит, да… - упоенно бормотал Бакутин.
Сырой колкий ветер с севера косматил его длинные, почти по плечи, седые волосы, хлестал по молодому загорелому лицу, шарил под распахнутой длиннополой курткой, холодил разгоряченное восторгом тело. И от этой прохлады, от рискованной близости головокружительного обрыва, от бунтующего разлива реки Бакутин словно бы захмелел.
- Не сорвись, Константиныч! - долетело из-за спины.
Бакутин узнал голос своего заместителя, главного инженера нефтепромыслового управления Лисицына. Тот не дошел до кромки шага полтора и остановился. Опасливо глянув на зияющий впереди провал, еще попятился.
- Куда тебя занесло? - прикрикнул сердито. - Жить наскучило?
- Тогда голова ценится, когда в нее целятся, - озорно прокричал Бакутин, открытым ртом жадно хватая холодный, влажный весенний воздух.
Земля линяла, стряхивая с себя все отжившее, отболевшее, чужеродное. И даже этот дикий, глухой уголок заболоченной худосочной тайги казался сейчас просторным и величественным. В причудливые волнующие аккорды сплетались голоса пробудившейся природы: гул ветра, рокот реки, картавый говорок ручьев, шалые крики птиц, шуршанье неокрепших крыл летучих насекомых.
Солнце полыхало в полный накал. Жаркие лучи нашарили что-то плывущее по Оби - серебристое и большое, и оно тут же вспыхнуло белым пламенем, да так ослепительно, что Бакутин зажмурился. Это была самоходная нефтеналивная баржа. Самая первая в нынешнюю весну. Боясь столкнуться с топляком иль полузатонувшей льдиной, самоходка плыла очень медленно.
- Старушка-побирушка пожаловала, - бесцветно пробурчал за спиной Лисицын. - Теперь попрут.
Самоходка, гукнув, начала разворачиваться к нефтезаливному причалу, связанному трубами-"тыщовками" с шеренгой огромных цилиндрических баков нефтехранилища.
- Почему не проводил своих? - спросил Лисицын и еще чуточку попятился от обрыва.
Бакутин не откликнулся, наблюдая за выплывающей из-за гребня заречного бора шарообразной мохнатой тучей.
Едва перекатясь через зубчатый хребет, черный лохматый клубок начал расползаться, растекаться кляксой по синей глади. Заскользили по земле мрачные тени, вода в Оби стала дегтярной, забелели на волнах пенные гребешки. Ветер, вдруг набрав силу, помел белую пену с волн, вздыбил, взвихрил седые пряди на голове Бакутина. Тот подмял ладонями трепещущие вихры, уложил, пригладил. Подумал: "Тимура бы сюда. В лодку, да с ветерком…" Хотел сказать об этом Лисицыну, да, глянув в его постное, замкнутое лицо, передумал. "Зачем притащился?" - отчетливо проступило во взгляде Бакутина. И с языка сорвалось примерно то же:
- Каким ветром?
- Жену за порог, сам на ветерок. - Лисицын лениво, принужденно улыбнулся, оскалил редкие крупные зубы.
- И дочка с ней?..
- Само собой. А твоя чего вдруг сорвалась? Чепе?
- Какое чепе?.. Куда сорвалась?..
Лисицын приоткрыл рот, вскинул правую руку с оттопыренным указательным пальцем, а его маленькие, глубоко посаженные черные глаза словно бы выдвинулись из глазниц, став больше, ярче и приметнее.
- Ты вроде бы раньше с утра не употреблял… - заговорил насмешливо Лисицын, да вдруг ошарашенно умолк, постигнув смысл происходящего, и уже замедленно и глухо: - Ася там. С Тимуром. Тем же рейсом…
Бакутин бежал как от смерти, ничего не слыша и не видя. Скользил, запинался, перескакивал пни и канавы. С дощатых мостков едва не сорвался в болотину.
Добежав до высокого голубого забора, с разбегу врезался в незапертую калитку, протопал по серому шишковатому цементу дорожки, перемахнув через две ступеньки, влетел на застекленную веранду, пинком распахнул дверь в комнату и обмер.
Тут все вопило о постыдном бегстве: распахнутые дверцы шифоньера, выдвинутые ящички серванта, неуклюже развернутая мебель, раскиданные по полу книги, пузырьки, коробки. Одним взглядом вобрав в себя картину разворошенного родного гнезда, Бакутин тут же выхватил из нелепого нагромождения предметов клочок бумаги на столе. Торопливо рожденные дрожащей рукой шеренги букв ломались, крошились, рассыпались на закорючки, и Гурий Константинович, еле сдерживая этот распад, с трудом прочел: "Прости, милый. Больше не могу. Не зови. Решено. Целую. Твоя Ася".
Он скользнул взглядом по рваной цепочке жалящих слов еще и еще раз, задохнулся от обиды и боли. "Догнать… Воротить… Отнять сына…"
Кинулся к двери. Запутался ногой в тряпице. Так рванул, что лоскутья затрепыхались вокруг сапог.
В дверях едва не сшиб невысокого большеголового человека.
- Фомин? Откуда?
- Беда, Гурий!
- Беда, - эхом откликнулся Бакутин и вдруг спохватился: - Ты о чем?
- Дамбу прорвало. Опору ЛЭП с корнем. Промысел, насосная, город - все окостенело.
Широколобое, курносое лицо Бакутина отразило крайнюю степень растерянности и душевной раздвоенности. Сунув в карман скомканную записку жены, Бакутин резко спросил:
- Машина есть?
- "Атээлка".
Торопливо загрохали по ступеням две пары сапог.
- Давно?
- С час назад…
- Какого же…
- Звонили сюда. Ася сказала, на причале…
Тяжелый, пересеченный морщинкой подбородок дрогнул, Бакутин болезненно поморщился. Рванул дверцу кабины.
- На дамбу!
Гневливо уркнув мотором, похожий на громадное насекомое АТЛ запетлял меж котлованов, проскочил небольшой пустырь и с разгону вылетел на перетертую, пережеванную, перемолотую тысячами колес и гусениц дорогу. Из-под стальных зубьев полетели комья и лепехи. Заляпанные грязью, тяжелые, неуклюжие КрАЗы, МАЗы, "Ураганы" хоть и нехотя, но все-таки уступали "атээлке" колею. По еле различимым тропкам, жердочкам и бревнам осторожно, как канатоходцы, пробирались вдоль дороги люди. Менее терпеливые, подтянув широченные голенища резиновых бродней, шлепали прямиком, порой по колено в глинистом месиве.
Черный колпак грозового неба плотно накрыл поселок. В сумеречном полумраке эта разворошенная, будто ржавчиной подернутая болотистая равнина показалась вдруг Бакутину отталкивающе неприглядной, а ползущие по ней машины и люди - ненужными и нелепыми. "Права Ася".