Скажи ей, что хочу мерку снять с ее ноги!крикнул он старику.
Чора перевел его слова на родной язык. Сона покраснела от радости, но на предложение зайти к сапожнику молча покачала головой.
Воллахи!Чора в притворном отчаянье воздел кверху руки.Козленок хочет пить, но боится замочить в реке свои копытца. Иди, моя овечка, не бойся. Не в чувяках же тебе выходить замуж.
Спустя минуту красная, как пион, девушка переступила вслед за Чора порог ставшего с некоторых пор запретным для нее помещения, а еще через минуту она смотрела краем глаза, как их жилец очерчивает мелом поставленную на обрывок газеты ступню, и трепетала от стыда и еще какогото необъяснимого чувства. Потом она ушла в хадзар, и ее дядька поцокал ей вслед.
Хорошая девка,вздохнул он,почти такая же, как моя Настонка. Как я любил ее, когда молодой был!
А почему не женился?поинтересовался сапожник.
Старый холостяк развел руками:
Невеста дорогая очень попалась, отец большой ирад брал. Красивая Настонка была лучше Сона. Батькаишак, пусть он в Стране мертвых собачьи кишки ест, сказал мне: «Деньги триста рублей давайНастонку забирай». А где я возьму такие деньги? Пошел к тавричанину Холоду. Три года с его овцами буруны топтал. Заработал немножко денег, пошел домой. Холод ночью догнал, деньги забирал, в зубы больно давал, чуть живой остался. Делать нечего, пошел в абреки. Кунак у меня был чечен Сугаидхороший человек. С ним русского купца на большой дороге поймал, коней брал, товар брал, ему в зубы давал, чтоб не кричал. Сугаид просил: «Давай ево киджал резит». Я не далочень жалко. А он, сволочь, на базаре меня узнал, начальника звал, меня в тюрьму сажал. Сволочь!повторил Чора и снова потянулся к газырю за махоркой.
Ну и дальше что?спросил старого бобыля Степан.
Дальше? Погнали меня дальше и дальшена Маныч, дальше некуда. Там колодцы копал, воду доставал. Уй, горькая там вода. Пять лет на каторге работал, чуть живой остался. Вот там и достал эти бабские...Чора покрутил короткими пальцами около ушей.
Где же ты их достал?
Один старик холером помирал, мне сказал:«Дай честное слово, что когда помру, в церкви службу закажешь,я тебе тайну говорить буду». Я честное слово далне жалко, а он мне рассказал, где копать курган надотам много золота есть. Нашел курган, небольшой такой. Много копал, замучился совсем. Там камень большой. Стал подниматьне могу. Пошел к калмыкам: «Помогите, пожалуйста, денег дам». Подняли камень, а там мертвая баба лежит, кости одни. На костях шелковый бешмет. На поясе золотая пряжка. Череп в шапке лежит. Под шапкойблюдо серебряное. Коса длинная, черная, как змея, на нем и эти вот,рассказчик прикоснулся рукой к газырю с серьгами,лежат там, где уши были. Я брал, в карман клал. Думал: «Теперь я богатый. Блюдо продам, браслеты продам, много денег получу. Калмыкам немного дам, попу на службу в церкву дам, остальное себе заберу, тестю ирад заплачу, Настонку замуж возьму, Ай, как хорошо будет! Надо помянуть мертвую бабу». Бутылку водки из мешка досталкалмыков угостил и сам выпил. Весело было. Слышимкони скачут. Это урядник лисицу в степи гонял. Свесил над могилой усы: «Кто грабить покойников разрешал?» Никто не разрешал. Меняв зубы, калмыковв зубы. Все золото забирал, серебро забиралодни кости и тряпки в могиле остались.
Степан усилием воли сдержал рвущийся из груди смех. Почувствовал, , что если не удержитсярассмеется, обидит старого неудачника крепко.
Что же дальше было?спросил подчеркнуто серьезно.
Дальше?переспросил Чора.Пошел все дальше и дальшек своей сакле. Очень далекодальше некуда. Дорогой думал: «Денег нет, Настонку карапчить надо, серьги дарить ей буду».
Ну и скарапчил?
Нет, не скарапчил, она замуж вышла.
А серьги что ж не подарил?
Что я, совсем дуракчужой бабе золото давать? Спрятал в газырь: когда женукуплю, ей отдам. Ай-яй, старый ишак: совсем про них забыл. Всю зиму голодный ходил, на груди золото носил. Кудыр, совсем кудыр!и Чора, сняв папаху, несколько раз ударил кулаком по своей блестящей лысине.
Он долго молчал, очевидно, предаваясь горьким воспоминаниям, потом, будто вернувшись издалека, спросил:
Так ты мне скажи, ма хур, что такое Государственная Дума?
Степан наморщил лоб, почесал черными от сапожного вара пальцами широкую шею.
Как бы тебе объяснить получше... Государственная Думаэто когда правит царь государством не один, а вместе с депутатами, выборными от народа, понял?
Как наш пиевский старшина со старейшинами,обрадовался Чора собственной сообразительности.Ох, и сукины сыны эти выборные. Я у Алыки Чайгозты, отца Тимоша, да не достанется ему в Стране мертвых места у теплого очага, целый год проработал батраком, а он мне вместо денег по шее дал. Пошел я в Пиев на него жаловаться, а старшина на меня как закричит: «Ты что клевещешь на порядочного человека?» Это Чайгозтыпорядочный человек? Он у Коста Татарова землю отобрал, у вдовы Адеевой корову отнял; у Бехо Алкацева все зерно из кабица выгреб. Твои выборные в Государственной Думе тоже такие разбойники?
Они не мои,засмеялся Степан, беря в руки молоток.Но ты правильно понимаешь: депутаты Государственной Думы в большинствесвоем стоят за интересы помещиков и капиталистов, потому что они сами помещики и капиталисты. «Ворон ворону глаз не выклюет»,говорят у нас.
А у нас говорят «Паршивая лошадь о паршивую трется»,козырнул в свою очередь пословицей Чора и вздохнул:Скажи, ма халар, там, где твоя родина, бедным тоже плохо живется?
Бедным всюду плохо живется,ответил Степан.
А когданибудь будет им хорошо?
Будет, если они дадут всем богачам по шапке и станут сами себе хозяева.
Зачем же им давать еще по шапке, когда у них своих много?затрясся Чора от смеха.Ой! Живот мой лопнет и выльется пиво, которым меня угощал этот старый дурак Мате.
Степан хотел было объяснить неграмотному горцу, что в выражении «дать по шапке» заложен иной смысл, но смешливый старик замахал руками.
Не надо, дорогой,сказал он, вытирая выступившие от смеха слезы.Чора не дурак, он все понимает. Ты посмотри на мою шапку: облезла, как старая собака, Тимош Чайгозты такую не возьмет.
Насмеявшись, снова погрустнел:
Как дашь по шапке Тимошу, если у него пол-хутора родственников. Да в Пиеве столько, да в Моздоке. Вон Коста Татаров: от голода у него пупок к спине присох, а в драке за Тимоша встанет, потому что он ему родня: его дед и его дед были двоюродные братья.
Выходит, Коста любит Тимоша?Степан искоса взглянул на Чора.
Как лошадь арбу: чем она тяжелее, тем больше любит. Коста Тимоша зарезать готовстолько он ему зла сделал: землю отнял, зерно отнял.
Почему ж он за него заступаться должен?
Э... непонятливый какой,скривился Чора.Я же тебе по-русски говорю: родственники они, понимаешь? Закон у нас такой.
Неважный закон,покрутил головой Степан.Я так думаю: Коста больше родственник тебе, чем Тимошу. И Данелу твоему и Бехо Алкацеву.
Правду ты говоришь,вздохнул Чора и поднялся с порожка.Хоть молодой, а ум у тебя в голове есть, не то что у нашего Дудара: только и знает лезгинку плясать да кинжалом играться. Ну, прощай, ма халар, пусть будет тебе удача в делах твоих. Я не знаю, кто ты, но думаю так: святой Георгий знает, кого он привел в наш хутор. Вчера на нихасе Аксан Каргинов плохо говорил о тебе, значит, ты хороший человек. Чора не бойся, Данела не бойся: у них шапки из простой овчины. Аксана бойся, Тимоша бойся: у них шапки из каракуля, а души из гадючьего яда.
С этими словами старик побрел к своей сакле.
* * *
Сона шла по хутору, и вся душа ее пела от счастья: скоро у нее будут настоящие кожаные туфли, ничем не хуже, чем у Дзерассы, к которой она и направлялась в данный момент.
Чудной этот русский парень: грамоту знает, а сам чувяки шьет. И усов не носит...
Ты, может быть, перейдешь мне дорогу, а я постою?услышала она сбоку сердитый голос.
Девушка тотчас, замерла, словно вросла в землю, нагнула пониже голову, скосила глаза вправо: от мельницы к дороге шел, опираясь на костыль, старый Мырзаг Хабалов. И как она его не заметила? Хорошо, хоть палкой не огрел по спине за такое непочтение к своей особе. Старик прошел мимо, недовольно ворча себе под нос о том, что молодежь потеряла всякий стыд и что жить старикам при таких испорченных нравах нет никакого смысла.