Может, и придется, как знать,согласился Кондрат и передал кружку своему новому кунаку.Выпей, брат Данила, за сынов наших, чтоб добрыми казаками повырастали. Ты как назвал своего?
Казбек его имя!С гордостью и невольным вызовом ответил Данел и повернулся к остановившемуся у арбы Степану:Кум Степа, как поп-батька назвал нашего сына?
Кандидом,равнодушно ответил тот.
Данел от неожиданности едва не уронил кружку.
Что?! Как ты сказал?
Кандидом нарек, чего ж тут неясного?еще равнодушнее повторил Степан и зевнул вполне натурально.
У Данела даже хмель вылетел из головы от такого неожиданного сообщения. Он сунул кружку в руки хозяина, в два прыжка подскочил к своему квартиранту:
Ты зачем стоял возле купели? Я тебя, как родного брата, туда послал, говорил: «Смотри за этим волосатым жуликом двумя глазами». Полтора рубля брал, барашка тоже брал, а имя какое паршивое дал. Почему«бандит»? В моем роду абреков не было. Почему так назвал?Степан еле сдерживал себя, чтобы не расхохотаться.
Да не «бандит», а «Кандид»,поправил он друга кума.Батюшка сказал, что Казбекэто гора, так себе: без души и без сердца, а «Кандид» означает по-гречески «чистосердечный», значит, с душой и с сердцем, понял?
Где он, этот поп-батька?вскричал не на шутку разгневанный Данел, хватаясь за кинжал и пытаясь бежать к воротам.Я из него сейчас сердце доставать буду!
Однако Степан в последнюю секунду крепко взялся за рукав его черкески:
Подожди, кум, ну чего ты взъерепенился, не разобравшись. Твоего сына назвали, как ты хотелКазбеком, а в книгу записали Кандидом просто так, для порядку.
Уй, Степан!Данел облегченно вздохнул и покрутил кулаком перед носом кума.Дошутишься ты у меня когданибудь, да проглочу я твои болезни и сломаю вместо тебя свою правую руку. Возьмика в арбе графин с аракойхочу угостить хороших людей.
Как ни отказывался Кондрат «мешать виноградный сок с соком кукурузным», пришлось уступить настояниям Данела.
Выпил и Силантий.
Крепка, стерва!похвалил он при этом домашний напиток.
Позлей как бы веселовской будет.
До чего же трудно расставаться друзьям-товарищам, когда все они хорошо знают, что в бочонке еще на добрую треть плещется душистый чихирь, а пузатый графин с аракой опорожнен только наполовину. Ах, сколько еще не сказано волнующих тостов, горячих заверений в вечной дружбе и верности. И кто знает, когда бы закончилась эта импровизированная пирушка у церковной ограды, если бы не маленький Кандид-Казбек. Он вдруг ни с того ни с сего зашелся таким надсадным криком, что стоящие неподалеку в казачьей конюшне кони нервно затопали ногами. То ли из чувства зависти к голосовым возможностям товарища по купели, то ли из солидарности с ним, но лежащий на возу Феофан-Трофимка в тот же миг отозвался серией коротких басовито-хриплых «уа».
Шабаш!Матрена решительно сунула чапуру под солому, сгребла в узел полотенце с остатками праздничной закуски.Пьянчуги бессовестные, креста на вас нет. Вон детишков вконец замучили. Бери вожжи!прикрикнула она на присмиревшего сразу кума Кондрата.
Беру, беру,согласился тот поспешно.Только как же Данила? Ты, кунак, далече ли сейчас?
Не беспокойся, пожалуйста,отозвался Данел, прижимая по обыкновению руку к груди.Моя арба постоит немножко здесь. Батька-бог серчать не будет...
Так у тебя и знакомых нет в Моздоке?в голосе Кондрата -прозвучали тревожные нотки.
Есть, есть знакомые, не беспокойся, ради бога,поспешно ответил. Данел.Брат жены живет тут, недалеко, большой дом у него.
Врешь, небось?усомнился Кондрат.Врет, а?повернулся он к куме Матрене.
Звестно, врет,категорично заявила та и добавила, обращаясь к Данелу:А ну, заворачивай следом!
Голос у казачки был такой решительный и властный и к тому же новорожденные орали так дружно и отчаянно, что осетин даже не успел поразмыслить над тем, правильно ли он делает, подчиняясь этой толстой русской бабе, как уже шел рядом со своей арбой по какойто темной улице следом за казачьей телегой.
Глава третья
В хате, куда внесли плачущих крестников, гостям прежде всего бросились в глаза большие иконы в серебряных окладах. В двух из них за стеклом киота хранились венчальные свечи с золоченой спиральной ленточкой и бумажными цветами. Это иконы, которыми благословляли некогда родители молодого казака Силантия Брехова с его супругой Антонеей на самостоятельную жизнь.
«Богато живут»,отметил про себя Степан, глядя на теплящуюся перед иконами серебряную лампаду. Он перевел взгляд со «святого угла» на большой выскобленный ножом до желтизны стол с громадой пасхального кулича посредине и окруженный с трех сторон широкими дубовыми лавками, затем обратил внимание на засиженные мухами фотографии казаков в высоких шапках, развешанные в простенках между окнами. Нар в хате не было. Вместо них стояла блестящая кровать с горой пышных и белых подушек. Красивый ковер с изображением магараджи на охотничьем слоне отделял ее от стены.
Заходите, гостечки дорогие, в залу, чего стали у порога?засуетилась жена Силантия, маленькая, сухонькая, юркая, как мышь.Ольга!крикнула она в сенцы, отделяющие вторую половину хаты,где ты задевалась? Встречай гостей.
Тотчас в «залу» вошла девушка в белой с цветочками кофте, наглухо застегнутой на груди до самой шеи, и черной шерстяной юбке. На ногах у нее модные, с зашнурованным верхом ботинки.
Проходите,повторила она материнское приглашение и, рдея от смущения, нагнула перед Данелом в полупоклоне покрытую цветастым полушалком голову,милости просим.
Не беспокойся, милая девушка, да падут все твои несчастья на мою голову,заулыбался тоже смущенный осетин.Ты вот ему лучше скажи,и он ткнул пальцем в стоящего рядом белоруса.Вырос большой-большой, а девок очень боится.
Пока гости рассаживались по лавкам, орущих малышей тем временем положили на кровать и распеленали.
Господи боже мой!вскричала Прасковья, Кондратова жена,да они же по шейку мокрые! Оля, голубушка, принеси, доча, воды с кухни.
Сейчас, тетя Параня,Ольга метнулась мимо Степана, скользнув по его крепкой фигуре взглядом синих блестящих глаз и обдав его запахом дешевых духов.
«На отца больше похожа,подумалось Степану при этом,такая же рыжая. А хороша...»
Сейчас, конечно, придется снова пить вино. Вот бы посмотрел на все это Сергей, сказал бы: «Ничего себе устроился товарищ: хлещет родимую, как сапожник». А что? Он сапожник и есть: со всех хуторов везут к нему заказы на сапоги да чувяки.
Степан снова окинул глазами внутреннее убранство хаты. По всему видно, хозяин из зажиточных. Над столом висит лампа «Молния». Полдеревянный да еще крашеный. На ковредорогое оружие: шашка с серебряной рукоятью, кинжал в богатой оправе и револьвер в кобуре. Хозяин, чувствуется,преданный царю и отечеству слуга. Из немногих оброненных Силантием слов Степан понял: этот за свои казачьи привилегии будет каждому горло грызть, кто на эти привилегии посягнет. Вот Кондратдругое дело: легкой души человек. Интересно, почему он дружит с Силантием?
Хорош Кондрат! Истинно русская душаоткрытая, широкая. Да и жена ему под стать. Рослая, крепкого сложения казачка с могучей грудью и полными сильными руками. Лицо круглое, чернобровое с веселыми карими глазами. С каким проворством и ворчливым добродушием возится она с обмаравшимися малышами, как привычно-ласково пеленает она красненькие, кривоногие существа, с какой любовью подносит одно из них к своей белой, разбухшей от молока груди. Она некоторое время смотрит на чмокающего сына, затем, взглянув на чужого мальчугана, которому девушка-осетинка сует в рот соску, привычным движением освобождает из кофты правую грудь:
Давай его сюда.
Казбек, давясь и кашляя от избытка молока, жадно присасывается к большому, коричневому, как перезрелая малина, соску.
Ишь припиявился, доброхот,ласково ворчит Прасковья,осетиненок, а тянет по-нашему, по-русскому...
Между тем хозяйка дома Антонея накрыла стол холщовой скатертью. Придавила ее посредине бутылью с вином, разложила вокруг крашеные яйца, творог в сметане, соленые огурцы и прочую снедь. Окружила все это цепью стакановсловно часовых поставила: