Шана това, шана това звенели детские голоса, Лада наигрывала на подержанном пианино:
Скоро еврейский Новый Год, вспомнила Густи, дядя Эмиль смеялся, что яблок у них больше, чем достаточно деревья, высаженные Маргаритой первым послевоенным летом, клонились под тяжестью плодов. Густи пекла к чаю пирог по рецепту тети Марты:
Сметаны здесь не достать, но со крем-фреш он тоже хорошо получается в саду Гольдбергов росли ароматные зимние кальвили. Лада делала сидр и сушила плоды:
Джемы она тоже варит тоскливо подумала Густи, я хочу, чтобы у меня так случилось с Александром. Мы оба сироты, у нас будет большая семья дверь передней стукнула, заворчал Гамен. Густи крикнула:
Тиква, это ты девушка после школы вела занятия в рудничном клубе, где у вас ванильная эссенция на нее повеяло прохладным ароматом лилий.
Виллем стоял на пороге кухни, неловко держа букет. Костюм на бароне топорщился, рукав пиджака запачкала пыль:
У него руки грязные, заметила Густи, он в отпуске, но спускается в шахты наравне с другими инженерами. Уголь не отмоешь, как ни старайся ложка шлепнулась в тесто, Густи открыла рот. Кузен опустился на одно колено:
Густи, пробормотал он, я давно хотел это сказать, и вот В общем, я тебя люблю. Пожалуйста, окажи мне честь, стань моей женой.
Вечерами Эмиль работал у себя в кабинете. Включая радиолу от «К и К», он устанавливал рычажок громкости на самую низкую отметку:
Зрение у меня подкачало, но слух отменный, смеялся Гольдберг, в доме всегда такой шум, что вечерами хочется покоя
После девяти вечера двойняшки отправлялись в постели, обложившись куклами и детскими журналами. Рассказав девочкам сказку, Эмиль заглядывал в новую, устроенную в мае детскую. Мишель мирно сопела в колыбели, колебался кружевной балдахин, на ковре виднелось что-то темное. Гамен зевал, оскалив белые зубы, виляя пышным, закрученным в бублик хвостом:
Еще один щеночек родился, улыбался Гольдберг, ты у нас тоже чадолюбивый отец
Гамен перекочевал в детскую в день, когда Лада с девочкой вернулись домой из рудничной больницы. Поправив одеяльце на малышке, Гольдберг смотрел на полуоткрытую дверь, ведущую в комнату Лады. Горела лампа под зеленым абажуром, он слушал шелест страниц. Лада обычно читала по вечерам:
Она помогает малышкам со школьными заданиями, учит английский язык он делал шаг в сторону комнаты, но останавливал себя:
Нельзя, нельзя. Она тебя не любит, недостойно мужчины пользоваться ее Гольдберг искал слово, затруднительным положением держа на руках Мишель, купая ее, меняя пеленки, он не мог представить, что девочка с Ладой уедет из Мон-Сен-Мартена. Эмиль знал, кто отец ребенка, но говорил себе:
Это ничего не значит. Она моя дочь, как Роза с Элизой, как Тиква, как Аннет и Надин сердце захлестывала боль:
Старших девочек я потерял, но я не могу лишиться Мишель. Но если Лада встретит кого-то, полюбит его, мне ее не остановить он предпочитал не думать о будущем:
Что на меня не похоже сняв пенсне, он потер усталые глаза, в поселке меня считают осторожным человеком. Был бы я осторожным, я бы двадцать лет назад уехал в Швейцарию, куда меня собирался переправить господин барон Эмиль знал, почему в сороковом году, рискуя жизнью, он остался в Бельгии:
Я не хотел бежать, прятаться, понял он, странно, словно я не еврей, а какой-нибудь потомок Арденнского Вепря. Хотя в варшавском гетто тоже восстали евреи Маргарита замечала, что он упрямством похож на нее и Виллема:
Они потомки Вепря по прямой линии, вздохнул Эмиль, Виллем только что проявил их знаменитое упорство они с Ладой только знали, что барон сделал предложение Густи:
Она отказала, Гольдберг нашел на столе папиросы, объяснила, что не любит его. Отказала и уехала в Лондон, а Виллем отправился в Париж за Джо. Вместо трех недель отпуска он едва отгулял неделю Эмиль понимал, что юноша не хочет оставаться в Мон-Сен-Мартене:
Здесь едва зайдешь к табачнику за папиросами, а у тебя выспросят твою родословную до десятого колена. Но это и хорошо, никто чужой сюда не сунется Лада еще опасалась появления в поселке русских. Гольдберг успокаивал жену тем, что он еще не потерял партизанского чутья:
Благодаря ему я воевал пять лет и выжил, сварливо сказал он Ладе, я подсадных уток вычисляю с первого взгляда. Агент русских не двинется дальше перрона станции он видел тревогу в голубовато-серых глазах жены:
Если Кепка узнает, что Лада жива, если он услышит о рождении Мишель Гольдберг не хотел о таком думать, утешая себя тем, что Лада и малышка в безопасности:
Под моим крылом, а оно надежное
Он перелистывал отснятую на новой американской копировальной машине историю болезни, присланную из Нью-Йорка:
Надо и нам такую завести, решил Гольдберг, но ведь они дорогие и занимают почти целую комнату. Правление выделит фонды только для одной машины и поставят ее явно не в больницу. Придется, как и раньше, стучать на машинке под копирку искривленные, ловкие пальцы, шелестели страницами. Судя по заключению американских врачей, кузен Теодор мог вполне увидеть новый век:
Осталось сорок лет, подумал Гольдберг, мне пойдет девятый десяток. Надо тоже бросить курить с малышкой в доме он курил только во дворе или в кабинете. Отказавшись от курения и русских блинов с икрой под водку, Теодор занялся, как выражались американцы, спортом:
Папа прислушался к моим и маминым просьбам вспомнил Гольдберг письмо Марты, тем более, Петька отлично играет в баскетбол. Он может претендовать на спортивную стипендию для университета. Папа оборудовал в особняке, в Сиэтле, гимнастический зал. Теперь они с Петей занимаются вместе судя по фотографиям с западного побережья, Теодор выглядел отлично:
Операция ему не понадобилась, и хорошо, что так Гольдберг прислушался к бубнящему диктору, опять какие-то неприятности в Конго
Под историей болезни Теодора лежал черновик статьи Маргариты о лечении африканских лихорадок. Будущая доктор Кардозо ссылалась на инцидент, приведший к смерти ее предка, в девятнадцатом веке:
Она заказала документы из архива Лейденского университета. Аутопсии не делали, тела Шмуэля и Авиталь предали огню. То есть делали, Шмуэль вскрывал труп жены, находясь при смерти Гольдберг передернулся:
Ясно, что он заразился при аутопсии скончавшегося на корабле матроса. Вирус более смертелен, чем чума, но он хотя бы не передается по воздуху. Однако наверняка есть и другие вирусы матроса укусила больная обезьяна:
Маргарита очень осторожна, она врач моей выучки напомнил себе Эмиль, она следит за такими вещами дверь тихонько скрипнула, он услышал робкий голос:
Месье Гольдберг, я чаю заварила, не хотите Есть лимон, свежие сливки, выпечка при детях Лада называла его по имени:
Наедине она так не делает Эмиль вернул очки на нос, мы вообще редко остаемся наедине. Я принимал у нее роды, я все видел он разозлился на себя:
Как врач, и никак по-другому. Не думай об этом, вы даже в одной комнате нечасто бываете вместе дети считали, что Лада спит отдельно из-за малышки.
Не думать было невозможно. На него пахнуло ванилью, Лада пристроила поднос на краю стола:
Мильфей и крем-карамель она смутилась, я помню, что вы любите крем-карамель Гольдберг бессильно понял:
Что я люблю рыбный суп, она тоже помнит. Она варит уху с русскими пирожками она комкала ворот кашемирового кардигана:
Мишелочка спит Эмиль привык слышать русское, ласковое воркование Лады над дочерью, а я читала, и вот Лада не знала, что сказать дальше:
Он мне откажет, испуганно подумала женщина, как Густи отказала Виллему. Он меня не любит, он женился на мне из порядочности. Мишелочка дочь человека, пытавшегося его убить, лишившего его жены и детей, а он Эмиль, считает ее своим ребенком. Девочка подрастет, начнет говорить, назовет его папой