А этого нашего, Эрик называет таджика, куда дели?
Куда что, отвечает Боря самым естественным тоном. Сердце в Крылатское уехало, легкиена «Спортивную».
Разобрали таджика на органы, короче говоря.
С легкими лажа вышла: хотели оба взять, а взялиодно.
Эрик снова молчит в телефон.
Почки еще есть, наконец произносит он тупо.
А почки как-то никому не приглянулись, хмыкает Боря.
Зачем он смеется? Этого делать не следует.
Доктор, вам показалось, отвечает Боря. Смерть мозга, умер он. Вот так. Мы его и смотрели-то в сущности мертвым.
Знал Боря, что так получится, или нет, когда увозил? Он его все-таки спросит. По крайней мере, имел ли в видувозможность?
Когда разворачивался на шоссене имел, а потом, когда забирали, то да, подумал. Я, видишь ли, нейрохирург. Никто тебе ни в чем не виноват. И потом: господин кардиолог, вы что-то имеете против трансплантологии?
Эрик вспоминает про «если зерно не умрет», про «жизнь за други своя». Нет, там другое, там добровольно
А у наспрезумпция согласия, слышал? «Нравитсяне нравится, спи, моя красавица». Иначе вообще бы органов не было. Пьяный завтра тебя или меня на «КАМАЗе» задавити распотрошат за милую душу. Хотя сам знаешь, все у нас через жопу. Один раз четко сработалиты и то Ну помер бы твой таджик, как другие, лучше было бы, да?
Может быть, и лучше, Эрик не знает. Смерть мозга, Боря сделал, что мог, это ясно, но зачем
Зачемчто? Боря уже очевидно устал.
Эти словечки Да-да, в словечках все дело.
И что Эрик объяснит теперь тем, за бетонными тумбами?
А ты скажи им, что таджик их, возможно, две человеческих жизни спас. Шире надо смотреть. У нас ведьникакой личной ко́рысти.
Коры́сти, Боря, коры́сти. Кто говорит про корысть? Правда, не ссориться же им в самом деле. Жизнь одним таджиком не заканчивается, в медицине всегда так.
Неврачебный разговор у нас вышел какой-то, дружище, говорит Боря примирительно. Никто не знал, что так будет. Да, печальная сторона профессии. Ну все, брат, давай.
Конец связи. Достаточно.
* * *
Вечером безо всякой аппаратуры он отправляется на дачу, где ждут его жена с ребенком, необходимость вырубить разросшиеся клены, поменять насос, оформить собственность на землю. Всё как у всех.
За бетонные тумбы он больше не ездил.
Цыганкарассказ
Он и человек разумный, и врач неплохой, мы хотим лечиться у таких, если что.
Врач, две работыденежная и интересная. На интересной он думает: настоящая работа, врачебная, денег только не платят. А человек он молодой, ему нужны деньги. Маленькие дети, сиделка для бабушки, машина ломается, много желанных предметов, много всего вокруг, не стоит и объяснять. Но дольше, чем на несколько секунд, он о деньгах не задумывается. Нужныи всё.
Денежная работа вызывает, напротив, долгие размышления. Я небесталанный, думает он, молодойбабушка жива, разумеется, молодой, многое надо успеть, на что я жизнь трачу? Он знает, на что ее тратить: жить, думать, чувствовать, любить, свершать открытья. Отец ему говорил, назидательно, тяжело: занимайся тем, что имеет образ в вечности. И стихи читал, другие и эти. Давно это было, больше десяти лет уже, как нет отца.
Интересную работу его вообразить легко: смотреть больных в клинике, радоваться, когда помог, сделал что-нибудь новое, диагноз редкий поставил, огорчатьсяну тоже, конечно, когда больные умирают или приходится много писать. Того и другого хватает: скоропомощная больница, дежурства, но он хороший врач, мы уже говорили.
Кое-как платят и здесь: благодарные больные, их родственники. Гонораров себе он не назначает: мало ли чтовсе, онне все.
Денежную работу представить себе сложнее. Вот что это: возить за границу больных эмигрантов. Есть такая организацияотправляет людей насовсем в Америку, под присмотром. Евреи, баптисты, бакинские армяне, курды, странные людикуда они едут, и как это все работает? Люди странные и занятие странноевозить их, но хорошо платят: шестьсот долларов за перелет.
* * *
И вот сегодня, в пятницу, передать дежурство, забрать медицинские причиндалы, попасться на глаза начальству и к часув аэропорт, в Америку лететь, в который раз? он давно уже сбился со счета. Быстренько сдать больногода, надо еще из Нью-Йорка долететь до конечного пункта, на этот раз близкоПортленд, там его встретят друзья: два часаи они уже в Бостоне, и в Америке все еще пятница. Деньги заплатят в Нью-Йорке, с больным он расстанется в Портленде, друзьямуж с женой, его однокурсники, рано поженились, рано уехали, любимые, надежныене дадут истратить ни цента, а утром отвезут его прямо в Нью-Йорккак раз туда собирались, они любят Нью-Йорк, они любят все, что идет их с ним дружбе на пользу. Будет суббота. Он вернется домой в воскресенье, выспитсяи на работу, главную, интересную. Так каждый месяц.
Но когда он собрался уже идти, выходит заминочкаГубер. Больную одну надо глянуть. Губерзаведующий коммерческим отделомобидчивый, вялый, мстительный, в сознании врачейвор. От коммерческих больныходни неприятности, а деньги все равно не врачам идут. Заметьте, Губер просил не сам, а через медсестер. Сам бы он выразился в том духе, что вам, мол, все равно делать нечего, так что посмотрите пациентку, пожалуйста.
Он посмотрит, но быстро. Где она? в коридоре.
Сестра, тихо:
Цыганка.
Он цыганку одну уже полечил месяца два назад. Странная была женщина, нетипичная. Сестры предупреждали: поосторожнее с ней. Молча разделасьпо пояс, как велено, без обычных вопросов: «Бюстгальтер снимать?» Торжественность и презрение. Молча повернулась на левый бок, когда надо было. Без шуршания женского, безо всяких фру-фру, без «Ой, это сердце мое так булькает?» Очень резко взяла заключение. Кажется, сказала: «Спасибо». Чувствовалось: ненавидит она их, слово в голову пришловертухаев. Раз в форме, пускай в медицинской, в халатах, в пижамах, то кто же они? вертухаи. Куда она так торопится? Сестра объяснила: женщина в микрорайоне известная, наркотики продает. Сестры всё знают, они ведь живут тут, им удобней работать по месту жительства. Так что торопится женщинадело делать. Сын у нее ещевзрослый, девятнадцать лет, не в его дежурство это было, умер. Вот отчего такая торжественность. Ладно, ничего серьезного, да и цыганка она какая-то ненастоящая. Худая, стриженая. С фамилией искусственнойчто-то такое, как будто русское, цирковое. Замужем, интересно? Сестры и это знают: первыйповесился, нынешний мужбез ног, попрошайка. Честно говоря, достали эти несчастия. Ну, врач не должен так думать, тем болееговорить.
Сегодня другая цыганка. Та была относительно молодая, этастарая.
Что у них с нашим Губером? удивляется медсестра. Всей правды мы никогда не узнаем.
Зовите ее, быстро только.
Суетливая бабка с невнятной речью, рыжие, неаккуратно крашенные волосы, руки грубые, отеки вокруг перстней, отеки лица, ног. Пестро одета бабка, наши не так одеваются.
Сестра ворчит: вот укуталась!
Тепло уже, бабушка, апрель!
И что, что апрель? ей всегда холодно.
Хорошо, что ее беспокоит? Они спешат.
Цыганка мямлит, не разберешь. Сколько ей лет? Она и возраст назвать свой не может!
Бабка, ты не в гестапо, взрывается медсестра, говори!
Нельзя так с больными, особеннокоммерческими, от Губера.
Им надо записать ее год рождения.
Пишидвадцатый
А на самом деле какой?
Двадцать восьмой напиши Тридцатый.
По документамдвадцатый, но не выглядит цыганка на семьдесят девять. Что за галиматья? «Галиматня», говорит Губер, он из Молдавии. Его не поправляют, а за глаза смеются.
Спросим: сколько ей было во время войны? Не помнит. Какой войны? Войну не запомнила? Да где она жила?
Отвечает:
В лесу.
В лесу? Что делала?
Сестра смотрит на него: неужели же он не понимает, что они делают?
Цыганка:
Песни пела.
Песни? В лесу? Давайте, раздевайте ее совсем.
Сестре его явно не по себе.
Таблеточки назначь, получше, просит цыганка.