Раздевайте, раздевайте. По кабинету распространяется удушливый запах.
Обрабатывать надо опрелости, злится сестра. Ну и вонь!
Протрите вот тут. И тальком. Нечистая бабка, что говорить.
Он смотрит ее на аппаратесердце большое, хорошо видно. Действительно, сильно больная. Положить бы. Сейчас он распорядится. Сестра возражает: пропадет что-нибудь из отделения, а кому отвечать?
Бабка и сама не хочет лежать в больнице:
Таблеточки получше назначь
Ладно, пятнадцать минут еще есть, йод давайте, спирт, катетер, перчатки стерильные, новокаин. Ставит метки на спине у нее фломастером:
В легких вода накопилась, сейчас уберем.
Сестра качает головой: только посмотреть просили, Губер будет не рад. А мы ему ничего не скажем, вашему Губеру. Проводить через кассу не надо.
Что там бабка бормочет? Она не русский человек, не может терпеть боль. И не придется, укольчик и все.
Пусть жидкость течет, он напишет пока.
Полтора литра в итоге накапало.
Легче дышать?
То-то же. Он дописывает заключение. Пусть дадут ей таблетки получше, просит цыганка, снова уже одетая, и будет им счастье.
Счастье? кривится сестра.
Он знает, что она хочет сказать: от цыганвсе несчастья. Нет, он кривиться не станетне из суеверия, а так.
Таблеточки получше, повторяет бабка, и чтоб сочетались, ты понял зубы оскаливает золотые.
С чем они должны сочетаться? С гашишем? Или с чем пожестче? Бабка пугается: зачем так говорить? Рюмочку она любит, за обедом. Ну, если рюмочку Да, отличные таблетки. И сочетаются.
Счастье, думает он, надо же! Счастье.
Цыганка принимается совать ему смятые деньги. Там одни десятки, ясно видно. Он отводит ее рукукакая, однако, сильная! а сам понимает: все дело в сумме, были б тысячные бумажки, он бы, возможно, взял. Так что гнев егоделанный, и всем это ясно, кроме, как он надеется, медсестры.
Разве можно в таком виде к доктору приходить? возмущается та, выпроводив цыганку.
Медсестра у негонервный, западный человек! Окна открыла настежь, прыскает освежителем. Всё, он пошел.
Вы меня извините, произносит сестра, но таких вот, как эта, вот честно говоря, ни капельки не жалко. Таких, я считаю, не следовало бы лечить.
Сейчас она скажет, что Гитлера в принципе не одобряет, хотя кое в чем Какой там западный человек, просто дура! Выходя уже из больницы, обгоняет цыганку. Та хватает его за рукав: дай погадаю! Нет, мерси. Дорога дальняя, он и так знает, что его сегодняпричем ужеждет.
* * *
Он ездит в Шереметьево на машинеи долго, и расточительно, но он привык, хотя всех-то вещей с собоймедицинская сумка, книжка, рубашка, трусы-носки. Все, кроме сумки, он сегодня забыл, почти что сознательно: так и не придумал себе чтения, а переоденут его бостонские друзьяпосле поездок к ним в его гардеробе всегда происходят улучшения. Читать он не будет, послушает музыку, у него с собой ее много и на любое состояние души.
В Шереметьеве его ждут огорчения. Во-первых, что, впрочем, не страшно, больная досталась тяжелаястарушка с ампутированными ногами, слепая, с мочевым катетером, у старушки сахарный диабет. Предстоит колоть инсулин, выливать мочу, каталки заказывать. С ней, однако, разумный как будто мужничего, долетим. Много хуже другоеон промахнулся с Портлендом. В билете не Портленд, штат Мэн, меньше двух часов на машине от Бостона, а другой Портленд, штат Орегон, на противоположной стороне Америки.
Надо же так обмишуриться, тьфу ты! Он рассказывает окружающимлюди из таинственной организации, отвечающей, в частности, за билеты, смеются: не такого уровня несчастье, чтобы сочувствовать. Эх, предупредить друзейвот расстроятся! Он из Нью-Йорка им позвонит. Не несчастье, но лажа.
Ребята из службы безопасности«секьюрити», русскиезнают его давно, не шмонают, а такповодят руками в воздухе: «Взрывчатые вещества, оружие есть?» улыбаются, он и им рассказывает про передрягу с Портлендом. Портленд, говорятничего, не так страшно, вот Окленд естьв Новой Зеландии и в этой, ну, где? он подсказывает: в Калифорнии, да, так один мужик Простые ребята, но есть в них какой-то шарм. Ему нравится постоять с ними, поразговаривать. Опять-таки, униформа их, видимо, действует.
Сейчас онв который раз? выслушает историю про то, как американка везла с собой кошечкуих помещают в специальные клетки, сдают в багаж, а кошечка сдохла, грузчики шереметьевские ее выкинули, чтобы не было неприятностей, а в клетку засунули другую, живую, кошку, отловили тут где-то, и американка настаивала на том, что не ее это кошка, потому что ее быламертвая, и везла она ее на родину хоронить. Возвращалась откуда-то. Из Челябинска. В прошлый раз было наоборотамериканка с дохлой кошкой прилетела из Филадельфии. В сегодняшнем виде история выглядит естественней, и все равно она, конечно, выдуманная, и американцев ребята называют америкосами и «пиндосами» новое слово, нелепое, «секьюрити» и в Америке не были, но каждый раз он смеется. Всё, пора в самолет.
Когда воротимся мы в Портленд, нас примет Родина в объятья! поет один из парней.
Прокатился бы я вместо тебя, доктор, говорит другой мечтательно, на небоскребы на ихние посмотреть.
Нет, ребята, медицинаэто призвание.
* * *
Прощай, немытая Россия! произносит молодой человек, сидящий через проход.
Стандартный для отъезжающего текстпри нем его произносили не раз. Вначале, когда начинал летать, ждал человеческого разнообразияэмиграция, серьезный шаг, потом понял: работакак в крематории или в ЗАГСе, ограниченный набор реакций.
Взлетаем. Перекреститьсятихонько, чтобы не думали, что ему страшно и не пугались, на самом деленичего от тебя не зависит. За рулем, на скользкой дороге, в темнотенамного страшнее.
Самолет неполный, но не сказать чтоб пустой. Два места у окнаего. Следующие двое суток предстоит провести в пути. Два дня жизни в обмен на шестьсот долларов. Друг отца, бывший политзэк, рассказывал: труднее год сидеть, чем пятнадцать лет, годтолько и ждешь, когда выпустят, не живешь. Что же тогда говорить про поездку длиной в два дня?
Надо бы встать, проведать больную. Или еще подождать? Не лень даже, а профессиональная неподвижность, он всегда презирал ее в реаниматологах.
Есть в этом странном деле и свои способы сплутовать. Например, сделать вид, что ты здесь случайно, по своим делам летишь: пассажиру плохо, а тут русский доктор, и лекарствачудо! с собой. Стюардессы дарят таким докторам шампанское, разные милые вещи, помогают всячески. А разоблачати что? так, чуть неловко. Они иностранцы, и он для нихиностранец. Если же здоровье подопечного позволяет, можно и не лететь ни в какой Портленд, проводить до самолетасчастливого вам пути, have a good flight! и застрять в Нью-Йорке на лишний денек. Имеющим наглость так поступать он завидует, но сам повторять их трюки не станет: мало лислучись что, да и от слепой безногой старухи разве сбежишь? Его еще, между прочим, просили за баптистами присмотретьим тоже до Портленда. С баптистами нетяжело: ни на что не жалуются, таблеток не пьют, да как-то и не болеют особенно, бестолковые только, детей целый выводоквон, сидят в хвостераз забыли ребеночка одного в Нью-Йорке, потерялся в аэропорту, они и это легко принялидобрые люди найдут, дошлют.
Как себя чувствуете? измеряет старушке давление, пульс.
Она в полусне. Отвечает муж:
Как вы пишете в таких случаяхв соответствии с тяжестью перенесенной операции.
Что за операция? Пятнадцать часов в поезде из Йошкар-Олы.
Мужа зовут Анатолий. Без отчества.
В Америке нету отчеств.
Действительно нету. Страна забвения отчеств. Самолетуже американская территория.
Ему хочется знать, что согнало их с родных мест, ему интересны люди, но, во-первых, он борется с привычкой задавать посторонние вопросы, на которые, как считается, у врача есть право, отчего перебрались туда или сюда? чем занимаются дети? дажечто означает ваша фамилия? И, во-вторых, он боится стереотипной истории. Жили себе и жили, но тут сестра жены, скажем, или его двоюродный брат говорят: подайте бумаги в посольство, на всякий пожарный. Подали и думать забыли, и разрешение, когда пришло, игнорировали. Наконец, бумага: сейчас или никогда. Слово на людей действует«никогда».