Ричард какое-то время молчал, сосредоточенно глядя перед собой.
Ну, наконец сказал он, мне бы этого не хотелось. Но, может, вы расскажете, что случилось?
Да я и сам не понимаю толком, вздохнул Артём и в общих чертах описал происходящее. Всё это время Ричард, нахмурившись, молчал.
Знаю, закончил Артём, у вас нет оснований мне верить, мы едва знакомы, но я в полной растерянности.
Вы думаете, что Роман вас подставил?
Я не нахожу объяснения его действиям. А вы?
И я, согласился Ричард. Правда, я не помню его на том вечере. Но там было полно народу.
Они снова подошли к дому Рокстоков. Ричард взглянул на Артёма:
Вас же не заберут в армию завтра?
Надеюсь, что нет!
Тогда до завтра; я попробую выяснить степень моей выживаемости при такой глубине морального падения.
Если вас убьют, то лучше не стоит.
Давайте верить в лучшее! Дайте мне адрес или телефон на всякий случай.
И гимназист исчез, а Артём вернулся к пустой квартире, убеждая себя, что Ричарду нет никакого резону напрашиваться на неприятности ради малознакомого собутыльника и всё же надеясь, что он в парне не обманулся. Хватило внезапного исчезновения Ричарда и опасений, что весть доберётся родителям.
Весть действительно добралась, но самым неожиданным образом.
Перед этим Артём успел известись в ожидании звонка, письма или посыльного день, второй, третий.
Затем его вызвали в деканат, и там он в присутствии полицейского отвечал на вопросы («С кем вы пришли? Во сколько ушли? С кем разговаривали? Что ещё помните?»).
Ещё через несколько дней он обнаружил, что на месте листа со списком висит другой листок без его фамилии. Он перечитал лист сверху вниз и снизу вверх, но она всё ещё не находилась.
Наконец, на следующие выходные, когда ему пришлось звонить родителям Роман так и не объявился, а выплатить квартплату в одиночку ему не хватало денег мать согласилась их выслать и попутно посочувствовала:
Тёма, ну у тебя как там, всё разрешилось?
Э-э-э, да, осторожно ответил Артём. А откуда ты знаешь?
Ну как же
И Артём с изумлением узнал, что, судя по всему, магическое и внезапное торжество справедливости было связано с господином Рокстоком, который зачем-то навестил его родителей, положительно впечатлив отца (что было отдельным достижением) и, видимо, рассказал историю с исключением так, что она не делала Артёма наркоторговцем и любителем сомнительных развлечений. Слушал всё это Артём совершенно заворожённо и лишний раз убеждался, что мир в последнее время становится все загадочнее и непостижимее. Под конец мама осторожно спросила, не увлекается ли всё-таки сын этими глупостями, и Артём заверил её, как мог, что нет.
Хорошо, все ещё нервно сказала она, а то кто-то у вас от этого помер.
Как помер? Кто?
Не знаю, сынок, из студентов кто-то Я же вас всех не знаю, да и не запомнила бы, наверное, если бы и знала. Отравился ими. Ты уж будь осторожнее.
Ну мам, я же не идиот, горячо возразил Артём, с ужасом понимая, что последнее время так был занят своими проблемами, что не заметил бы, если бы половина города перестрелялась.
Артём ошалело моргал, глядя на телефонный аппарат. Аппарат был ровно таким же, как минуту назад, с вытершимися буквами и цифрами под круглым диском. Он что-то ответил, как-то закончил разговор и положил трубку; голова шла кругом. Мысли в ней перебивали друг друга, толкались и не желали складываться в единый пазл; Артём снова поднял телефонную трубку.
Затем вышел из дома, сел на трамвай, но вышел за две остановки и на пути к дому попытался вновь упорядочить мысли.
Среди них появлялась и разрасталась мысль пугающая на этот раз не о нём самом, не о его будущем, а о том, у кого этого будущего не стало, и, возможно, благодаря его же друзьям. Знакомым. Однокурсникам.
Рома вот кто был его другом, как ни крути. Был тем вечером в квартире. Был другом, который пообещал зайти в деканат и после этого сбежал.
Был другом, из-за которого кого-то теперь не было.
Артём уже поравнялся с домом Рокстоков и едва машинально не завернул к Янтарским. Вовремя остановился. Он так давно их знал, что уже в какой-то степени они стали родными и даже пугаться взрывов Марьи Петровны стало частью его вселенной а теперь он думает, не убийца ли, пусть и косвенно, их сын. Да и кто он такой, чтобы обвинять? Тоже хорош, пошел неизвестно куда, набрался, если бы не компания Ричарда, может и сам бы поучаствовал во всем остальном.
Нашёлся судья.
Да и Ромка, может, хотел ему помочь, но Марья Петровна всё решила за него и отослала куда подальше.
Он развернулся ко входу к Рокстокам и немного замялся, как бывало, когда он входил к Янтарским, опасаясь нарваться на Марью Петровну, распекающую всех на чем свет стоит. Но не нанести хотя бы визит семейству, которое, кажется, спасло его от отчисления, было бы верхом неблагодарности; и он набрался смелости и позвонил.
Глава 5
Порядочный человек
Да? Янтарский у аппарата! А, Михаил Васильевич, здравствуйте-здравствуйте Да, да, конечно, зайду.
Вениамин Борисович положил трубку и откинулся на кресло, с тоской уставившись на аквариум, принесённый в кабинет для успокоения нервов. Службы своей несчастные рыбки не выполняли, но таково было распоряжение высшего начальства, а с начальством Вениамин Борисович предпочитал не связываться, да и зачем ему доносить на рыбок? Потом, думал Вениамин Борисович, какие рыбки могут что-то поделать с ущербом, который наносит моей жизни окружающая среда в лице домашних и бесконечных начальств? За время работы одних непосредственных начальников он перевидал столько, что сбился со счёта и, например, не мог сказать, кто придумал завести аквариум, а кто секретаря. Последняя идея, впрочем, была недурна, как и сама секретарь, девица с внушительными персями под обтягивающей блузкой, заставляющая что-то внутри Вениамина Борисовича трепетать. Сам Вениамин Борисович не одобрял подобного разврата у прочих, и признать тягу к подобному разврату у себя ему стоило больших душевных усилий. Пока он старательно убеждал себя, что нет ничего дурного в том, что ему приятно общество умной женщины, которая к тому же куда грамотнее писала.
Мысли Вениамина Борисовича безнадёжно скакнули за дверь кабинета, где находилась юная обладательница персей, и ему потребовалось усилие, чтобы вернуть эти мысли хотя бы к аквариуму как к предмету более безобидному. Впрочем, безобидность была относительна: каждый раз при взгляде на него Вениамин Борисович ощущал своё сходство с этими чёртовыми тупоголовыми рыбками, которые мечутся в огороженном стеклом пространстве и развлекают посетителей, дожидаясь, когда их покормят. С тех пор, как он это про себя понял, он в глубине души ожидал какой-нибудь катастрофы, которая бы его высвободила, и даже перестал толком работать; но прошло уже лет десять, и, как убедился Вениамин Борисович, этого даже никто не замечал. Кадровые перестановки всё равно зависели не столько от личных усилий, сколько от симпатий и антипатий, родства и преданности, и ещё каких-то интриг друг против друга, в которые Вениамину Борисовичу было тошно лезть; поэтому он оставался верным середнячком, занимал свой угол на пятом этаже здания, ждал, пока Что-Нибудь Произойдет.
Но ничего не происходило.
Каждый раз, когда его вызывали на ковёр, он надеялся, что ну вот теперь-то всё, но вместо этого его даже иногда хвалили. Формально он руководил небольшим отделом, но по сути отдел жил как-то сам, за счёт прекрасных гиперактивных существ мужского и женского пола, преимущественно молодых и, в отличие от собственного шефа, заинтересованных или хотя бы удачно делавших вид. Самые активные быстро продвигались наверх или уходили в другое место; часть входила в ряды рабочих лошадей, благодаря которым Вениамин Борисович, видимо, и выглядел временами деятельным и заслуживающим похвалы. С другой стороны, сам он, прекрасно это понимая, даже не пытался вмешиваться в процессы и вникать в происходящее, подписывал все приказы и заявления, никого не ругал, а речи из числа тех, что обязательно должен давать начальник своим подчиненным, чтобы поднять в тех боевой дух, длились у него не более десяти минут и состояли из двух пунктов: