Что она скажет насчёт вас, ответил Артём, в смысле, со мной. В смысле, нас, если суммарно.
Тёма! Соня опять покраснела. У меня за душой же ничего. Фамилия только эта бестолковая. В смысле ты чудесный! Но ты же себе всё испортишь.
Это вы, Соня, всё себе испортите, если помолвитесь, отрезал Артём. Вот.
О, сказала Соня, хлопая ресницами. Ого. Ладно. Если меня поведут подписывать под конвоем, я распишусь левой рукой.
Очень на это надеюсь, церемонно ответил Артём. Наклонился, словно хотел что-то прошептать, и, обнаглев, поцеловал Соню куда-то в район маленького холодного уха.
Ой, сказала Соня, глядя куда-то перед собой.
Впрочем, она улыбалась.
Глава 3
Вечер поэзии
Роману об этом знать не следовало; Артём чувствовал, что тот лишь посмеётся над его слишком ранними попытками устроить семейную жизнь, да ещё и с одной из сестер, каждую из которых Роман ставил несоизмеримо ниже себя. Поэтому он составил другу компанию и отправился в одну из квартир, которые прятались в чинных и благородных московских переулках. Внешне они никак не отличались от остальных так же на окне торчал какой-нибудь фикус, так же уютно свешивалась подсвеченная жёлтым светом штора внутри, однако, сходство пропадало.
«Бесстыдство, полумрак, дым, стон и хаос», как описывала эту квартиру позже одна не очень известная в узких и широких кругах поэтесса и на допросе в полиции, и в цикле «Мятная прострация».
Стоило переступить порог, как на полу обнаруживались ряды обуви всех возможных цветов и размеров ботинки, туфли, сапоги или босоножки; вешалки же грозили обрушиться под разноцветными пальто, куртками, плащами и шубами, если дело было зимой. За прихожей были комнаты, в которых творилось то, что никогда не одобрил бы человек приличный: но комнаты снимались студентами, да ещё и вскладчину, поэтому в квартире царил вечный гам и всегда находился хотя бы один не совсем трезвый человек. Сами арендаторы, друзья, друзья друзей, приятели приятелей, просто знакомые из баров и пивных, в которые всем строго настрого запрещалось ходить, дабы не уронить честь университета; дамы всех сортов и ухажёры за теми студентками, которые предпочли жить стеснённо и закрыть глаза на возможный урон репутации. Впрочем, как верно заметил знакомый Марьи Петровны выше, времена действительно менялись, и жить отдельно от родителей, да ещё и снимая смешанно с противоположным полом, уже не накладывало безнадёжный ярлык разврата и падения; хотя не сказать, что разврат не происходил.
Напротив, как убедился Артём, происходил ещё как. Сам он тушевался, и его пристроили смешивать коктейли (преимущественно разбавляя водку яблочным и томатным соком), а вот остальные времени зря не теряли. Роман активно волочился за свеженьким личиком: личико было бледным и хрупким, тонкие пальцы, беззащитный вид в платье, которое обнажало плечи, Артём заподозрил поэтессу, и так и вышло: после второго коктейля её таки убедили почитать стихи, в содержание которых Артём не вслушивался, потому что рядом же обсуждали премьеру нового французского фильма с Марлоном Брандо в кинотеатре «Иллюзион». Сходить бы!
А как вам Даль? осторожно вклинился кто-то в разговор. И тут же переключились с заграничных звезд на наших, яростно и горячечно, а задавший вопрос слушал в стороне, вертя в ладони сигаретку. В другое ухо Артёму всё лились какие-то «туманы моей души ты разбередил», и он сдался и позорно бежал от коктейлей:
Можно у вас, сударь, сигаретку стрельнуть?
Пожалуйте, протянул ему новый знакомец. Спички?
Благодарствую. Как вам вечер поэзии?
А! Это была поэзия?
Почему была, есть Вон, слышите, «вина испивших лоз».
Лозы пить нельзя, очень серьёзно уточнил его собеседник. Может, роз?
Розы из вина?
Почему нет? Поэзия! Потом, сударь, возможно мы всё неправильно понимаем
Так-так?..
Смотрите, всё так же серьёзно продолжил собеседник, это не вино, а вина.
И она обвиняет лозы?
Или тех, кто их пил. Впрочем, возможно всё же розы.
Или грёзы.
Мимозы.
Фруктозы.
Они переглянулись и засмеялись.
Артём.
Ричард.
Ого!
Да, вздохнул новый знакомый, именно так.
Ну всё не Екфрасий.
Скажите мне, что вы это только что придумали.
Нет, со мной учился в гимназии. Бил цветочные горшки.
Могу его понять.
Снова засмеялись. Артём заметил, что Ричард тоже не пьёт: стакан у него оставался почти полным.
Экзамен?
А? и Артём кивнул на стакан:
Не пьете.
Так и вы, парировал тот.
У меня, брат, сессия, хмыкнул Артём, экономическая география послезавтра. Уровень добычи руды, угольные месторождения.
О! с уважением посмотрел на него Ричард. Нет, я.. он замялся.
Артём перебрал в уме варианты, но тот продолжил сам:
Я ещё гимназист. Знаю последнее дело тут быть.
Полно! засмеялся Артём. Я вот и не понял, выглядите на чистый второй курс. Сейчас можно носить такие стрижки?
Нельзя, признался Ричард. Артём с любопытством разглядывал гимназиста: как это он промахнулся? Впрочем, Ричард был высокого роста, стрижка у него была студенческая, лицо серьёзным, вполне тянет на старательного младшекурсника. К тому же если он и смущался, то не подавал виду, курил привычным жестом и не напивался всем доступным спиртным, как свойственно дорвавшимся до свободы школярам.
Ричард поймал его взгляд:
Я вас разочаровал? Вы, наверное, старший курс?
Выпускной, кивнул Артём, но нет, не разочаровали. Рифмованные причитания пожалуй да. Я здесь за компанию, он оглянулся и попытался найти взглядом Романа, но в толкотне сходу не увидел и оставил попытки. А вы?
Тоже, пожал плечами Ричард. Одноклассники затащили вон они, жмутся к барышням.
Что ж вы не жметесь? Считаете себя выше них? не удержался Артём. Но Ричард, казалось, задумался, затем ответил:
Возможно, что и так. Не хочется вот так в нетрезвом виде Не знаю, смешался он и неожиданно взглянул Артёму в глаза, возможно, я старомоден, или смешон, или просто не умею общаться. Наверное. Простите.
Да, сказал Артём, кивая. В смысле я тоже.
Но иначе, наверное, всё упустишь? сейчас сомнения на лице Ричарда выдали возраст; впрочем, Артём всё ещё мог подписаться под всем им сказанным. Он покачал головой:
Думаю, не стоит. Вы знаете, неуверенность собеседника внезапно вдохновила Артёма, мне кажется, что есть в мире два типа людей: одни вот такие, которым это подходит и не вызывает неловкости или ощущения собственной глупости, или брезгливости. А вторые вторые такие, знаете, недобитые романтики, которым хочется, чтобы был какой-то сердечный жар, чувства, трепет, ну или хоть понимаете вы смотрите, как она идет мимо и на вас вообще не смотрит! Пусть! И вы тоже, а потом вы расходитесь, и вы идете прямо и так и тянет оглянуться, взглянуть ещё раз, и при этом хочется, чтобы она оглянулась и вы бы встретились взглядами, но и не хочется, ведь это будет неловкость и глупость, и вот вы, как дурак, идете, не то оглядываетесь, не то не оглядываетесь, как кот Шредингера, чувствуете себя идиотом и при этом идиотом счастливым, вот так, вот так, мне кажется, должно быть, закончил он, допил остатки коктейля и добавил, если я сейчас несу полную чушь, так это по пьяни, так и знайте. В трезвом виде я далеко не настолько романтичен.
Ричард засмеялся.
Кажется, я понимаю, зачем люди вообще пьют. Но вообще Артём, согласен. Я думал о том же, только не в таких формулировках.
Кретинских.
Цветистых. Это же поэзия! Куда лучше этой белиберды про розы.
Артём пристроил пустой стакан на край стола, огляделся, снова не увидел Романа и предложил:
Слушайте, а может, мы с вами уже достаточно окультурились? Как вы смотрите, если мы прогуляемся на свежем воздухе?
Конечно, Ричард как показалось Артёму с облегчением поставил недопитый стакан; они оделись и пошли по московским переулкам, на которых ещё светились рождественские украшения. Морозный воздух свежил голову и легкие; они вынырнули на Тверскую и прошли её из конца в конец, затем, сделав зигзаг, пошли к Китай-городу и всё это время говорили, говорили, говорили. К дому Ричарда пришли если не друзьями, то хорошими приятелями.