Теннисный клуб Калузы претерпевал реконструкцию в течение шести или семи месяцев и наконец начинал приобретать благообразный вид. Он обещал быть больше и величественнее, чем прежде, но пока что повсюду высились штабеля досок, стояли ведра с гвоздями, валялись рулоны рубероида, а деревянные козлы обозначали границу опасной зоны. Марк Голдмен уселся на одни такие козлы, даже скорее просто облокотился на них, скрестив ноги и положив на колени ракетку. Увидев меня, он посмотрел на часы.
Думал, ты никогда не придешь, заметил он. Каждый раз, когда он так говорил, я автоматически взглядывал на собственные часы. А говорил он так каждый понедельник. Прежде чем выйти из машины, я уже бросил взгляд на часы на панели управления, и они показывали без трех минут восемь. Когда я шел через стоянку, на моих часах было без двух минут восемь. Но в тот момент, когда Марк произнес свою излюбленную фразу, повторяемую исправно каждый понедельник с тех пор, как мы начали играть вместе, я опять посмотрел на свои часы как последний кретин.
У Марка были вьющиеся черные волосы, темно-карие глаза и усы, которые он начал отращивать месяца два назад. Когда он взялся за это дело, то сообщил, что это то, чего ему не хватало. Он говорил, что усы сводят юных девиц с ума. Для Марка это было важно, потому что ему было сорок восемь и он был холостяк. Если бы он не смог сводить с ума юных девиц, так кого тогда ему оставалось сводить с умаматрон, что ли, в возрасте сорока? Нет, все эти годы он оставался удачливым холостяком, потому что старался держаться в русле.
Поток, Мэтт, говаривал он. Если хочешь в чем-нибудь преуспеть, должен придерживаться общего русла. Усы сейчасэто крик моды. Ни одна девица моложе тридцати и не взглянет даже на безусого мужчину.
А на усатого, ты говоришь, взглянет? Всего лишь? интересовался я.
Умники никому никогда не нравились, Мэтт, отвечал он и грозил мне пальцем.
И на этот раз он разбил меня в пух и прах.
Вместо того чтобы дать фору человеку с забинтованной правой рукой, он играл еще лучше, чем когда-либо. Его подачи были сокрушительными. Мяч пролетал низко над сеткой, затем ударялся в землю и отскакивал высоко вверх и влево с подкруткой. Из-за травмы локтя я не мог реагировать на такие броски без того, чтобы не кривиться от боли. Большинство моих ударов представляло собой беспомощные свечки, при которых мяч взлетал высоко в воздух, а за сеткой его уже поджидал Марк и с силой вколачивал в землю. Когда же мне удалось отразить одну из его подач более или менее прилично, Марк сокрушил меня серией перекрестных ударов, изящных топспинов, головокружительных свечек и кошмарных ударов с лета, которые запросто снесли бы мне голову, если бы я вдруг встал у них на пути. Он выиграл первый сет со счетом 6:2, а второй со счетом 6:0. Когда он спросил, не хочу ли я сыграть третий, я ответил, что он жестокий и бессердечный ублюдок, который не преминул выиграть, пользуясь тем, что я калека.
У тебя повязка не там, где надо, небрежно заметил он. Если у тебя поврежден локоть, то и следует носить ее на локте, а не на кисти.
Ты не прав, возразил я, именно движение кисти вызывает боль в локте.
Кто тебе об этом сказал?
Врач.
Что за врач?
Доктор Купер, он ортопед.
Он не разбирается в травмах рук при теннисе, сказал Марк. Я впервые повредил локоть, когда мне было всего шестнадцать.
И что ты делал?
Соорудил на локоть тугую повязку и отправился на крышу с девушкой по имени Жизель. Жизель-то уж точно знала, как лечить теннисные травмы. Если бы она была сейчас в Калузе, она в мгновение ока вправила тебе твой локоть.
Но на самом-то деле лечить надо не локоть, а кисть!
Старушка Жизель вылечила бы и кисть тоже.
Было минут двадцать десятого. Мой полный разгром занял немногим более часа. Там, где корты в более ранние часы были заполнены исключительно мужчинами, теперь начинали играть женщины. Они направлялись по дорожкам, обсаженным кустами, к свободным кортам. Несколько кортов уже мыли, и к шипящему звуку спринклерных струй примешивался ритмичный стук мячейподача и возврат, подача и возврат. Утро было прохладным, в кронах деревьев, окружающих корты, шумел легкий ветерок. И вдруг до меня дошло: что-то изменилось. Или скорее ничего не изменилось, и в этом было все дело! Все осталось по-прежнему.
С таким же успехом сегодня могло быть прошлым понедельником. Или позапрошлым. Не было взволнованной толпы, и совершенно не было заметно, что кто-то знает о том, что прошедшей ночью совсем недалеко отсюда была заколота женщина с двумя детьми. По правде говоря, в Калузе время от времени случалась поножовщина или стрельба, но они являлись результатом разборок в барах, причем в редчайших случаях. Такое убийство было у нас редкостью. Единственное, которое я смог припомнить за три года, что я жил здесь, произошло на Стоун-Крэб. Дело Хауэлла. Разговоры об этом преступлении будоражили город в течение нескольких месяцев. Но этим утром, казалось, единственными людьми, кто хоть что-то знал об убийстве на Джакаранда-Драйв, были те, кто находился в доме Джейми прошлой ночью. Меня внезапно бросило в дрожь: ведь где-то неподалеку был убийца.
Причиной, по которой теннис стал таким популярным видом спорта, заметил Марк, является то, что он дает женщинам законную возможность демонстрировать свои трусики. Если бы женщинам пришлось играть в длинных юбках, они тут же подтянули бы их вверх. Потому что, когда женщина собирается подавать или наклоняется, чтобы отразить удар, весь мир имеет возможность лицезреть ее трусики и оценить ее прелестный зад. И это замечательно. У вас найдется время для чашки кофе, господин адвокат, или вы должны срочно ехать защищать Сакко и Ванцетти?
Для кофе время найдется, ответил я.
За столиками в кофейне сидело с полдюжины мужчин и четыре женщины. Когда мы подошли к стойке, Марк оглядел женщин. Одна из них, пышногрудая блондинка в белой тенниске и очень коротких шортах, в ответ откровенно оглядела его сверху вниз. Он ей подмигнул, а она отвернулась и завела нарочито оживленный разговор с сидящей справа подругой. Марк заказал два кофе и спросил, не хочу ли я голландского сыра. Я ответил, что обойдусь. Мы заняли столик у перегородки с видом на пятый корт. На нем играли две женщины, очень сильные игроки. Одной из них на вид было около семидесяти, но каждая ее подача доставляла ее более молодой сопернице массу хлопот. Некоторое время я молча следил за ними, прихлебывая кофе и наслаждаясь его ароматом. Внимание Марка было приковано к блондинке. Когда я спросил, что он собирается делать, он не отреагировал. Я повторил вопрос.
В деловом отношении или в светском? спросил он. А будь что будет, к черту дела! Светские развлечениягораздо более интересное занятие. Ты помнишь, я рассказывал тебе о юной леди по имени Эйлин?
Стюардесса в государственной авиакомпании?
Нет, то была Арлин.
Тогда не помню.
Мы очень подружились.
Хорошо, сказал я.
Не очень, сказал Марк. Она перебирается в Огайо. Получила предложение преподавать в Оберлине. Так вот: она позвонила прошлой ночью и сказала, что ей необходимо со мной увидеться. Я ответил, что не могу. Она удивилась: «Но я же уезжаю в Огайо!..» Я сказал: «Я знаю, дорогая, что ты уезжаешь, но это будет только в сентябре. А сейчас еще и март не наступил»
Ну так ты поехал к ней?
Нет, не мог. Играл в покер. С твоим другом.
Я удивленно посмотрел на него:
С моим другом?
Джейми Берчером. Ты нас когда-то познакомил. В «Голубой лагуне».
Ты хочешь сказать, с Парчейзом? Джейми Парчейзом?
Да. Врач или что-то в этом роде
Ты играл с ним в покер прошлой ночью?
Да, а что ты так разволновался, Мэтт? Все путем, ты же знаешь.
Да я просто
Он меня даже и не вспомнил. Пожали руки, как вы поживаете, мистер Голдмен, тут же уселся и принялся подсчитывать свои фишки. Марк пожал плечами. Черт с ним, добавил он.
Что-то не пойму, сказал я. Ты что, там постоянный участник?
Нет, нет, просто вчера вечером мне позвонил другкак раз минут за десять до звонка Эйлин. Арт Крамер, ты его знаешь? Он торгует недвижимостью на Уиспер-Кей.
Нет, мы не знакомы.
Двое из его игроков не смогли приехать, и он спросил, не могу ли я оказать ему услугу и приехать сыграть. Как-то раз я играл в эту игру. Мне не очень понравилось, поэтому я никогда к ней не возвращался. Но у них нет никаких вариантов этой игры, традиционно сдается по пять или семь карт А ты играешь в покер?
Да.
А Арт не может. Я имею в видупо-настоящему. Он любит эту игру, но не может вести дело так, чтобы спасти собственный зад. Знаешь, сколько он проиграл вчера?
Сколько же?
Сорок долларов. Знаю, это не впечатляет, но эти ребята играют по маленькой. А вот твой друг вышел из игры с мешком денег.
Мой друг?
Скажи, Мэтт, у тебя что, травма локтя отразилась на слухе?
Ты говоришь о Джейми Парчейзе?
Да, о твоем друге. Ведь Джейми Парчейз твой друг? Джеймиврач. Попроси его проверить твой слух, Мэтт.
Ты хочешь сказать, что он выиграл?
Да. Отлично, Мэтт. Это именно то, что я подразумевал, когда сказал, что он вышел из игры с мешком денег. Молодец, Мэтт, ты делаешь большие
Нет, погоди. Он выиграл? Действительно выиграл?
Вероятно, здесь где-то эхо, саркастически заметил Марк. Да, он выиграл. Или, другими словами, он выиграл, да. Обратил фишки в деньги, попрощался и ушел.
А он не сказал, почему уходит?
Устал, бедняга. Сказал, что должен поехать домой и выспаться.
Он так и сказалчто собирается домой?
Марк посмотрел на меня.
Мне кажется, я говорю по-английски, сказал он, но
Марк, вспомни, он действительно говорил, что собирается домой?
Да, именно, он сказал, что собирается домой. Что не очень-то этично, Мэтт. Если выигрываешь, то обычно игру не бросаешь. Мы играли до часу ночи, а у него в кармане к одиннадцати уже было шестьдесят долларов.
Именно тогда он и ушел? В одиннадцать?
Ну, может, без чего-то одиннадцать. Марк покачал головой. И уже не в первый раз. По словам Арта, у твоего друга это входит в привычку.
Что именно? Рано бросать игру?
Да.
Ты имеешь в виду, когда он выигрывает?
И даже когда проигрывает. Арту нравится, когда играет семь человек. Это вносит определенную остроту. Когда кто-то рано выходит из игры, это снижает ее динамику. Держу пари, Арт попытается избавиться от него. Вчера он был вне себя от ярости, я тебе точно говорю, Марк помолчал. Что тогда твой друг будет делать? Без игры в покер для алиби?
Ну Не понимаю, что ты хочешь сказать.
Разве? Мэтт, это ясно как день. У твоего друга небольшая интрижка на стороне. Что ж, это делает ему честь. Но неужели он не может подыскать для алиби чего-нибудь получше, чем игра в покер? Например, операции аппендицита по воскресным вечерам
Глава 5
Следующие десять минут я провел в телефонной будке рядом с заправочной станцией. На часах было без пятнадцати десять, и движение на дороге усилилось. Легковые машины и грузовики двигались вплотную в обоих направлениях. Сколько я живу здесь, столько ведутся разговоры о финансировании суперавтострады через весь штат, которая приняла бы вместо города основной поток машин. Обсуждение идет до сих пор. Общее мнение таково, что если даже начать строительство сию минуту, закончится оно лет через десять. К этому времени движение на трассе будет заморожено на всем пути от Тампы до Эверглейдс.
Первым делом позвонил Эгги.
Прозвучало три гудка, наконец она отозвалась:
Алло?
Привет.
Мэтт, как здорово! А я как раз собралась уходить.
Куда же это?
Очередная нудная репетиция. Ты освободишься сегодня после полудня?
А что?
У Джули урок на гитаре, у Джерри тренировка по баскетболу. Так что я свободна уж до пяти точно.
Не дразни меня.
А вот мне хочется.
Не уверен, что вырвусь к тебе, сказал я. Дела складываются так, что, возможно, не смогу тебе даже позвонить.
Почему? Что-нибудь случилось?
Сегодня ночью у Джейми Парчейза убили жену и детей.
Не может быть!
Да, малышка, мне бы хотелось, чтобы этого не было, но
О, Мэтт, это ужасно!.. Кто это сделал?
Пока не знаем.
Но не Джейми, правда ведь?
Не думаю.
Ты не уверен?
Просто не знаю, Эгги.
Что думает полиция?
Дело ведет Юренберг. Он сказал, что Джейми не подозревают, но я не очень-то этому поверил.
А что Джейми?
Утверждает, что это не он. Солнышко, мне надо идти. Когда ты закончишь со своей репетицией?
Самое позднее в час.
Я попытаюсь позвонить тебе после часа. Эгги?..
Да, дорогой
Я чуть не сказал ей сегодня ночью чуть не сказал Сьюзен, что хочу развода.
Но не сказал все-таки?
Нет.
Ладно, милый.
Эгги, я люблю тебя.
Я тоже.
Я попытаюсь позвонить тебе.
Хорошо.
Я люблю тебя, повторил я и мягко опустил трубку на рычаг. Выудив из кармана очередную монетку, я быстро набрал номер телефона мотеля «Сад магнолий».
«Сад магнолий», отозвался женский голос, доброе утро.
Доброе утро, сказал я. Будьте добры, могу я поговорить с доктором Парчейзом? Он в двенадцатом номере.
Соединяю с номером двенадцать, пожалуйста, сэр, ответила она. Доктор Парчейз, доктор Парчейз Ее голос умолк. Я представил, как она ведет указательным пальцем по списку. Он выписался, сэр, наконец сказала она.
Вы уверены?
Да, сэр.
Когда он выехал?
Что-то около девяти. Его подобрало такси из Калузы.
Благодарю вас, сказал я и повесил трубку. В телефонной будке было душно. Я приоткрыл дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха, но тащившийся мимо трейлер наполнил будку гулом и чадом.
Я знал, что в таксопарках, будь то в Калузе или где угодно, никогда никому за исключением полиции не расскажут, куда отвезли пассажира. Я колебался, не позвонить ли все-таки в таксопарк и, отрекомендовавшись детективом Юренбергом, узнать, куда отвез ли пассажира, севшего в такси около мотеля «Сад магнолий», но не хватило дерзости. Вместо этого я попытался сообразить, куда мог отправиться Джейми в девять утра, будучи одет так же, как и вчера вечером, ведь он ничего не взял с собой. Даже бритвенного прибора. Единственным местом, куда он мог поехать, так это обратно домойпринять душ, побриться, переодеться. Номер телефона я знал наизусть.