Детектив Ди Лука, отозвался мужской голос. Напарник Юренберга, вспомнил я, смуглый голубоглазый мужчина небольшого роста. Его голос был довольно пронзительным. Даже удивительно. Я ожидал услышать осевший голос, даже шепот.
Говорит Мэттью Хоуп, представился я, адвокат доктора Парчейза.
Да, сэр, доброе утро.
Здравствуйте. Я хотел узнать, нет ли у вас доктора Парчейза?
Да, сэр, он недавно приехал. Хотите поговорить?
Если можно.
Ну Подождите секунду, ладно?
Он положил трубку рядом с телефоном. Я слышал, как он что-то крикнул какому-то Генри, и тут же Джейми взял трубку.
Джейми, это я, Мэтт. Выслушай меня. Мне надо немедленно увидеться с тобой, но только не в доме, где повсюду рыщут полицейские.
Что случилось, Мэтт?
Ничего особенного. Мне нужно кое-что уточнить. Ты уже переоделся?
Да.
Собираешься на работу?
Нет. Позвонил в контору и велел Луизе отменить прием.
Отлично. Тогда придешь ко мне в контору к десяти тридцати?
В чем дело, Мэтт?
Сможешь приехать?
Да, конечно.
Увидимся, сказал я. До свидания, Джейми.
До свидания, озадаченно проговорил он.
Я опустил трубку и отправился к воздушному шлангу, где припарковал машину. Техник гаража стоял возле нее руки в боки. Похоже, он был чем-то задет; наверное, моя машина перегородила дорогу к шлангу. Он продолжал наблюдать за мной, когда я забирался в кабину. Едва я собрался дать задний ход, как он спросил:
Сколько вы хотите за эту машину?
Она не продается, ответил я.
Вам надо отрихтовать тот бампер, посоветовал он. Портит весь вид.
Как-нибудь соберусь.
Знаете, таких машин больше не делают.
Знаю, сказал я. Это классика.
Точно, согласился он.
Становилось все жарче. Я включил кондиционер. Он тарахтел, дребезжал и лязгал, но стало чуть прохладнее. Когда я подъехал к повороту на шоссе 74, было почти десять часов. Я включил радио и поймал последние такты слащавой аранжировки песенки «Восход, закат». Сразу после этого начались новости. Главной темой было убийство Морин Парчейз и ее дочерей.
Наконец-то это перестало быть сном.
Синтия Хьюлен была уроженкой Флориды. У нее были длинные светлые волосы и потрясающий загар, который она фанатично культивировала; не проходило и уик-энда без того, чтобы Синтия не отправилась на пляж или не вышла на катере в море. Она, бесспорно, была самой красивой во всех отделениях конторы «Саммервилл и Хоуп», ей было двадцать три года, и она ведала приемом посетителей. Мы уговаривали ее бросить эту работу и изучать право. Она уже получила степень бакалавра гуманитарных наук, обучаясь в университете Южной Флориды, и мы были готовы взять ее в фирму, как только она сдаст экзамен на адвоката. Синтия только улыбалась и отвечала: «Ну уж нет, у меня нет никакого желания снова окунаться в эту суету».
Она посмотрела на меня, как только я вошел в контору.
Фрэнк хотел бы немедленно с вами увидеться, сообщила она.
Ладно. Кто-нибудь звонил?
Мистер Галатье.
Что ему нужно?
Попросил напомнить вам о том, что ему назначено на двенадцать.
Неужели я забуду? Кто-нибудь еще?
Ваша жена. Сказала, что это не важно.
Хорошо. Позвони Фрэнку и скажи ему, что я собираюсь принять душ и переодеться. Через пять минут буду у него. Скажи ему также, что в десять тридцать приедет Джейми.
Как все это ужасно, сказала Синтия.
Да. И вот что, Син. Я думаю, все-таки лучше позвонить Галатье и сообщить ему, что не смогу с ним встретиться. Вероятно, все здесь будут возбуждены, и не надо, чтобы под ногами путался лунатик.
Вы выиграли? спросила Синтия.
Нет, ответил я.
Единственной роскошью, на которой мне удалось настоять в нашей конторе, был душ. Архитектор хотел установить его в стене между моим кабинетом и кабинетом Фрэнка, рядом с ванной, там, где проходят трубы. Но это было невозможно сделать без того, чтобы не урезать кабинет Фрэнка. Фрэнк сказал, что не возражает, когда принимают душ на работе, хотя это следовало бы делать дома, но возражает, когда его кабинет хотят урезать до размеров чулана просто для того, чтобы удовлетворить капризы потеющего спортсмена. Наш архитектор вместо этого выбрал противоположный конец коридора, поместив душевую между конференц-залом и кабинетом Карла ДженнингзаКарл только-только сдал экзамены на адвоката и поэтому не обладал никакими привилегиями. Я вошел в свой кабинет, взял смену белья и уже направился к двери, когда зазвонил телефон. Я положил все на кожаный диван напротив стола и поднял трубку.
Да? сказал я.
Мистер Хоуп, это снова ваша жена, сказала Синтия. Вы можете поговорить?
Хорошо, соедините, ответил я и посмотрел на часы. Было почти десять минут одиннадцатого; Джейми будет здесь через двадцать минут, а я еще не переговорил с Фрэнком.
Алло? сказала Сьюзен.
Да, Сьюзен, в чем дело?
Ты все еще сердишься? спросила она.
Нет, просто спешу.
Я сожалею о вчерашнем.
Все о'кей, сказал я. Сьюзен, я действительно не могу сейчас разговаривать. Поговорим, когда я вернусь домой, ладно?
Ты не забыл о сегодняшнем вечере, да?
А что такое сегодня вечером?
Открытие галереи, а потом обед у
Да, верно. У меня записано в календаре. Ладно, а теперь мне надо идти.
Хорошо. Поговорим вечером.
Прекрасно.
Ты не знаешь, когда вернешься?
Сьюзен, я только вошел. Я даже не
Хорошо, дорогой, не буду тебе мешать, сказала она.
Поговорим позже, сказал я.
Да, до свидания.
До свидания, попрощался я, повесил трубку и снова собрал вещи. Я как раз шел по коридору, когда из своего кабинета вышел Фрэнк.
Некоторые утверждают, что Фрэнк и я похожи. Не вижу ни малейшего сходства. Во мне шесть футов два дюйма, и вешу я сто девяносто фунтов. Фрэнк полдюйма не дотягивает до шести, а весит сто семьдесят, за которыми следит как ястреб. У нас обоих темные волосы и карие глаза, но лицо у Фрэнка более круглое, чем у меня. Фрэнк утверждает, что в мире существует только два типа лицпоросячьи и лисьи. Однако свое круглое лицо он относит к типу лисы, а мое продолговатоек типу поросенка. Ни в одной из категорий нет ничего обидного, утверждает он, просто они изобретены, чтобы облегчить классификацию. Фрэнк впервые рассказал мне о своей системе в октябре прошлого года. С тех пор, на кого бы я ни посмотрел, автоматически относил каждого к той или иной группе.
Зачем Джейми едет сюда? немедленно спросил он.
Это я его попросил. Он солгал мне по поводу игры в покер, Фрэнк. Уходя, он был в выигрыше
Откуда ты знаешь?
Марк Голдмен играл там вчера.
Почему тогда Джейми говорит, что проигрывал?
Вот это я и хочу у него спросить.
Минут пятнадцать спустя Джейми был в конторе. Он выглядел отдохнувшим, был чисто выбрит, одет в белый полотняный костюм и темно-синюю спортивную рубашку с распахнутым воротом. Фрэнк пожал ему руку и выразил соболезнования. Я спросил Джейми, не хочет ли он выпить, но он посмотрел на часы и отрицательно покачал головой. Я взглянул на ФрэнкаФрэнк кивнул.
Джейми, приступил я к делу, мы твои адвокаты, и мы бы хотели задать тебе те же вопросы, что и полиция. Нам нужны ответы на них до того, как их получат полицейские.
Хорошо, ответил Джейми. В его голосе прозвучала та же нотка озадаченности, что и по телефону.
Тогда давай напрямик, сказал я. Не будем ходить вокруг да около. Мне нужна только правда. Человек по имени Марк Голдмен вчера играл с тобой в покер. Ты встречался с ним прежде. Мы с ним как-то завтракали вместе в «Голубой лагуне», и я представил вас друг другу. Наверное, ты забыл его. Мужчина с усами, примерно твоего роста
Ну и что? спросил Джейми.
Сегодня утром я играл с ним в теннис. Он сказал мне, что ты был в выигрыше, когда бросил играть. Это правда?
Нет, я проигрывал, ответил Джейми.
Сколько ты вчера проиграл? спросил Фрэнк.
Долларов тридцатьсорок.
И решил отправиться домой?
Да.
Но вместо этого поехал в бар пропустить там глоточек. Как это понимать?
Мне было не по себе. Из-за проигрыша.
Из-за проигрыша? повторил Фрэнк.
Да.
Джейми, сказал я, детектив Юренберг намерен переговорить со всеми игроками, которые были там вчера вечером. Вот зачем он спросил их имена. Он, конечно, дойдет и до Марка Голдмена, хотя он был одним из тех, чьих имен ты не знал. Марк скажет ему то же самое, что и мне. Что ты был в выигрыше, когда вышел из игры. Что ты сослался на усталость и собирался отправиться домой выспаться. Так вот, если ты не докажешь, что ты был потом в баре, Юренберг может подумать, что ты действительно отправился домой. Он решит, что ты добрался туда гораздо раньше, чем без четверти час, когда позвонил мне. Значит, он вправе подумать, что, возможно, ты к тому времени мог убить Морин и детей. Так вот, Джейми
Я их не убивал.
После игры в покер ты отправился прямо домой?
Нет. Я уже говорил тебе, куда я отправился. Поехал в бар «Наизнанку».
Джейми, здесь идет речь об убийстве первой степени, вмешался Фрэнк. Это смертный приговор.
Я никого не убивал.
Но ты был в выигрыше, когда бросил играть?
Какое это имеет значение?
Если ты был в выигрыше, остальные игроки так и скажут полиции. А та заинтересуется, зачем ты сказал, что проигрывал. Так как же, Джейми?
Да, я выигрывал.
Хорошо. Тогда почему ты бросил играть?
Я устал. Было именно так, как я сказал. Я хотел пораньше поехать домой, чтобы отоспаться.
Но вместо этого отправился в бар?
Да.
Это неправда, проговорил я.
Это женщина? вмешался Фрэнк.
Нет.
Это женщина, настаивал он.
О, Господи!.. воскликнул Джейми и закрыл лицо руками.
Расскажи нам все, попросил я.
И он начал рассказывать.
Часы на стене кабинета Фрэнка, казалось, вдруг остановились: существовало только настоящееистория Джейми. Это была такая же история, которую я мог поведать бы Сьюзен, если бы ее не оборвал звонок Джейми. По мере того, как он рассказывал, я представлял себя на его месте, признаваясь себе не в жестоком убийстве, нет, но тем не менее в убийствев безжалостном удушении своего второго брака. Я представлял себя на месте Сьюзен, выслушивающей признание, которое я не сделал ей прошлой ночью и которое сейчас произносил Джейми. И наконец, я представил себя на месте Морин, не в состоянии избегнуть смертоносного лезвия в забрызганной кровью клетке.
Это был кошмар.
Они договорились встретиться в одиннадцать вечера. Без четверти одиннадцать он выигрывал уже около шестидесяти долларов. Последние полчаса он отчаянно рисковал, надеясь свести выигрыш к сумме, которая позволила бы ему с честью выйти из игры. Но каждый раз риск приносил выигрышон оставлял две карты по краям «стрита», а прикупив, заполнял его, оставлял одного туза, а прикупал полное «каре», подымал ставку, имея на руках пару двоек, а противник сбрасывал сильную карту. Похоже, он на самом деле никак не мог проиграть. Позже, лежа с ней в постели, он шептал, что ему повезло в картах, так вдруг ему не повезет в любви?.. Он еще не знал, что грядет самая ужасная ночь в его жизни.
Игра в покер служила алиби на воскресную ночь. По средам у него не было приема, и он тоже отправлялся к ней. Морин принимала его ложь без вопросов. Но когда он уходил в последний раз, один из игроков, который был в проигрыше, спросил: «Куда это ты так мчишься, Джейми, уж не к подружке ли?» До этого момента он думал, что все шито-крыто. И теперь он мимоходом бросил: «Конечно, конечно, к подружке», и пожелал всем доброй ночи, но повисшая в воздухе реплика не давала ему покоя. В супружеской неверности он собаку съел. До встречи с Морин он обманывал первую жену шесть лет, позже он регулярно встречался с Морин, прежде чем попросил развод. Он знал, что мужчины хуже женщин, когда дело доходит до сплетен, и страшно беспокоился, что его ранние выходы из игры вызовут пересуды. Но поскольку он уже вышел из игры, то, значит, пошел на риск. Он мог надеяться лишь на везенье, которое было к нему в этот вечер благосклонно.
Он не мог взять в толк, зачем он снова связался с другой женщиной. Кэтринон наконец назвал ее имя и, казалось, почувствовал облегчение от того, что оно известно. И тут же рассказал о ней все. Кэтрин Брене, жена хирурга Эжена Брене, замечательного человека, как он сказал, оценивая Брене как медика, конечно, а не как рогоносца. Он встретил ее на одном из благотворительных вечеров, она оказалась его соседкой за обедом, он болтал и танцевал с ней. Она была потрясающе красива. Но более тогоона оказалась доступной. Именно эта атмосфера несомненной доступности поначалу и привлекла к ней.
Да и, в конце концов, у него уже накопился немалый опыт в такого рода делах.
Он встречал этот тип женщин прежде; поначалу она была для него одной из многих, кого он отвозил на тайные свидания в мелькающие бесконечной чередой мотели. Она тоже была Златовлаской. Прозвище, данное Морин его первой женой, теперь казалось также вполне подходящим. Именно Златовласка! Прокрадывается в чужой дом, садится не на свои стулья, ест приготовленную не для нее кашу и забирается в чужую постель Златовласкаэто просто другая женщина. Она не обязательно должна быть блондинкой, хотя и Морин и Кэтринблондинки. Она вполне может иметь черные как ночь волосы, а глазабелые как алебастр
Мы находились в саду городского театра Лесли Харпера. Фрэнк, его жена Леона, Сьюзен и я. Нас окружали статуи. Листья пальм колыхались на слабом ветру. Воздух благоухал мимозой. Леона только что представила всем нам Агату. Леона описала ее как «новую сподвижницу Харпера». Фрэнк презирал всю эту суету. Его жена, однако, гордилась своей финансовой деятельностью в пользу театра и стойко утверждала, что театр Харпераяркое пятно в культурной жизни Калузы. Фрэнк немедленно и без всяких обиняков заявил, что в Калузе настоящей культуры отродясь не бывалотолько жалкие попытки создать культурный эрзацклимат. Харпер, настаивал он, вплотную подошел только к единственному, чтобы стать театром тщеславия. Он произнес это в пределах слышимости семи или восьми экзальтированных особ, которые сами являлись спонсорами того, что было, несмотря на предвзятое мнение Фрэнка как нью-йоркца, театром с хорошим репертуаром. Одна из пожилых дам подозрительно втянула воздух, как будто почуяв в непосредственной близости нечто гнилое. Агата заметила этои улыбнулась.