Сомнения еще есть? Если нас собирались жрать, то мы могли бы стрелять с каким-то эффектом. А ты говорил«стрелять не в кого». Есть, в кого. Всегда есть.
Какое-то время плыли молча. Оба человека, белый и черный, курили и внимательно смотрели перед собой и по сторонам. Молчание снова нарушил Самюэль.
Ты слыхал, что Манчак хотят осушить? Точнее, хотели? Те самые белые, что не верят ни во чтони в проклятье королевы, ни в лоа, ни в своего Бога. Лютая задумка. Чистый бред.
Бред, согласился белый, глядя на черную гладь Манчака, пока люди убивают королей, а подчиняются кухаркам, Манчак осушить невозможно.
Самюэль не совсем понял, о каких кухарках толковал белый, заманивший его на верную смерть, но понял, что тот согласен с нимМанчак нельзя осушить, пока над ним висит проклятье королевы.
Тут снова показалась перед ними суша. Остров. Огромный, мрачный и какой-то седой. Как может остров быть седым? А вот так. То ли от потоков мха, падающего с деревьев, то ли от лунного света, как бы то ни было, так он и назывался теми, кто знал, о чем идет речь. Прежде, чем Самюэль успел открыть рот, белый поднял руку.
Причаль здесь, он безошибочно указал рукой именно туда, куда и следовало причалить, если человек понимал, что делает в своей жизни.
Зачем? Поразился негр.
Zakyrpichem, бросил белый и Самюэль понял, что тот просто не хочет ругаться здесь на языке кормчего. Он послушно ткнул лодку, мастерски рассчитав место для остановки. Белый сунул руку в сумку, достал оттуда литровую бутыль самого жуткого и дорогого ямайского рома, пачку сигар, привет с Кубы, стоимостью, как читал Самюэль, по полторы сотни баксов за штуку, несколько крупных яблок, связку красного перца и что-то еще, что Самюэль не разглядел. Белый, оставив ружье в лодке, мягко, как кошка, прыгнул на берег, постоял миг, словно прислушиваясь, а потом разложил свое приношение на камне, белом, странном камне, невесть как, оказавшимся тут и снова вернулся на борт.
Отходим от берега, дядя, но не уходим.
Ты знаешь, как называется этот остров? Негромко спросил Самюэль.
Нет.
А как называется та часть Манчака, куда мы дошли?
Тоже нет. Или да. А что?
А то, что она называется «Земля Королевы». Той самой. И ты приносишь ей дары?
Что не так? Яблоки не те? Или бухло?
А что скажет твой Бог, белый?
Вот скажи мне, дядя. Тебя, небось, гонял в школу твой папаша?
Ну, гонял, не понял Самюэль смены темы.
А там, небось, вас, дураков, учили Закону Божьему?
Ну, да. Учили. Да, согласился Самюэль, вообще потеряв нить разговора.
И что ты из него вынес?
Что все, что не от вашего Бога, не разрешено им и так далее, от дьявола. И заповеди.
Это все?
Э Да. Все.
Круто. Почему?
Потом я шел домой, где Папа Лякур говорил куда более понятные вещи, которые работали. И мой старик говорил, что слушать надо Папу Лякура. Хотя белого священника тоже надо уважать. Вуду было ближе.
Вот. А теперь я скажу тебе то, от чего ты охуеешь. Тьма белых, которые ходят в церковь, читают Библию, даже соблюдают посты, знают, по сути, не больше твоего. Им думать ни к чему. Не «за», так «против», а попы это поощряют. Ты в курсе, что христианство в России иное, чем у вас? Оно куда более жесткое. Но суть не в том. Скажи мне, язычник, где гри-гри? Вдруг сурово спросил белый. Самюэль поспешно распахнул рубашку, показывая амулет на груди. Белый распахнул свою куртку и показал маленький крестик на стальной цепочке.
Не понял? А все просто. Если все это, белый обвел Манчак руками, есть, со всеми аллигаторами, мертвецами, что не гниют, а плавают, призраками, что бегают, оборотнями, Королевой, со всем, в общем, существует, то Бог позволяет этому существовать. Смекаешь?
Но он же позволяет существовать и злу, ваш Бог? Верно?
Э, нет. Оно просто существует. Он запрещает его. Нам. А мы что делаем? То-то и оно. Вуду ведь тоже разное, верно? Ваше отлично от гаитянского, а тоот природного, бенинского. Но суть в том, что и вуду не только для убийства и проклятий, как учат дебилов сволочи с экранов.
Ты к чему это все?
Ты видишь тут молнии или огонь, которые испепеляют мертвецов, топят острова и сушат Манчак, видишь улетающие в ад души беглых рабов? Нет? И я нет. Это просто естьи все. Как вулканы, цунами, смерчи и прочее. Как люди. Со всем, ниггер, есть свои правила обращения. Моего Бога не оскорбит то, что я просто сделал то, что положено при входе в чужой дом. Скажем, разулся, или не снял шапку. Я не выбрал вашу Королеву своей.
Э?
Твою мать, Самюэль. Ты же не чинишь дома поломанную розетку своим тонким и коротким хреном? А почему? Током даст, вот почему. Так понятнее? Для этого есть отвертка. Я пришел в чужой дом. Там написано: «Шапку не снимать!» Я привык ее снимать. Так у нас принято, на Руси. В России. Но я ее не сниму. Чтобы морду не набили.
Понял, сказал Самюэль, честно подумав и помолчав. Ты просто выразил уважуху к чужим понятиям и правилам. Так?
Да ты чертов гений, дядя, сказал белый и вдруг поднял руку, показывая на берег: «Смотри!»
Это была она.
Принявшая ли облик молодой чернокожей женщины, или и бывшей при смерти такой, кто теперь скажет, стояла у камня Королева Вуду. Сомнений не было ни у кого. Манчак не врал. В этом Самюэль успел убедиться. Одета она была в простое платье по моде тех лет, когда белые заперли ее на Манчаке, волосы ее падали ниже пояса, заплетенные в лавину тоненьких косичек, на руках позвякивали мелодично многочисленные браслеты, а вырез на груди позволял видеть, что на Королеве красуется еще и множество амулетов, причем, как разглядел Самюэль, недоумевавший позже, как это он умудрился сделать в свете луны, так как прожектор вдруг угас, некоторые откровенно противоречили друг другу. С острова, из-за спины Королевы Вуду, обегая бережно ее ноги, волнами, лавой пошел белый, тяжелый туман, пластами укладываясь на замершую, как стекло, воду Манчака. Королева посмотрела на камень, на подношения белого, на них самих, на полную лунуи рассмеялась.
Они никогда не слышали такого смехаон тек, отскакивал капелью от стволов деревьев и, казалось, менял интонации, как дорогой шелк меняет цвет, струясь под лучами Солнца. Была в нем и радость, и детское какое-то удовольствие, и гордость, и повелительность в нем была. Горечь в нем была, удовлетворенное ожидание, насмешка, сарказм и искреннее веселье, дикое и бесшабашное.
Она твердой ногой ступила на воду Манчака, исчезнувшую уже под волнами белого тумана, которому тут места не было ни по времени суток, ни по погоде. Пошла к ним.
Страха не было. Обреченности тоже. Радости тоже не было.
Королева подошла к ним почти вплотную, до нее можно было бы дотронуться, приди кому из них такая идиотская идея. Белому она пришла. Он осторожно протянул руку, к Королеве и та протянула ему свою, пальцы их соприкоснулись на миг и Самюэль зажмурился.
И ничего не произошло, когда он открыл глаза. Белый самоубийца по-прежнему стоял в лодке, а Королева медленно, величаво уходила от них в лес на острове. Напоследок она остановилась и широко, гостеприимно повела рукой перед собой.
Туман исчез, будто утонув в злой воде проклятого болота, утонул, как ключ. Королевы не было на берегу. Со щелчком зажегся прожектор.
Поехали дальше, дядя. Нам дали «добро», сухо сказал белый, если ты не заметил огненного дождя и камнепада с небес, то ты тут не одинокя тоже этого не заметил.
Слушай, мужик. А ты уверен, что ты сам не колдун? Тяжело дыша, спросил Самюэль.
Уверен. Нет. Просто мы сделали все правильно, вот и все. В этой жизни все просто.
Знаешь, мужик, вдруг рассмеялся черный, с тобой говоришь, словно травку куришь.
В смысле? Не понял белый.
А как будто, что-то тебя освобождает, только я пока не пойму, от чего. Становится как-то легче.
М-м, это здорово, сказал белый, давай, ради хохмы, дальше я буду звать тебя «снежок», а ты «меня ниггер»?
Самюэль подумал немного и расхохотался.
А что, мужик, идет, идет, да. Мне нравится твоя идея, ниггер, мне нравится твоя идея!
Манчак притих на мгновение. Лодка тихо шла по запутанным путям меж островков суши. Алые огоньки на берегу уже попросту надоели. Встреча с Королевой словно что-то сдвинула в голове у Самюэля, а может, сказалось нервное перенапряжение.
Скажи мне, мужик, а почему ты назвал мой хрен тонким и коротким? Вдруг спросил Самюэль.
Да всему свету известно, что у черных самые короткие и тонкие концы на планете, небрежно бросил белый через плечо.
Да ты сдурел, ниггер! Завопил Самюэль, вскакивая и сбрасывая свои мешковатые джинсы, вот, гляди!
У нас такие называют «на два раза поссать», презрительно сплюнул белый, мельком обернувшись. Спрячь и не позорься.
А ну, покажи свой! Самюэль и вправду рассердился.
Не покажу, твердо отвечал белый, не хватало мне в лодке «снежка» с комплексом неполноценности.
Блядь, грустно вздохнул Самюэль, натягивая трусы и застегивая джинсы.
Понял? Белый торжествующе повернулся к нему.
Что? Спросил Самюэль.
Ты поверил. Ты всю жизнь был уверен в обратном, но поверил. Почему? Купился? Нет. Просто никто не говорил тебе, во что верить, а во чтонет. Ты выбирал сам. И допустил возможность невозможного, «снежок». Вот так вот. Сходу.
Но ведь облажался?! Заинтересовался Самюэль.
Это откуда смотреть. По сутинет. Пример прост и доходчив. Теперь, как будешь готов поверить в то, что тебе пытаются продать, просто вспомни, как обосрался на Манчаке со своей красой и гордостью. И, кстати. Если бы я вывалил там, у себя, такую же оглоблю, я бы распугал всех вокруг.
Теория, блядь, рассмеялся Самюэль.
Да. Назовем это «теория черного хера», сказал белый.
Как скажешь, ниггер, как скажешь, посмеивался со своего места Самюэль.
Помолчали. Лодка тихо шла по мертвым водам проклятого болота. Да, они видели Королеву, которая, вроде как, не гневалась на них. А кто их знает, баб?
Вот ты, мужик, знаешь баб? Спросил Самюэль белого.
От и до.
И что ты о них знаешь?
Про рот я тебя уже говорил. Еще добавлю, что женщины всегда говорят правду. Только большинство из них не знает об этом. И еще запомни, «снежок», повторять не буду. Главное в отношениях между тобой и женщинойэто не уважение, не доверие и не понимание. Главноеэто успеть послать ее на хер, пока ты остаешься королем. Но. Если ты им никогда и не был, то можно не беспокоиться и идти самому, куда пошлют, не сожалея. Ибо называть этот гротеск отношениями, как минимум, неприлично. Понял?
Типа того. А еще? Самюэль вовлекся в странную лекцию, хоть и почитал себя знатоком бабьего племени.
Ответ на идиотский вопрос: «Чего хочет женщина?» должен давать мужчина.
Да, ты реально до хрена знаешь о женщинах, отвечал Самюэль, слегка оторопев.
И еще одну страшную тайну, как пацанский подгон. Запомни: дважды два у женщинывсегда апельсин.
Это как?
А вот так. Это и есть та самая женская загадка. Дважды два равно апельсин и пиздец. Вот такая вот ботва.
А у тебя есть женщина, ниггер? Спросил вдруг Самюэль.
Не очень, как-то непонятно отвечал белый.
Это как?
Слушай, белый мудак, чего ты хочешь услышать от глупого ниггера, который до сегодняшней ночи вообще не был уверен, что существует? Откуда мне знать, что я всю жизнь не провел в этой лодке с тобой, «снежок»? Понял? Вот попробуй сам ответьу тебя есть женщина?
Есть! Гордо ответил Самюэль, подумав не более секунды. Ноподумав.
Ебаный расист, горько сказал белый, вот всегда у вас, у белых тварей, на все готовые ответы и все у вас в шоколаде. Вот не мог оставить черножопому парню хоть крошку самоуважения.
Это был уже перебор. Самюэль выронил кормило и упал на дно лодки. Дикий смех раскатился над Манчаком. Белый кинулся к рулю, что-то бормоча на незнакомом языке. А Самюэль катался по дну, хрюкая и заливаясь слезами. Черт, да ради такой поездки стоило рискнуть задом! Наконец, он пришел в себя, сел, закурил и некоторое время смотрел, как белый ведет его лодку. Справлялся тот недурно, стоило признать.
Ты водил лодки? Серьезно спросил Самюэль.
Нет. Никогда, отвечал белый и негр мог бы поклясться, что тот говорит правду.
Тогда для ниггера у тебя нехило получается на первый раз, снисходительно сказал он, усаживаясь на место белого и кидая ноги на нос лодки.
Да, масса, капитан, покорно проговорил белый.
Манчак, Манчак, Манчак
У меня часы стоят, сказал вдруг Самюэль, очнувшись и выйдя из игры. Он шагнул назад, к белому и тот спокойно передал ему руль, протиснувшись мимо того и пройдя к себе на лавку.
Это, «снежок», не беда. Лишь бы хрен стоял, равнодушно сказал он.
А твои часы?
А у меня их украли в шестнадцать лет. С тех пор у меня никогда не было часов. Только на телефоне. Вообще, мне кажется, что часовщики сейчас живут только на тупых понтах человека. Кому сейчас нужна на руке эта хрень, если часы встроены в каждый утюг?
Ну Не скажи, ниггер, хороший «Роллекс» еще никому не помешал, уверенно сказал Самюэль.
Да ладно? А чем помог? Время показал? Готов спорить, что самый затраханный китайский мобильник покажет точно такое же время, как и «Роллекс». И что это, кроме понтов? Посмотрите, я мужик с яйцами, у меня «Роллекс»! Я отожму у тебя его в переулке, где будут твои яйца? Отпадут? Нет. Выходит, я унес их с собой. Не стоит привязывать свои яйца к «Роллексу», сказал белый.
Назовем эту байду «теорией мудей Роллекса» важно, как на заседании академии наук, сказал Самюэль.
Согласен с вами, коллега, скороговоркой, вежливо и коротко поклонившись назад, отвечал белый.
Луна билась с Манчаком не на шутку, стараясь хоть слегка разбавить его черную, жуткую тьму серебром. Но это было не под силу даже Солнцу, потому ночное светило проиграло, как обычно. Манчак победил. Да и Солнце лишь слегка меняло Манчактот, как оборотень, выворачивал слегка самое себя, но чуть глубже под воду
Посмотри вперед, ниггер, негромко сказал Самюэль.
Смотрю. Остров. Что это?
Это «Сердце». Так его называют. Я тут второй раз. Первый раз был днем. С отцом. В юности.
Почему «Сердце»?
Потому, что. Говорят, что от этого острова порой встают пути ко всем остальным островам, но всегда по-разному и к разным. Прямо из-под воды. Дно Манчака уходит еще глубже, во тьму, а на воде цепью встают островки, по которым можно ходить. Один из них и ведет на Остров Счастья. Правда, готов спорить, что те, кто туда добирался, достали Остров одинаковым желанием: «Выведи меня отсюда!».