Александр Валентинович Ледащёв - Маори по кличке "Литой"

Александр Валентинович ЛедащёвМаори по кличке «Литой»

Глава первая Как два маориговорили на берегу

Маори Море смотрел на море.

Да, да. Все было так просто и безыскусно. Маори Море смотрел на море. Походит на детскую считалочку, нет? И не смешно? И правильно. Там более, что имя его, в переводе с родного, «Море» и обозначало. Моана.

На море ложился, примериваясь стать вскоре ночью, закат. Не был он ни тревожным, ни зловещим, ни Простозакат. Просто море, человек, сидящий прямо на теплом песке, просто закат, каких он видел тысячи до, и, может статься, увидит еще столько же.

Моане сорок три года. Он жил в старом поселении маори, далеко-далеко от столицы, ловил рыбу и этим жил, как и вся его деревня. Был он обычно немногословен, твердо держался традиций и обычаев своего народа, говорил и на родном языке, что уже становилось, говорили, чуть ли не редкостью среди новозеландцев, но без акцента говорил и на английском языке, да и читать и писать мог на обоих языках.

Приверженность к своему ничуть не мешала ему знать и чужое. То, что всегда оставалось для него чужиммир белых. Он легко управлялся как с тайахой , так и автоматическим оружием, как рыбацкой сетью, так и с компьютером, как с рыбацкой лодкой, так и с автомобилем.

Он принимал участие в какой-то нелепой войне, которые вели белые где-то у черта на рогах, в песках, которые были ему не нужны. Но война была ему нужна, а потому он преспокойно завербовался на ту пору в войско белых людей и честно отбыл там все предписанное время. Старики его деревни отнеслись к поступку с пониманием. Моана происходил из рода воинов, а с кровью споритьдело гиблое.

Моана помнил и название той лодки, на которой прибыли сотни лет назад его предки, которых ученые белых теперь силились перевести чуть ли не в легендарные, да и деревня его располагалась там же, где и тогдана той части Новой Зеландии, которая досталась людям, приплывшим на той самой лодке.

Волосы на его могучей, а иначе и не скажешь, голове, были обриты, оставаясь только на затылке, откуда и спускались на спину, заплетенные в косу. Седина пока не рискнула поселиться в его черной гриве, бороду и усы он брил тщательно, что давало возможность видеть каждую деталь татуировки, покрывавшей все его лицо. Знающий вполне мог прочесть по ней, что перед ним воин, род, из которого он происходил, что он человек, бывший на войне, вдовец, потерявший двоих детей, убивший на войне пятерых и троих после.

Обычно выглядел он и вел себя спокойно, но на побережье немного нашлось бы людей, кто хотел бы стать его врагом или вызвать его гнев. С именем его угадалион походил на море, на море беспокойное, которое может и улечься, а может и взъяриться, стараясь волнами слизать звезды с небес.

Для маори он не был особенно велик, весил он сто два килограмма, что для полинезийской расы вообще дело обычное, животом, как и положено маори в годах, еще не обзавелся, но ни о какой талии или кубиках пресса речь, разумеется, не шлаон сложением своим, мощным, коренастым телом, без упоминавшейся уже талии, широкими, корпусу под стать, бедрами и толстыми ногами, напоминал чугунную незамысловатую тумбу, отчего и кличку носил соответствующую и безыскуснуюЛитой. Шрам под правой ключицей давал понять, что Моана близко знаком с огнестрельными ранами, близко настолько, что вокруг шрама так и остались следы порохового ожога, выстрел был произведен не просто в упор, а из вжатого в его широченную грудь ствола. Возле позвоночника красовался и второй шрамтам, где пуля проложила себе выход. Стрелка это, раз уж к слову пришлось, не спаслоЛитой свернул ему голову на спину в буквальном смысле слова, даже не разжав рук после выстрела. Это и была та история, когда он убил трех человек и лишился семьи. Трагичная и банальная, как банальна в этом мире любая трагедия. Группа идиотов, перестаравшихся с белой «дурью», наткнулись на палатку, которую Моана с семьей разбили в гористой местности, где они хотели провести три выходных дня. Решение идиотовбабу поиметь, а остальное, как получится, вначале оспорили два сына Моана, десяти и девяти лет, за что и получили по пуле на брата, а затем сам Моана, чуть опоздавший к началу фестиваля. Драка началась с пули в грудь, дальше хрустнули позвонки и парень впервые почесал себя меж лопатками, без напряжения дотянувшись туда затылком, а затем в ход пошло то, чем природа снабдила Моану, выпустив того в миргеном воина, который, по версии многих ученых, есть в крови маори. Моана просто забил обоих насмерть, кулаками, потратив на это от силы четверть минуты. Женщина Моаны погибла чуть раньше, сразу после сыновей.

Заткнув дырку в груди тампоном, Моана погрузил в свой старенький джип тела своих родных и умудрился добраться до своей деревушки. В полицию по такой мелочи обращаться не стали, трое идиотов так и остались кормить в горах местных любителей падали, а Моана схоронил семью и навсегда остался один. Больше он не женился. Это не значит, что он дал обет безбрачия над могилой супруги, нет, просто он подумал ночь, проведя ее над тремя гробами, и пришел к выводу, что лучшей семьи у него уже не будет, а значит, нечего и огород городить. Моана умел думать четко, предметно, возможно, без излишней поэтичности, но зато по существу, хотя и неспешно. На ноги его поставил лекарь их же деревни, а Моана, не поседев в одну ночь, не впав в запой или в безумие, отлежался и вернулся в море. На похороны он ходил сам, со сквозной дырой в теле.

Песок заскрипел под чьей-то тяжкой поступью. Моана обернулся и увидел, что к нему идет глава их деревни собственной персоной, приходившийся ему, к тому же, родным дядей со стороны папы. Моана встал, приветствуя старика, и стало видно, что и ростом для маори он не особенно великвряд ли рост его доходил даже до ста семидесяти пяти сантиметров. Отчего, впрочем, он казался еще более мощным. Подошедший дядюшка ростом был повыше, но были они очень похожи, как сложением, так и лицом, чувствовалась одна кровь. Правда, в отличии от племянника, дядя обзавелся уже солидным животом. Лицо старика, как и лицо Моаны, было расписано татуировкой, и, как и у Моаны, не той нежной машинкой, что балуются теперь даже настоящие маори, а старым и надежным способом, каким татуировки, по-маорийски «моко» , наносились в два этапавначале острым «ухи» кожа рассекалась, а потом плоским «ухи» туда особая краска и вколачивалась. А потому татуировки и у дяди, и у Моаны, и у любого другого настоящего маори были еще, по сути, и шрамированием.

 Хочешь найти Моануиди утром к его дому, днем ищи его в море, а на закатена берегу,  рассмеялся дядюшка, усаживаясь на песок. Моана слегка улыбнулся и сел рядом, дождавшись, пока старший приглашающе похлопает по песку рядом.

 Ты, я гляжу, стал часто задумываться, Моана,  молвил родственник. Вообще, прийти к такому выводу мог человек, только предельно хорошо знавший Моану, так как выражение лица того, как и поведение, особенным разнообразием в мирное время не отличалось. Моана помолчал.

 Да, дядя. Часто. Я думаю о том, что эта земля,  Моана повел рукой вокруг, давая понять, что он имеет в виду всю Аотеароа , то есть, на языке белых, какую-то там невнятную «Новую Зеландию»,  не наша земля.

 Ты забыл, что она стала нашей еще тогда, когда наши лодки ударились в берег и наши предки воевали тут с народом-охотящимся-на-птиц?  Удивился старик.

 Я имел в виду, дядя, что мы пришли из-за моря. Я смотрю в море, я смотрю на эту землю, и что-то будто мешает мне назвать ее домом. Я думал, что это из-за смерти моей семьи, но потом понял, что это глупость. Я хотел бы видеть ту, первую землю, откуда мы пришли сюда.

 Ах, вот ты о чем, Моана. Ну, белые умники говорят, что настоящей нашей родиной является Полинезия, а та приняла наших предков с Явы, а та, в свою очередь В общем, ты грамотный и знаешь всю эту чушь.

 Знаю. Я хочу увидеть Гаваики . Она есть. Это не старое имя какого-то места, что зовется теперь иначе. Я был на Полинезии, дядя Вирему, но и там нечего не услышал внутри себя. Может, мало был, может, не именно, там где надо. Я хочу уйти в море, уйти так, как ушли когда-то оттуда наши предки на семи лодках. Только я пойду один,  ответил Моана настолько длинной фразой, что дядюшка Вирему, чье имя нам теперь стало известным, помолчал пару минут, потом тепло улыбнулся.

 Да, ты настоящий человек, Моана. Это хорошая мечта. Но для того, чтобы ее осуществить, нужно много денег. У тебя есть много денег, Моана?  Это не было ни издевкой, ни мягкой попыткой вернуть племяша из горних высей. Нет. Мужчины задают такой вопрос просто, так же получая простой ответ. Ответь Моана, что у него есть много денег, дядя просто принял бы это, как факт.

 Нет, дядя Вирему, много денег у меня нет. На берегу, здесь, много не заработать, хотя рыбы я ловлю больше других,  это тоже была чистая правда, Моана, чтивший традиции и заповеди предков, мог запросто не ходить в море в спокойную погоду и уйти в шторм, когда по приметам, которым научил его сидящий рядом старик, знал, что лов будет хорош.

 Я знаю,  одобрительно сказал дядя Вирему,  ты хорошо усвоил все, чему я тебя учил. Но много денег нужно для поиска Гаваики, особенно не зная, где ее искать.

 Верно. Я еду в Окленд, дядя. Я подумал и понял, что там, где много людей, много и денег, а значит, если есть цель, найдутся и способы,  сказал Моана.

 Мне будет не хватать тебя, Моана, но я надеюсь, что ты однажды вернешься. Хотя бы перед тем, как уйдешь на Гаваики,  ответил Вирему и встал, встал и Моана и они, обнявшись, постояли так несколько мгновений, прижавшись друг к другу лбами и верхней частью лица.

 Я обязательно вернусь сюда, дядя Вирему, если не перед уходом, так после неудачи в поиске денег.

 Только не старайся разбогатеть, нарушая законы, Моана. Обидно будет.

 Я буду помнить,  пообещал Моана и два соплеменника неспешно пошли от берега к деревушке.

Глава вторая Как Моана прощался с родной деревней

Думал Моана, как уже упоминалось, не торопясь, но и не давясь мозговой жвачкой. Мысль об Аотеароа, которую он перестал чувствовать полностью своей, давно посетила его могучий череп, да там и осталась. Род воинов начинался с рода мореплавателей, которые не боялись, подобно викингам, мотаться по морям, в поисках земель. Он вечерами, как и вчера, сиживал на берегу, думаю о том, как претворить в жизнь свою идею, определившись для начала, чего он хочет. Найти в океане землю его предков, которая то ли просто была тогда известна под старым уже словом Гаваики, то ли вообще не существовала, то ли существовала в составе каких-то других земель. Задумка его ничуть не казалась ему фантасмагоричной, да и пылким мечтателем, которому вдруг померещилось, что за океаном лежит его счастье, он не был. Не был он и просто человеком, которому обрыдло одно и то жеморе, рыба, лодка, дом, дом, лодка, рыба, море, нет. Это он понимал, умел и любил. Но маори были не только носителями гена войны, они были еще и странниками, хотя и полгали, что самая достойная смертьэто смерть за землю. Да, но за чьюони особенно и не уточняли.

Моана проснулся на рассвете, как всегда, умылся во дворе, несмотря на прохладное утро, климат Новой Зеландии не такой мягкий, как в Полинезии, что им приписывают в качестве прародины. Хотя, почему и нет? Но в Полинезию они точно прибыли с Гаваики. Там же и побрился, не прибегая к горячей воде, глядя в зеркало. Оттуда глянуло на него широкое, но неожиданно худощавое лицо, с могучим подбородком, мощными челюстями и тяжелым, острым носом-клювом. Из-под татуированных бровей смотрели темные, большие, совершенно спокойные глаза, безо всякой затаившейся там, как следовало бы, тоски или мрачной, тяжелой решимости. Он не бежал. Он шел искать.

Вошел в дом, поставил на плиту чайник и свернул первую за день самокрутку с таким злобным табаком, что человека непривычного после пары затяжек заставил бы кашлять добрых минут десять. Поставил на плиту сковородку, вылил на нее восемь штук яиц и шмякнул туда же несколько ломтей холодной жареной свинины. Позавтракав, тщательно помыл посуду, убрал ее в шкаф, вышел на порог, снова закурил, собираясь с мыслями. Ехать он решил сегодня и теперь думал, как будет вернеевоспользоваться автобусом или поездом, или ехать на своем стареньком «Лендровере», а в городе его продать? Хранить его там точно будет негде. Нет, пожалуй, лучше ехать на чужом транспорте, чем продавать свой, решил маори. Снова вернулся в дом, надел старые, но еще крепкие, вылинявшие джинсы, чистую толстовку с длинным рукавом, обулся в старые же, но еще очень далекие от распада, кроссовки, а завершил одевание тяжелым кожаным жилетом. В армейскую сумку он не торопясь сложил белье, одежду, еще одну пару обуви, бритвенные принадлежности, запас табака и курительной бумаги, пару тетрадей, так как привык писать как расходы, так и доходы, как денежные, так и интеллектуальные, с позволения сказать, из старой банки из-под чая вынул свернутые рулоном деньги, выгреб из карманов остающейся дома одежды всю мелочь, на всякий случай, выключил газ, свет, посидел на стуле, вспоминая, не забыл ли чего, удостоверился, что документы и карточку семьи он уже уложил во внутренний карман жилета, встал и вышел, заперев за собой дверь.

Он пересек деревню, отвечая на приветствия тех, кого встречал, а затем, не оглядываясь, зашагал к ближайшей автобусной станции.

Глава третья Как Моана прибыл в Окленд

 Любишь белых?  Вопрос патриота, заданный на английском, рассмешил Моану. Но он лишь усмехнулся и промолчал.

 Я спросиллюбишь ли ты белых?  Рассердился крепыш, главарь этой шайки.

 Мне не за что любить белых. Но я люблю справедливость. Вас много, а он один. И за что ему придется отвечать?  Сказал, наконец, он.

 За то, что они сделали с нами, маори!  Прорычал, свирепея, крепыш. Глаза его быстро наливались дурной кровью.

 От маори в вас остались только татуированные лица. Вы даже не говорите на моем языке. Вы зовете себя маори? Кто из вас скажет мне, на какой лодке прибыли сюда его предки, которые умерли бы со стыда, глядя на вас? Вы говорите, что этот белый задохлик должен ответить? Он убивал ваших прадедов на войне за землю? Нет. Получается, что за то, что просто зашел не в то кафе. Что же. Я тоже зашел не в то кафе. Отпустите задохлика, я отвечу за него, если тут есть хоть один настоящий маори.