Да, Самюэль знал Манчак, действительно, знал. Лучше всех, кроме Папы Лякура, которому, надо полагать, средством передвижения служили аллигаторы, но в остальномлучше. Знал он и места, куда соваться нежелательно, куда соваться очень нежелательно, а куда и вообще нельзя. Какие бы бабки не предлагали шизофреники с научной степенью или просто так. Белый этот не был ни тем, ни другим, но Самюэль поймал себя на мысли, что ему хочется показать этому человеку тот Манчак, что тот оплатил. Настоящий. Дальний, как его назвали бы на берегу.
Все, мужик, кончился Манчак для кур, весело оповестил он белого. Тот кивнул, не оборачиваясь и прибавил: «Скинь обороты, Самюэль. Время посмотреть вокруг».
Самюэль послушался и скоро Манчак стало слышно. Он поймал себя на том, что рев мотора придавал ему, оказывается, бодрости. А белому, судя по всему, бодрость эта была не нужна, он и так чувствовал себя в своей тарелке. Такого человека Самюэль еще не видел. Хотя видел всяких. Самых разных. Его самого, хоть и почитали самоубий цей и выпендрежником все, кто занимался тем же самым, нарков, любопытных, просветленных, как им чудилось, да кто только не кормил аллигаторов Манчака!
Лодка тихо стукнулась о какое-то препятствие. Сэм остановил мотор и направил в воду прожектор.
Синими, осветленными водой Манчака, глазами, смотрел на них утопленник. Не из тех, что не достались аллигаторам. Это был чернокожий, сейчас, правда, скорее, пепельного цвета. Рот его был перекошен, словно в крике ненависти и боли, а на шее красовалась обросшая тиной колодка. Раб.
Жуткий грохот разорвал тишину над Манчаком. Белый стрелял, на сей раз вытащив свою чудо-гаубицу из сумки. Утопленник, завертевшись от удара пули, ушел под воду.
Это тебе был привет от Манчака, чувак, а ты и обоссался, удовлетворенно сказал Самюэль.
Я стрелял не в него. Я стрелял в колодку.
За каким хуем?! Поразился негр.
Он искал свободу. С колодкой на шее человек свободным быть не может. Вот и все. Еще дебильные вопросы есть? Или ты собрался поведать мне, что ученые по сю пору не в курсах, отчего это жмурье времен правления на Юге французов, выглядит так, словно только что из морозилки? И почему их не едят аллигаторы? Да все просто, как задница младенцааллигаторы едят только то, что принадлежит им. А этиэти принадлежат Манчаку. Человек, которому достало прыти сперва сорваться от хозяина, предпочтя болото, а потом вырваться из рук Манчака ко мне, стоит сорока баксов.
Э?
Патрон для моего ружья стоит сорок баксов в магазине, пояснил белый, снаряжая ствол новым патроном. Мне они достались подешевле, но не суть.
Ты истратил сорок баксов для выстрела по деревяшке прошлого века? Чтобы отпустить на волю давно утонувшего негра?
Позапрошлого, поправил его белый. Да.
Ты ебнутый, благоговейно прошептал Самюэль.
Да, снова согласился белый, но твой беглый прапрадедушка бы меня оценил.
Маршруты для туристов совсем кончились, «снежок», порадовал белого парня Самюэль минут двадцать спустя.
Наконец-то. А до того что кончалось?
Для кур, напомнил Самюэль.
Белый снова закурил и уставился во мрак.
Некоторое время они плавно шли по воде Манчака. Самюэль старался не думать о том, что лежит под ними. Иличто может лежать. Иличто может всплыть. Не со дна. У Манчака нет дна. Есть только его история, да и то с тех лишь пор, как сюда, на свою голову, пришли люди.
Сидевший на носу белый вдруг поднял руку, указывая ей прямо перед собой. Самюэль приподнялся и увидел, в сдвоенном свете огромной луны и прожектора, у дальнего к ним островка, странно светящуюся лодочку.
А это что еще за чертовщина? Буднично спросил белый. Негр в ответ громко и долго выругался.
Мы попали, мужик, сказал он мрачно.
Это куда это мы попали? Поинтересовался белый. Какое-нибудь жуткое местное привидение?
Да нет, похуже. Это группа белых чертей, не тех чертей, что вырвались из ада, а из тех, что бегают по земле. Если они заняты своими делами у себя в норе, то нам повезло и, может быть, мы проскочим. Если они сейчас выйдут на берег, то нам, он выдержал небольшую паузу, пиздец.
И чем это они, интересно, таким страшным заняты? Учитывая то, чем занимаются твои «братья» прямо посреди поселка и посреди бела дня?
Мужик, совершенно серьезно отвечал негр, лучше тебе этого не знать. Да и мнетоже. Но одно сказать могу. Дети здесь пропадают очень часто. Белые дети, уточнил он.
Понятно. А почему вы решили, что дети и белые?
Аллигаторы порой не все доедают. Наши дети все на месте. Эти белые не боятся Манчака. По крайней мере, сюда они добираются, а это о многом говорит. Манчак покрывает все Задумчиво проговорил Самюэль, не отрывая взгляда от светящейся лодки.
Как видишь, не все, спокойно сказал белый, поудобнее пристроив ружье в руках.
Что ты имеешь в виду?
Ну, они же напоролись на нас.
А?
Немного поменяем акценты. Это не мы напоролись на них. Это они напоролись на нас. Я их не люблю.
А я думал, что тебе все одинаково до пизды, сказал Самюэль все так же негромко.
Многое. Но этихне люблю, отвечал белый.
Самюэль ли накаркал, белый ли был прав, но группа людей как раз вышла из густого кустарника на острове и стали рассаживаться в лодке, заведя мотор.
Удрать от них не получится, мрачно поведал Самюэль, движок у них намного мощнее моего.
А мы и не будем никуда удирать. Мы идем вперед. А они идут, насколько я вижу, туда, откуда мы пришли.
Верно. Туда, куда идем мы, ни один дурак не забирался, во всяком случае, удачно. Эти забились дальше всех.
Ну, вот и славно, молвил белый, поудобнее усевшись на скамье и положив свою жуткую двустволку на согнутую правую руку.
Лодки сближались.
Если кто-нибудь из них поднимет руку, сказал белый, им хана. Самюэль воздержался от комментариев этого бредового заявления. Сам он не смог бы даже поддержать белого огнемкатером нужно было управлять, это было не тихое озеро в штате Миссури, а Манчак.
На светящейся неоновыми синими огоньками лодке, где, в свою очередь, вспыхнул мощный прожектор, кто из белых, а было их пятеро, действительно поднял руку. Но пассажир Самюэля, которого прекрасно было видно в свете прожекторов и луны, отрицательно, будто стараясь отсоветовать или от чего-то отговорить пятерых белых чертей, покачал головой. Но его не приняли всерьез, руки подняли еще двое. Тогда белый встал на носу и вскинул к плечу ружье, как-то выжидательно склонив голову набок. В ответ с сияющей лодки просто и без затей застучали два автомата. Накрывая их жалкий треск, гладь Манчака, рассекаемая килями двух сближающихся лодок, огласилась тем самым жутким грохотом, что уже несколько раз доводилось слышать Сэму. Сперва он не понял, куда стрелял белыйиз лодки, что была уже практически напротив, в воду никто не вылетел, но потом сообразилмужик, которого пустили ночевать в «Ритц-Карлтон» в костюме разнорабочего, бил по лодкечуть ниже ватерлинии. Первая пуля развернула лодку с пятью взрослыми мужчинами поперек течения, вторая, судя по всему, доломала ей киль и вышибла здоровый кусок дна. От удара второй пули один из пассажиров вылетел-таки за борт, но, собственно, хуже, чем остальным, ему не пришлось. Лодка быстро, неестественно быстро, почти камнем пошла ко дну, подгоняемая, по сути, собственным двигателем, а белые очутились в воде. Молчаливыми, жуткими, извилистыми тенями кинулись к ним со всех сторон аллигаторы, чьи алые глазки уже примелькались вдоль всего пути Самюэля и его пассажира. Белый быстро переломил свое ружье, вылетевшие гильзы звякнули по дну лодки, сноровисто сунул в стволы два новых патрона. До тех пор, пока вскипевшее под луной Манчака кровавое пиршество аллигаторов не скрылось из виду, он не сводил с лодки глаз. Затем он преспокойно повернулся спиной к там происходившему и уселся на свое место, положив ружье на согнутую в локте правую руку.
Вот и все, негромко проговорил он, а ты говорил, что Манчак все покрывает. Он не покрывает. Он терпит. До поры. Это ты только что видел сам.
Да, мужик. Тут не поспоришь, согласился Самюэль.
Добро пожаловать на Манчак, вдруг сказал белый, туши прожектор, зажигаем факелы. Хотя нет. Не надо тушить. И факелов не надо.
Ты о чем?
Ты все еще всерьез думаешь, что, вписавшись в такой блудень, как этот, вернешься домой, а мне только и надо было, что пострелять по каким-то выродкам? Оглядись, парень. Вокруг тебя, наконец, настоящий Манчак.
Самюэль послушался. И, как и в первый раз, он снова увидел, что белый прав. Манчак поглотил их лодку, он был повсюдуна сей раз это был тот самый Манчак, которого боялся Самюэль, хотя и знал его. Хотя бы понаслышке и чуть-чутьлично.
Ты, блядь, куда меня завез?! Спросил он, и вопрос этот не прозвучал по-идиотски, несмотря на то, что кормило было в руках у самого Самюэля.
Забей на все, ниггер. Ты там, куда обещал доставить меня. Вот я тебя и доставил.
Слушай, «снежок», ты будь хоть немного повежливее, твою мать! Заорал Самюэль, перебрав на сегодня впечатлений. Белого это ничуть не смутило.
Ты знаешь, мы всю жизнь ставим себе какие-то нелепые запреты, большая часть которых ни хера не стоит. Вот я назвал тебя «ниггер» и ты разозлился. А почему? Ты зовешь меня «снежок». А я, кстати, вообще никаким боком к вашему рабству не прислонялся. Но тебе наплевать, верно? Ябелый, этого достаточно, чтобы ниггер мог позволить себе все. А почему ты разозлился, повторю вопрос? Ты знаешь происхождение этого слова? Сомневаюсь. Откуда оно пошло? Это ведь простой набор букв, не более того. Однажды я просто решил, что можно позволить себе все, что придет в голову. Это не «теория вседозволенности», хотя «теория», наверное, слишком сложное для тебя слово. В общем, это не «что хочу, то и ворочу», а просто проверять на вкус, как и что работает.
Ну, и что случилось? Все еще очень недобро спросил его негр.
Знаешьничего. Брякаешь людям, что приходит в голову, а они теряются. Или говоришь то, что они и сами знают, и что сам давно хотел сказать. Это нарушение правил игры. Очень мало, кто на этом свете способен быстро перестроиться. Люди, в массе своей, работают, живут и думают стадом. Их реакция, как вот твоя, рефлекторная, разум тут не при чем. Сейчас я его задел, а кроме того, у меня на руках ствол, вот ты и призадумался. Смекаешь? Так о стадеэто, я думаю, ты уже прекрасно понял. Особенно учитывая вашу народную тягу сбиваться в кубло.
Можно подумать, вы, белые, в кубло не сбиваетесь.
Сбиваемся, легко согласился пассажир, затягиваясь своей странной сигаретой, но я принадлежу к одной очень странной нации. Это нация одиночек по сути своей. Абсолютно асоциальная. Как мы вообще умудрились собраться в нациюэто, пожалуй, основная ее загадка, которую никто в упор не видит. Мынация одиночек. Каждый сам по себе. Эгоистичные, завистливые, упрямые, ленивые, жадные, охочие до любых долгов, если они позволят скинуть свои заботы на чьи-то плечи. Жестокие, зачастую вообще без причины. Добрые, отзывчивые и щедрые всегда не к тем, кто этого стоит. Прислушиваемся и жалеем не тех, кого бы надо, а тех, кто громче вопит, в общем, полный набор с абсолютно фаталистическим отношением к жизни и верой в доброго дядю тут, на земле. Мы объединяемся только в годины великих бедствий, войн и так далее, а затем снова разбегаемся по кустам.
В прямом смысле, что ли? С интересом спросил негр.
К сожалению, нет, мрачно ответил его странный пассажир.
А еще что о вас расскажешь? Не отступал потомок дяди Тома.
У нас богатейшая земля, с которой ни одна блядь ничего не имеет, не имела и иметь не будет. Имеют те, кто всех имеет. У вас хоть слегка делятся, а арабы вон на полном серьезе содержат своих граждан. Нет на земле другого такого народа, который бы так, как мы, всегда отчаянно дрался за право оставаться рабами, лентяями, невеждами и пьянью. Я вот смотрю на нашу страну и думаютут сделано все, чтобы мы реализовали мечты. Но не свои. А чьи-то. Какое-то странное, причем принудительное самопожертвование. И ладно бы, мечты близких людей. Нет. Власть имущих. Причем выбрать из них тварь наиболее омерзительную невозможноэто давно уже одна большая раковая опухоль. Самое же смешное, что этого никто не хочет видеть. Моя, блядь, Родинареализуй чужую мечту! Девиз на все времена. И при всем этомвсякий из нас будет метаться в поисках жестких, прочных, незыблемых констант, неважно, какого происхождения, чтобы укрепиться на них и успокоиться. И, обретя константы уровня «Так и только так!», он, наконец, успокоился бы, если бы не вечный шип в седалище под названием: «А если нет?» Вот такая вот поебень.
Вот это ты разговорился. А я думал, ты говоришь только в случае пожара.
В этой жизни я сказал уже достаточно для того, чтобы меня не услышали. А этоеще одна наша черта. Все мы, идиоты, любим свою страну. Беда в том, что мы очень легко обучаемся путать ее с государством. Янет.
Орел. То-то я гляжу, что тебя черт принес аж на Манчак. И тут ты в два дня умудрился оказаться один против всех, улыбнулся негр. Но белый шутки не принял.
Если жизнь ставит тебя в ситуацию «один против всех», ты в любом случае в выигрыше. При любом исходе ты все равно герой. Да мне, как ты уже понял, похуй.
Угу. Только ты забыл сказать, из какой-такой дикой страны ты вынырнул. Кто ты?
Я русский.
И тут тишину, слегка разбавленную гулом мотора, прорезал какой-то инфернальный звук, вырвавшийся откуда угодно, только не из горла существа из плоти и крови. Даже если плоть и кровь оно обрело лишь на время. Белый, глазом не моргнув, выудил откуда-то из куртки мобильный телефон, продолжавший орать, и спокойно бросил его в воду, что-то присовокупив на родном языке, что прозвучало примерно так: «Da kak zhe sh ti zaeb»
После чего лодка продолжила путь все в той же тиши Манчака, слегка разбавляемой гулом мотора лодки Самюэля.
Манчак просто был вокруг. Просто вокруг был Манчак. Описать это состояние Самюэль бы не взялся, а белого, похоже, одолевали какие-то своим мысли. Пару раз Самюэль ловил себя на ощущении, что он в лодке вообще один. Просто один. Совсем. Страха это не вызывало, в конце концов, могла же душа белого на время свалитьэта мысль, кстати, тоже не казалась Самюэлю не то, что сверхъестественной, но даже хоть сколько-то необычной.
Манчака дышал им в лицо. Сотни, тысячи лет Манчак оставался Манчаком, даже когда он еще не носил этого имени. Словно существовал он в этом мире сам по себе, одиноко и полностью обособленно.