Его прислали по почте?
Нет, сэр, мистер Раскин сделал заказ по телефону.
Значит, он сам позвонил вам и заказал все эти вещи, я вас правильно понял?
Совершенно верно, сэр. Он лично обратился к нам по телефону и сделал заказ.
А как это звучало?
Не понял, сэр, о чем вы спрашиваете?
Я спрашиваю, какой у него был голос.
Нормальный приятный голос, сэр. По крайней мере, так мне показалось. Сейчас я уже не помню.
Может быть, вы хоть что-нибудь припомните?
Ну, едва ли. У нас такая масса заказов каждый день, что, сами понимаете, это очень трудно...
Конечно, я понимаю. Ну что ж, большое, вам спасибо...
Правда, была одна особенность.
И какая же, сэр?
Он попросил, чтобы я говорил немножко громче. Мистер Раскин специально попросил об этом. Он прямо так и сказал мне: Извините, говорите, пожалуйста, погромче, хорошо? Я немного глуховат.
Так, понятно, сказал Мейер, пожав плечами. Ну хорошо, большое вам спасибо за содействие.
Зазвонил телефон на соседнем столе, и Энди Паркер, который продолжал слоняться от стола к столу, убивая время, снял трубку.
Восемьдесят седьмой участок полиции, детектив Паркер слушает.
Карелла на месте? спросили на другом конце провода.
Ага, минуточку. А кто это?
Питер Крониг из лаборатории.
Сейчас позову, Крониг, Паркер положил трубку рядом с аппаратом, крикнул: Стив, это тебя! и только после этого оглядел дежурку. А куда же делся Карелла, черт бы его побрал? Он же только что был здесь.
А он у лейтенанта, сказал Клинг.
Паркер снова взялся за трубку.
Крониг, ты слушаешь? Он сейчас зашел к лейтенанту. Сказать ему, чтобы он перезвонил тебе, когда выйдет, или ты можешь передать и через меня?
Мне нужно сообщить ему результаты экспертизы носков и ботинок, которые прислали нам из морга. У вас есть карандаш и бумага?
Найдутся, одну минуточку, мрачно отозвался Паркер. Он совсем не собирался впрягаться в чужую работу, по крайней мере, в это утро. Его дело было отправиться в кафе-кондитерскую и спокойно сидеть там. Тут он дал себе зарок никогда больше не брать телефонных трубок без крайней необходимости. Присев на краешек стола, он достал карандаш и блокнот. Крониг, ты слушаешь? Давай, что там у тебя, сказал он замогильным голосом и, прижимая плечом трубку к уху, приготовился записывать.
Носки самые простые и купить их можно где угодно, понимаете, Паркер? Известно лишь то, что материал их содержит шестьдесят процентов дакрона и сорок процентов хлопка. Конечно, можно было бы установить пять или шесть фирм, выпускающих такие носки, но особого смысла в этом нет. Дело в том, что их можно купить в любой лавке.
Так, понятно, сказал Паркер. Значит, с ними у тебя все?
В своем блокноте он записал лишь одно: Носкипроизводитель неизвестен.
Нет, остаются еще ботинки, сказал Крониг. Про них мы знаем немножко больше, хотя я представить себе не могу, каким образом эти данные можно увязать со всем остальным.
Все равно, давай, что там у тебя, сказал Паркер.
Ботинки простые, черные, самой обычной модели. Никаких дырочек, узоров, нормальный каблук и задник. Полное отсутствие каких-либо украшений. Мы сопоставили их с имеющимися у нас образцами и выяснили, что их производит обувная компания в Питтсбурге. Фирма эта очень крупная, Паркер, она в огромных количествах выпускает простую, немодельную обувьи мужскую, и женскую, понятно?
Ага, подтвердил Паркер. Пока что он не записал ни единого слова о ботинках. Так что же особенного вы обнаружили в этой паре?
Видишь ли, эта компания, как выяснилось, поставляет ботинки для военно-морского флота США, но только одну-единственную модельпростые черные ботинки.
Так, сказал Паркер.
Вы понимаете?
Понимаю. Это и есть те самые ботинки?
Совершенно верно. Но как они оказались на этом старикенепонятно.
А в чем дело?
Они утверждают, что этому типу шестьдесят лет. А видели вы когда-нибудь военного моряка, которому шестьдесят лет?
Паркер задумался.
Могу спорить на что угодно, что шестидесятишестилетние адмиралы у нас есть, сказал он. А ведь адмирал тоже считается моряком?
Как-то никогда не думал об этом, сказал Крониг. Ну, в какой-то мере это так. Ботинки этой модели делают специально для военно-морского флота, и купить их можно только в специализированных лавках ВМФ. Стоят они там восемь долларов девяносто пять центов пара. Вы полагаете, что адмирал стал бы покупать себе такие дешевые ботинки?
У меня нет ни одного знакомого адмирала, сказал Паркер. И вообще, пускай об этом болит голова у Кареллы, а мне это ни к чему. Спасибо, что позвонили.
Не за что, сказал Крониг и повесил трубку.
Могут адмиралы носить ботинки за восемь девяносто пять пара? спросил Паркер, не обращаясь ни к кому в частности.
Я ношу ботинки, которые стоят больше, сказал Мейер. А я никакой не адмирал, а самый обычный коп.
Я где-то читал, что Эдгар Гувер не любил, когда полицейских называют копами, сказал Клинг.
Да? А с чего бы это? Паркер почесал в затылке. Коп и есть коп, так или не так? А если мы не копы, то кто же?
Капитан Фрик протиснулся сквозь дверцу в перегородке и крикнул:
Фрэнки Эрнандес сегодня здесь?
Да, он здесь, капитан, сказал Мейер. Просто он сейчас в туалете.
Так, хорошо, сказал Фрик. На лице его было выражение мучительного раздумья, будто он силился разрешить какую-то важную проблему и, похоже, зашел в тупик.
Честно говоря, в жизни вообще было очень мало проблем, к решению которых был бы готов капитан Фрик. Формально он стоял во главе всего полицейского участка, хотя на практике редко когда распоряжался кем-нибудь, кроме патрульных полицейских. Во всяком случае, никто не припомнит, чтобы он хоть раз что-нибудь посоветовал лейтенанту Бернсу, который, впрочем, и сам отлично справлялся с работой детективов. Фрик вообще не отличался особой сообразительностью и к полицейской работе относился как к неизбежности. Он всегда старался перепоручать любое сложное дело кому-нибудь другому, но сам при этом был готов пожинать плоды чужих трудов. И еще позволял себе капризничать и даже гневаться, кудахча, как курица, высидевшая цыпленка.
Вот и сейчас, дожидаясь Фрэнка Эрнандеса, Фрик просто кипел от раздражения и злился на все и вся. Он наверняка отправился бы за ним в туалет, не будь он так твердо убежден, что все дела полиции должны вершиться в пристойном официальном помещении. Поэтому он нетерпеливо расхаживал взад и вперед вдоль перегородки, постоянно поглядывая в сторону запертой двери туалета. Когда же Эрнандес наконец появился, Фрик сразу бросился к нему навстречу.
Фрэнки, у меня тут возникла проблема, сказал он.
Да, капитан Фрик, а в чем же дело? спросил Эрнандес, вытирая руки носовым платком. В данный момент он как раз собирался спуститься вниз к Мисколо и сказать ему, что около умывальника кончились бумажные полотенца.
Тут, знаешь, есть один мальчишка, который вечно впутывается в какие-то неприятные истории. Мальчик он очень хороший, но постоянно крадет всякую мелочь с уличных прилавков: фрукты там и все такое прочее. Ущерб, конечно, невелик, но за ним это замечено уже раз семь-восемь. Понимаешь, Фрэнки, мальчишка этот пуэрториканец, и ты наверняка его знаешь. Вот поэтому я и подумал, что хорошо бы просто поговорить с ним для начала. Может, он будет поосторожнее впредь, да и нас избавит от лишних хлопот. Ты ведь наверняка знаешь этого парнишку. Это Хуан Бордигос, постарайся поговорить с ним до того, как он влипнет во что-нибудь серьезное. Ладно? Вчера сюда заходила его мать, честная и работящая женщина. Ей совсем ни к чему, чтобы сына ее таскали по судам. Сейчас ему всего двенадцать лет, Фрэнки, и пока еще можно удержать его. Ну так как, ты поговоришь с ним?
Конечно, обязательно поговорю, сказал Эрнандес.
Ты знаешь этого мальчишку?
Нет, улыбнулся Эрнандес. Но обязательно разыщу его.
Так уж сложилось, что все коллеги пребывали в убеждении, будто Эрнандес знает всех испанцев и пуэрториканцев на территории участка. Действительно, он здесь родился, вырос и знал тут очень многих, ничуть не отличаясь в этом от всех остальных местных жителей. И тем не менее, только Фрэнки Эрнандес был связующим звеном между полицейскими и пуэрториканцами района. Поэтому коллеги частенько обращались к нему за советом. Точно так же и местные жители всякий раз просили его о поддержке: и когда им угрожала преступность, и когда стражи порядка сами выходили за пределы своих полномочий. Правда, находилось достаточно и таких, причем с обеих сторон, которые терпеть не могли Фрэнки Эрнандеса. Кое-кто в участке ненавидел его только за то, что он пуэрториканец, несмотря на всю пропаганду идеи братства людей, надевших синюю полицейскую форму. Они почему-то считали, что пуэрториканцы вообще не имеют права работать полицейскими, а уж тем болеедослуживаться до чина детектива. На улице же его зачастую недолюбливали за то, что никому из своих знакомых он ни в чем не делал поблажек, касалось ли дело нарушений уличного движения, хулиганского поведения, драки или же кражи со взломом. Эрнандес никогда не шел на уступки по личным мотивам. Он честно и открыто заявлял об этом, и никакие намеки на давнее соседство или проведенное вместе детство не производили на него ни малейшего впечатления. Черт побери, он работает в полиции, и дело его поддерживать закон и порядок.