ЗАНЯТИЕ НЕ ДЛЯ ДИЛЕТАНТОВ
ЭД МАКБЕЙНПод утро
© Перевод на русский язык М. Загота
Сначала они решили, что онацветная.
Патрульный, пришедший по вызову, никак не рассчитывал наткнуться на труп женщины. Он вообще увидел труп впервые в жизни и, прямо скажем, был потрясен гротескной картинойдевушка в смехотворной расслабленной позе лежит на ковре лицом вверх, и, когда он составлял протокол, рука его слегка дрожала. Но добравшись до графы РАСА, он без колебаний вывел: «Чернокожая».
Вызов принял кто-то из патрульных, оказавшихся в тот момент в участке. На столе перед ним лежала стопка отпечатанных бланков, и он добросовестно записал информацию, пожал плечами, ибо ничего необычного в ней не узрел, скатал бланк и протолкнул его в металлический контейнер, а потом по пневматической трубе переправил его в радиоузел. Там бланк прочитал диспетчер, пожал плечами, ибо тоже ничего необычного не узрел, окинул взглядом висевшую на противоположной стене карту района и отправил по вызову машину номер одиннадцать, принадлежавшую их полицейскому участку восемьдесят семь.
Девушка была мертва.
Может, при жизни она и была хорошенькой, но смерть обезобразила ее, газы под телесной оболочкой так и рвались наружу, кожа вздувалась там и сям. На девушке были свитер и юбка, она лежала босая, когда упала на ковер, юбка задралась. Голова изогнулась под каким-то диковинным углом, короткие черные волосы плавно вписались в ковер, с оплывшего лица смотрели широко распахнутые карие глаза.
Патрульному вдруг захотелось опустить юбку девушки, прикрыть колени. Он вдруг отчетливо понял, что она бы очень этого желала. Смерть нагрянула без предупреждения и не уважила жертву, отказав ей в праве на обычную женскую стыдливость. Никогда уже этой девушке не делать того, к чему она привыкла, что считала для себя очень важным. В том числе не суждено ей больше делать жест бесконечно незначительный, но выпяченный смертью: никогда ей не доведется прикрывать юбкой колени, вершить этот простой, но прекрасный женский ритуал.
Патрульный вздохнул и закончил составлять протокол. Он шел к машине, а перед глазами была все та же картина: мертвая девушка в задравшейся юбке.
Этим августовским вечером в комнате детективов было душно. «Ночные рыцари» явились на службу к шести вечера, и не видать им родного дома до восьми часов утра. Детективы, пожалуй, привилегированные члены полицейского общества, однако многие в полицииМайер Майер в том числесчитали, что в жизни простого полицейского, человека в форме, куда больше порядка и смысла, чем в жизни детектива.
Да факт, что больше, настаивал Майер в данную минуту, сидя за своим столом в рубашке с короткими рукавами. У патрульногочеткий график, значит, все упорядочено, знаешь, что будет завтра. Значит, можно жить нормальной семейной жизнью.
Твоя семья здесь, Майер, сказал Карелла. Как ни крути, а это так.
Знаю, что так, согласился Майер, ухмыльнувшись. Я каждый день на работу как на крыльях лечу. Он провел рукой по лысому кумполу. Знаешь, что меня здесь больше всего радует? Интерьер. Внутреннее убранство. Прямо душа отдыхает.
А твои коллегидело десятое? спросил Карелла.
Он соскользнул со стола и подмигнул Коттону Хоузу, стоявшему у одного из картотечных шкафчиков. Потом прошел к баку с холодной водой, сразу за дощатой перегородкой, отделявшей их комнату от коридора. Двигался он легко и беспечно, казалось, в его облике есть что-то игрушечное, но это впечатление было весьма обманчиво. Стив Карелла никогда не принадлежал к племени громил-тяжеловесов, и тем не менее человек этот воплощал мускульную силу, являл собой эдакое мышечное великолепие. Во всех его движениях чувствовалась какая-то спокойная сила, со своим телом он управлялся свободно и уверенно. Он остановился у бака, наполнил бумажный стаканчик и снова взглянул на Майера.
Нет, коллег я люблю, сказал Майер. Честно говоря, Стив, если бы мне дали возможность выбирать, с кем работать, я выбрал бы вас, братцы, порядочных, достойных парней. Честно. Майер кивнул сам себе, входя в раж. Я даже думаю, хорошо бы отлить медали и выдать их вам, братцы. Господи, до чего мне повезло с работой. Готов вкалывать здесь за бесплатно! Мне эта работа столько дает, что от зарплаты можно отказаться. А все благодаря вам, ребята. Без вас нипочем бы не узнал, что в жизни по-настоящему ценно.
Оратор, да и только, заметил Хоуз.
Ему бы надо «знакомство» проводить, представлять наших уголовничков. Все было бы веселее. А, Майер? Ведь эта работа для тебя в самый раз.
Если хочешь знать, Стив, мне ее предлагали, серьезно сказал Майер. Но я наотрез отказался: мое место в восемьдесят седьмом, тут собрался весь цвет городской полиции. Мне даже предлагали должность шефа всех детективов, даже пост комиссара, но я все равно сказалнет, я предан своему участку.
Придется ему выдать за это медаль, пошутил Хоуз, и тут зазвонил телефон.
Трубку снял Майер.
Восемьдесят седьмой участок, детектив Майер. Что? Минутку. Он вытащил блокнот и начал писать. Записал. Да. Да. Хорошо. Он повесил трубку. Карелла уже подошел к его столу. Цветная молодайка, сказал Майер.
Ну?
В меблированных комнатах на Одиннадцатой Южной.
Ну?
Отпрыгалась.
Под утро, когда еще не рассвело, город не похож на себя.
Вообще городон как женщина, в любое время суток. Женщина пробуждается, позевывая и улыбаясь, потягивается, пробует наступивший день наощупь, а на губах ее пока что никакой помады, волосы спутаны, она еще теплая после сна, тело ее манит, и есть в ней что-то непорочно девическое, когда утреннее солнце, подкрасившее небо на востоке, греет ее своими лучами.
Женщина эта одевается в обшарпанных и невесть чем пропахших меблированных комнатах, в трущобных кварталах, одевается она и в фешенебельных особняках на Холл-авеню, и в бесчисленных тесноватых квартирах жилых домов в Айзоле, Риверхеде и Камзпойнте, в благопристойных частных домах, обрамляющих улицы Бестауна и Маджесты, одеваетсяи выходит на люди уже совсем другой, прибранной и деловитой, привлекательной, но не сексуальной, знающей свое дело, напудренной и наманикюренной, но на всякое баловство у нее времени нетвпереди долгий рабочий день.
В пять часовновая метаморфоза. Город, то есть наша женщина, не переодевается, остается в той же юбке или костюме, в тех же лодочках на высоком каблуке или в удобных для ходьбы по асфальту туфлях на плоской подошве, но что-то прорывается сквозь эту неприступную броню, возникает какая-то другая тональность, какое-то иное настроение, ощущается некое подводное течение. В барах, коктейль-салонах, в беседках или на террасах, опоясывающих небоскребы, сбрасывает с себя тяжелую истому дня уже другая женщина, она маняще улыбается, а на ее лице, в глазах читается легкая усталость и глубокое знание всех тайн бытия: она поднимает бокал, приятно посмеивается, а на линии горизонта уже ждет своего часа вечер, небо омыто багровым закатом, знаменующим конец дня.
Вечером наша женщина превращается в самку.
Женственности больше нет, есть самка. Куда-то подевались и броня неприступности, и отработанная деловитость; вместо нихлегкая бесшабашность, легкое распутство; она лихо кладет ногу на ногу, позволяет сцеловать с ее рта губную помаду, становится податливой для мужских рук, мягчает, зазывает и упрощается до немыслимой степени. Ночьэто время самки, а что такое город? Это ведь женщина.
А когда на подходе новый день, она крепко спит, сама на себя не похожая.
Утром она снова проснется, снова всколыхнет легким зевком недвижный воздух, раскинет руки, некрашеные губы растянутся в сладостной улыбке. Волосы спутаны, но мы все равно ее узнаем, ибо видели такой уже не раз.
А пока городнаша женщинаспит. Спит безмолвно, бесшумно. Нет, конечно, какая-то ночная жизнь есть, там и сям изредка открывается глаззажигается свет в окне, поморгает немного, и снова тишина. Женщина спит. Во сне она неузнаваема. Сон ееэто не смерть, мы слышим дыхание жизни под теплыми одеялами. Мы с ней близки и пылко ее любим, а сейчас она превратилась в незнакомку, свернулась под простыней в безучастный комочек, давайте прикоснемся к ее округлому бедру Конечно, эта женщина жива, но кто она? Не знаем.