Отдавала распоряжения. И это платье велела взять и эту шкатулку и вон ту книгу не забудьте, самое время ее перечитывать. Бродила по дому, пока старший над провожатыми вежливо не намекнулсолнце все ниже, а им велено доставить госпожу до ночи. Тогда поняла, что бессмысленно тянет время.
Едем, вздохнула, и вышла во двор, к носилкам.
Солнце касалось крыш, наливалось оранжевым. Нет, до темноты не успеть. Хорошо бы на горной дороге напали разбойники
Чушь это все. Приедут ночью, как ни в чем не бывало. Будут гореть факелы, а не фонари, как здесь, караульные распахнут тяжелые ворота
Деревянный короб, обитый изнутри мягким. Шкатулка для драгоценности Недаром так полюбила ездить верхом, вещи этого не умеют. Завозилась, устраиваясь, расправила платье.
Что-то виднелось из-под сиденьясвернутый кусок полотна, завязанный черной тесьмой. Сайэнн подняла, развернула его, на колени упал лист бумаги.
Странно написано, прихотливо-неровно, но ей было уже все равно, хоть бы он и вовсе не был обучен грамоте.
Другие не знали, что он не зовет ее полным именем. Значит, не подделка в утешение. А как подбросил неважно.
Не тревожься, говорилось в письме. Я знаю, что тебя забирают в крепость. Так лучше, поверь. В Сосновой увидимся.
Глава 22
Сэйэ всегда представлялось, что война это черное и серое. Но в реальности все вокруг оказалось очень пестрым, от постоянной сумятицы разно одетых людей в проулках до многоцветья флажков на поле битвы, алой крови и неожиданно очень синего неба. Серый и черный тоже были, конечногрязь, столбы дыма; и цвет крыла горлицытам, где дым растворялся в небе.
Впервые Сэйэ просто смотрела на разные оттенки мира вокруг, воспринимая их как есть. Цвет костюма, грима и декораций скажут за себя самиплохому актеру этого хватит, чтобы создать персонажа, и Сэйэ, как всех детей подмостков, тоже учили этой премудрости; но реальности было наплевать на то, что там себе придумали люди. Хотя все это тоже было одним большим представлениемкак для небожителей, так для потомков.
Все было разным, хоть одинаково тягостным. Даже на одной из площадей, куда клали раненых под наспех сооруженные навесы, человеческая боль и усталость были несхожи между собой.
И всегда толчеяза крепостные стены, похоже, сбежались люди со всей провинции. И голоса, голоса, голоса Высокие, низкие, грубые, жалобныевнутри пчелиного улья, наверное, много тише.
Спектакли они показывали по-прежнему, словно и не бродили чужие войска под самыми стенами, то отдаляясь под натиском солдат Хинаи, то приближаясь. Только теперь не пьесы представляли, а короткие сценкиу раненых особо не было сил смотреть, а у защитниковвремени. Но смех оказался нужен и тут, даже больше, чем в мирное время.
Потом рухэй отогнали к самому краю долины, и казалосьпобеда близка. А потом темные фигуры в шлемах, украшенных полосками меха, оказались под самыми стенами и ударили, и тут уже стало не до актерских талантов. Теперь все подопечные госпожи Акэйин помогали чем могли, как и другие женщины, вместе со всеми уповая, что западная стена выстоит до тех пор, пока чужаков не разобьют или хоть не отгонят снова. Но подмога все медлиладоносились тревожные слухи каких-то обманных маневрах, а то и вовсе измене. Шептались даже, что убит генерал Таэна.
Если и правда, нам это сейчас без разницы, говорила Акэйин, разрезая на длинные полосы старые занавеси: пойдут на повязки. Жив, убит, ранен и так, и так Три дочери могут и пасть, и устоять.
Она в эти дни приблизила к себе Сэйэ, которую прежде строго держала в узде. Раньше бы это и польстило молодой актрисе, и вызвало законное удовлетворениенаконец-то! но сейчас благосклонность хозяйки труппы означала лишь больше работы. И возню с девицами вроде Тиан, которая норовила хлопнуться в обморок. Спасибо хоть не все оказались такими неженками.
И трусихами: боялись не только головорезов под стенами, но и таинственную нечисть, а то и демона, который по ночам то ли пьет кровь, то ли разрывает тела на куски. Эту тварь не удержат и стены, так поговаривали.
Командир Ирувата велел обходиться по всей строгости с теми, кто распускал подобные слухи. Но не Тиан же выдавать, и не других дур!
Сэйэ пару раз удалось увидеть егоодин раз совсем издалека, и она мало что разобрала, только очень высокий рост, темный доспех, который все же не до конца скрывал худобу, и волосы с заметной издалека проседьюон был без шлема. В другой раз видела его на стене, снизу, шагах в пятидесяти всегоон о чем-то говорил с офицерами меньшего ранга. Странно былоот этого не слишком выразительного, худого как жердь, немолодого уже человека во многом зависит судьба тысяч людей, собравшихся в крепости. На подмостках ему бы придали значительности
Давно уже не удавалось отдохнуть в одиночестве, даже спали теперь в сарайчике на той же площади, где помогали раненымидти до своего дома было далеко, да и небезопасно. И держаться лучше всем вместе, если вдруг чужаков не сдержит стена.
Разрезали на бинты старые тряпки, принесенные местными женщинами. Стирали использованныев холодной воде от этого было немного толку.
Руки Сэйэ много дней как потеряли ухоженный вид, были они в мозолях и ссадинах. А сейчас сорвалось полотно, содрало едва начавшую подживать кожицу на пальце. Девушка зашипела, но сдержала крепкое слово, потянулась за мазью. Эх, руки, которыми так гордилась, лучше, чем у иной барышни из богатого дома Толку в этом теперь немного, но все-таки жаль. А где-то в шкатулке еще лежит пара дорогих колец, не все продала, покупая по совсем уже заоблачным ценам пищу и краску
Эх, а совсем недавно
Ветерок пронесся над площадью, заглянул в уголок сараюшки, где занимались бинтами. Хороший такой ветерок, с запахом травы, а не крови: наверное, с небес прилетел, вокруг не осталось свежих весенних лугов. И этого стало куда жальче, нежели рук и краски.
Не знала, каким странным стало ее лицохмурое, напряженное, злоеволчица голодная! а взгляд неожиданно мягким, тихо-печальным.
Ты любила кого-нибудь? спросила наставница.
Вопрос был внезапным, странным и неуместным одновременно. Вероятно, поэтому Сэйэ честно ответила:
Почти. Мальчика с флейтой, который заглядывал к нам, когда я была еще ученицей.
Помню его Лет пятнадцать ему сравнялось тогда, а тебе
Всяко меньше, чем сейчас, Сэйэ дернула уголком рта. Только ведь всех не он занимает, верно? И вас, госпожа Акэйин.
Ну, насчет Энори я была спокойна, ответила женщина. Хотя поначалу боялась, да. Не хотелось бы лишиться лучшей актрисы.
Лучшей? Это когда вы меня хвалили?
А зачем? Чтобы нос задрала? Это сейчас можно, женщина огляделась.
Потому что мы все умрем?
Да если и выживем, голова у тебя уже заработала. Хоть и характерец скверный на редкость. Но это тоже на пользу, одной лаской девиц не построишь.
Сэйэ перестала ее понимать, только молча смотрела. Акэйин же усмехнулась, подстегнула словами:
Чего застыла? Руками, руками шевели!
**
Звуки довольно чистые, но равнодушные. Юная флейтистка старается, и у нее такие черные живые глаза, но мелодия сама по себе, она скучает; мечтает, обернувшись змейкой, шмыгнуть под камень и там поспать вволю.
А учитель стоит рядом, кивает, доволен
Лайэнэ учили куда строже. За такое исполнение она бы давно получила по пальцам, и неважно, что очень старается.
Тяжко было на душе, и что делать, неясно. А здесь когда-то ее наставляли, говорили, что делать, и, хоть не баловали, поддерживали в трудностях.
Вот и пришла.
Каменная белая изгородь, фонарики в узорном обрамлении, резные ворота, через которые так любят подглядывать городские бездельники. Место, где из обычных неуклюжих девочек делают облачных фей. Самые земные, мало пригодные для того, чтобы скользить по облакам и превращаться в цветы и ветер, остаются обычными женщинами. А судьба обычной женщины Кому как повезет, если коротко. Но чащене повезет. Прочие порой вдохновляют поэтов, пусть даже местного пошиба и за неизменной чашкой вина
Сейчас, утром, фонарики не горели. Лайэнэ привратник впустил с поклоном; во дворе, просторном, вымощенном каменными плитами, находились всего несколько девочек, и еще нескольков садике сбоку. Остальные либо слушали урок в комнатах, либо занимались своей одеждой и разными мелочами.