«Пару секунд назад он отправил прочь официанта», вспомнила женщина и заставила себя прекратить осмотр зала. Здесь были благородные оттенки мореного дерева, тяжелые портьерывсе производило впечатление неброского богатства, эдакой парадоксальной скромной роскоши.
Мисато, вы меня слушаете?
Так точно, инспектор.
Кадзи откинулся назад, держа свою добычувысокий бокал с вином.
Слушаетехорошо. «Так точно, инспектор»плохо. Ну да ладно. Так вот. Спецслужбы объявили его «вне интересов». Если кому-то надо пообщаться с агентом или клиентом без лишних ушей, то мы идем сюда.
Прямо как Швейцария времен Второй мировой? уточнила Кацураги, слегка обескураженная самой идеей.
Точно, только еще лучше, кивнул Кадзи. Никто никого не слушает, никто ни за кем не присматривает. Конкуренты могут шлепнуть информатора в двух кварталах отсюда, могут изловить и допросить, но поговорить точно дадут.
«Как интересно. И от кого же мы скрываемся?»
Занятно, сказала она вслух. Ресторан? За обед платит контора?
А как же.
Трогательная верность идеалам.
Инспектор хохотнул, продолжая играть с бокалом.
Как я уже говорил, я люблю фронт, Мисато. И за выходки вроде вашихв том числе. Но почему я должен полностью жертвовать другой стороной?
Другой стороной?
Да, Мисато. Вы-то понимаете, на чем балансирует этот мир. Вы живете в одной из чаш весов. Долг, честь, отвага, культура самураев и Спарта. Есть сюзерени есть враг.
«Болтун», подумала Мисато и сама поморщилась от неубедительности этой мысли: Кадзи безо всякого перехода вдруг сделался поэтом. Майор никогда не считала себя знатоком душ, но сейчас с удивлением понимала, что хочет верить этому инспектору, потому что перед нейнастоящий Кадзи.
«Его просто никто не слушает», поняла женщина.
А есть Афины, Мисато. Вавилон. Когда Ангелы похоронили прошлый наш мир, многие заскучали прежде всего по роскоши. По острым ощущениям без риска. Можно урезать человека в зарплате, но крайне вредно урезать его в инстинктах. Всю подлость и гадостьв пределах разумногонадо стравливать, чтобы не бродили сублимации в виде «а давайте восстанем». Так и появился наш милый Токио и иже с ним.
Наивно, Кадзи, сказала внимательная Кацураги. Вы изображаете какую-то глупую модель: сильную и преданную армию использует толпа мерзавцев. Гнилая система на надежных танках, так, что ли?
Нет-нет-нет, Мисато. Танкиэто тоже система.
Да неужели? И что, вы видите будущее для такого общества? Кто при таких искушениях захочет воевать?
Ну Вы же захотели?
Кадзи легко улыбался. «А он ведь давно хотел об этом поговорить. Или создает иллюзию, что давно этого хотел. Ведет игру».
Поймите, продолжил он. Без отвратительного гедонизма невозможно ваше спартанство. Ребенок с детства видит рекламы обеих сторонуж об отсутствии перекосов и дисбаланса Комитет заботится. Да и подростку после триппера порой легче от насмешек сбежать в армию, если вы понимаете метафору. И, конечно, гены тоже многое решают.
Кацураги неожиданно для себя кивнула: она хорошо понимала, что такое голос крови.
Вот видите?
Вижу, тяжело сказала Кацураги. Увлекшись, она только сейчас заметила, что съела полпорции жаркого. А вы-то сами где, что так бодро все судите?
Я? Я болтаюсь где-то возле колечка весов. Иначе, наверное, нельзя.
«Логично. Кто-то же должен понимать обе грани этого общества. Должно быть, у них там психологическая проверка какая-то». Кадзи улыбнулся, поднял бокал, и Мисато поддержала его минералкой.
Мне лично противно, когда подростки пускают слюни на бои, продолжил инспектор. Ну, вы понимаетете, где сначала дерутся, а потом сношают проигравшего. Или когда в прямом эфире человек под гипнозом рассказывает о своих комплексах
«Я много, похоже, пропустила. И что-то мне так не жаль»
Судя по вашему выражению лица, вы тоже находите это отвратительным, не так ли? сказал Кадзи. Но проблема в том, что я терпеть не могу и армейскую собачью верность. Ваше вот это «самосохранениеинстинкт животного». Самурайству место в средневековье, а не на войне против почти неуязвимых врагов.
Кацураги раздраженно хмыкнула и осушила стакан. Ничего иного от особиста ждать не приходилось, эдакий «и вашим, и нашим». И снова, на вкус майора, вербовка была странной: так откровенно плевать в глаза человеку, от которого что-то нужно, по меньшей мере, не умно.
Собственно, предлагаю к делу, сказала женщина. Вам ведь не собеседник нужен?
Кадзи вздохнул и сел ровно, положив локти на стол. Банда на сцене настраивала инструменты к вечернему наплыву посетителей, свет плавно убирали. Инспектор потер переносицу и вытащил из внутреннего кармана конверт.
И собеседник тоже, тем более что дело связано с самой сутью нашего печального общества.
Неужели?
Напрямую связано, Мисато. Вы знаете, почему погиб ваш отец?
* * *
Редзи Кадзи выходил из ресторана с легким сердцем. Еще никогда вербовка не была такой простой и приятной. Да, ему пришлось признаться, что капитан Сорью была серьезно обработана. Да, пришлось пообещать закрыть дело против нее и ограничиться только лишь отстранением от полетов. Но основная цель была достигнута: в ближайшем окружении Икари появился «крот»мотивированный, надежный и упорный. Как бы ни была верна Мисато своему командующему, она, к счастью, оставалась прежде всего дочерью своего первого командира.
Инспектору нравилась вербовкаеще и потому, что ему впервые с этой целью пришлось играть от себя, от своих убеждений и своего видения мира.
« Вы ненавидите обе крайности и все равно служите этому строю?
Разумеется, Мисато. Только глупые отщепенцы надеются на две невозможные вещи: помириться с Ангелами и счастливо зажить после развала империи зла.
И вам совсем не хочется ничего изменить?
Нет.
Странно. Почему?
Я не знаю, как будет лучше. А вы?»
Кадзи с удовольствием вспоминал свои слова. Не для анализа ситуациипросто так.
Выйдя из ресторана, инспектор стер с лица улыбку: у дверей машины маялся его водитель.
* * *
Аска закрыла глаза. Он снова пришелпрямо посреди ночи. Он просто смотрел, как она проснулась, как села, вжимаясь спиной в холодный влажный угол камеры. Нагиса улыбался невыносимо приятной улыбкой, от которой стыла кровь, и Сорью было по-настоящему страшно и противно.
Ты ведь слабая, да?
«Нет».
Я могу выйти отсюда. Могу сесть в твою машину. Могу занять твое место. Что можешь ты?
Могу врезать тебе, хрипло сказала она.
О, а ты разговариваешь? еще шире улыбнулся Каору. Играем? Имей в виду, охранник не придет, он получил достаточно, чтобы заткнуть уши деньгами.
«О черт, мне холодно»
Суть игры: ты рассказываешь мне о своей жизни, а я тебе о своей, продолжал ночной гость. Факт за факт, история за историю. Мы ведь меняемся, так? Давай поменяемся и прошлым.
Аска криво улыбнулась:
Нет.
Какая милая солдатка, проворковал Каору, подвигаясь к ней ближе. Просто милашка!
Сорью замутило от пряного одеколона, она почувствовала его руку на своей щеке и собралась для удара. Девушка понимала: вряд ли ее сил хватит, чтобы хоть отбросить Каору, но Аска неожиданно почувствовала кураж.
«Охранник не придет. Значит, все зависит только от меня. Только от менявпервые за этот кошмар».
Она уперла локоть в стену, готовясь подбить Каору под дых, и тут грохнула дверь камеры. Кацураги замерла в дверном проеме на секунду, оценивая ситуацию, а потом в два шага оказалась у кровати. Каору улетел на пол, а майор коротко лязгнула:
Встать.
Капитан поднялся и тотчас же получил удар под ложечку. Когда он разогнулся, майор двумя пальцами взяла его за подбородок:
Добро пожаловать на фронт, капитан. Пошел вон.
Аска оторопело смотрела, как Нагиса выпрямился, пошел к выходу, и уже у самых дверей обернулся, отдал честь и выдохнул:
Спасибо, это было круто.
[1] Отдельное мнение (лат.)
11: Сквозь холод
А можно еще, майор?
Мисато задержала ложку над парующей кружкой и вопросительно подняла глаза. Аска, не дожидаясь чая, сжевала оба бутерброда и теперь голодными глазами смотрела, как Кацураги насыпает сахар.