и счастья. И почаще останавливать взгляд на Вове, и почаще дотрагиваться до него. А Завря... Конечно, он уже привык к Завре, и он даже сочувствовал Завре, что мама к нему совсем равнодушна. Но, слава богу, Завря этого не понимал.
Постепенно все как-то успокоились, кроме Ивасика. Ивасик почти не отходил от Заври.
А вы знаете,сказал он однажды ученым. Завря растет.
Может быть, худеет?не поверили ему.Как можно расти, ничем не питаясь? Это противоречит законам природы.
Но законы природы Ивасика не касались. Он был уверен, что не ошибается, что Завря становится больше, а как да что, это уж было дело природы. Раз растет, значит, жив, значит, не нужно терять надежды.
У мамы и папы кончался отпуск. Вова, конечно, уехал с мамой, а Лилю, Ивасика и Глеба ученые со станции взялись отправить домой позже. Бабушка Нина не знала, что ей и делать, но, поскольку трое из четырех внуков остались на станции, она осталась с ними. И скоро все сотрудники станции звали ее просто Ниной и слушались почти во всех жизненных спорных вопросах. Она стала на станции снабженцем и поваром. О Завре Нина не беспокоилась.
Впадают же в спячку медведи, замерзают лягушкизначит, и твоему Завре пришла пора отдохнуть,урезонивала она Ивасика.
Я знаю, он не умер, соглашался Ивасик.Но вдруг я уже состарюсь, а он всё будет спать. А очнется и испугается.
А ты что, так и просидишь возле него всю жизнь?
Посмотрим.
И Нина удивилась, поняв, что Ивасик теперь кажется гораздо взрослее Вовы, хотя родились они в один день, Вова всегда быстрее рос и был крепче, да и сейчас сантиметра на четыре и килограмма на три обгонял Ивасика. Но уж очень суров и серьезен был теперь ее самый хрупкий внук.
И даже когда он однажды сказал начальнику группы:
«Завря оживает,и объяснил:У него кожа другого цвета становится», даже и тогда Ивасик не радовался, не ликовал, а был серьезен и насторожен.
И настал день, когда Завря действительно очнулся.
Завря, Завря!позвал потихоньку, чтобы не напугать, Ивасик.
Завря посмотрел на него, но не засвистел, не обрадовался, смотрел так же, как на всё остальное вокругвнимательно, но без всякого чувства.
Ивасик и призванная на помощь Лиля посвистели и пощелкали, но Завря, внимательно посмотрев на них, опять не откликнулся.
Он разучился разговаривать!»горестно воскликнул Ивасик.
Возможно, он еще не пришел в себя, сказали ему исследователи.Возможно, у него выпадение памятиэто бывает после сильных потрясений.
Нет, это камни. Это камни разучили его!
Разучили, так научим. Чего ты расхлюпился? Родитель, называется,сказала решительно Лиля.
О ЧЕМ РАССКАЗАЛИ КАМНИ
Завря все больше оживал, если можно так выразиться. Он уже много двигался. Он все рассматривал. Он купался в море. Ивасик очень испугался, когда Завря впервые вошел в море. В крайнем случае, сказали Ивасику, поднимут в воздух вертолет, и Завря никуда не денется. Но Завря даже и не двинулся вглубь. Он бегал, подгребая ручками, по мелководью, так что нос его, три глаза, три горба и хвост были на уровне воды, а сам он весь под водою.
Каждый день теперь Завря купался. Несколько раз отплывал он подальше, но ненадолго и неизменно возвращался на берег. Ходил он и вдоль моря по берегускорее, уж не ходил, а бегал. Но останавливался, недовольный, если следовали за ним. Одному Ивасику разрешалось сопровождать его, хотя по- прежнему Завря молчал и, похоже, даже не помнил, кто такой Ивасик.
Прошло какое-то время, и Завря заговорил: засвистел-защелкал. Но сколько ни вслушивались Ивасик, Лиля и Глебэто не были прежние, «человеческие» слова. Вскоре Лиля и Глеб перестали прислушиваться к Заврику. Глеб даже сказал:
Завря впал в младенчество, он произносит неосмысленные звуки.
Ивасик оказался терпеливее. Он все вслушивался и вслушивался в Заврино «бормотание», а, выслушав, подолгу говорил с Заврей по-старому: то голосом, то свистами и щелканьями. И тогда отрешенный взгляд Заври останавливался на нем, и волны морщин проходили по коже его лица, его шеи и плеч. Но так и не услышал Ивасик в ответ ни одного знакомого слова.
Лиля приносила Завре его рисунки и записки, его послания. Опять волна морщин пробегала по лицу Заврино нет, Завря явно не узнавал своих творений.
Эти камни совсем отшибли ему память,жаловался Ивасик.
Так оно, видно, и было. Но вместе с тем Завря все осматривал, до всего дотрагивался и все свистел, шипел и щелкал. Однажды, когда он подошел к Нине и начал быстро и сосредоточенно дотрагиваться до ее лица, шеи, рук, она не вытерпела и хлопнула его кухонным полотенцем. Иправо, чудо!Завря вдруг засвистел-засмеялся, как прежде. Но сколько потом ни смешили его, что ему ни показывали, как с ним ни заигрывалинет, больше он не засмеялся.
Но Ивасик приободрился. Раз уж Завря засмеялся, значит, рано или поздно вспомнит и все остальное, решил он. И опять старательно говорил он с Заврей, и опять слушал, как щелкает и свистит тот.
Хлеб!говорил Ивасик сначала голосом, а потом шипением и щелканьем, и показывал хлеб, и даже ел сам и кормил Заврю.
Ивасик!говорил он голосом, а потом фырканьем, свистом и щелчком и указывал на себя.
Завря смотрел внимательно, а потом принимался за собственную тарабарщину. А ученые всё записывали: и речи Ивасика, и лепет Заври, и излучение камней, которые «работали» все активнее.
В часы, когда Завря спал, на станции начинали воспроизводить все то, что услышали и записали днем. Глеб, стараясь вникнуть, обязательно присутствовал при этом. Ивасик раза два тоже приходил, но, едва умолкал магнитофон и включались компьютеры и мониторы, Ивасик переставал что-нибудь понимать, по одним экранам бежали зигзаги и молнии, по другим нескончаемые ряды цифр. Зигзаги и молнии еще напоминали Ивасику что-то светлое и согласноепрошлогоднюю радость, такую прекрасную догадку, что всё в мире от молний. Но Завря был не от молний, и листик распустился на ветке, которая тоже не была молнией и они не понимали с Заврей друг друга, и потому все эти зигзаги и цифры казались Ива- сику бесполезным занятием.
Но однажды Ивасику торжественно объявили, что Заврин лепетотнюдь не тарабарщина, а речь, но еще непонятная. Однако есть и ключ к этой речикамни и их излучение, пульсация их излучения, зигзаги и кривые, все эти ряды цифр показывают связь между собой, соответствие. Похоже, что камни обучают Заврю, разговаривают с ним и переводят ему слова Ивасика.
Теперь уже Ивасик не меньше, чем все остальные, ждал, когда ключ к речи Заври и камней будет подобран, вычислен, найден, угадан. И этот день настал. Говорил Ивасик, говорил Завря, говорили «камни», а компьютеры работали переводчиками. Впрочем, когда Ивасику сказали: «Говори, спрашивай», он так растерялся, что сначала вообще не мог вымолвить ни слова, а потом не нашел ничего лучше, как спросить:
Завря, у тебя не болит голова?но тут же поправился.Завря, ты помнишь меня?
Завря ответил сразу на оба вопроса.
У меня не болит голова. Немного помню. Недавно немного помню. Ты хороший человек.
Завря, а ты помнишь, как ты говорил про себя: «Завря хороший человек, солнышко»?
И Завря засвистел-засмеялся, и радостно засмеялись все вокруг, слушая, как разговаривают друг с другом на человеческом и еще неведомо чьем языке Ивасик и Завря.
Но дальше стали открываться такие поразительные вещи, что уже не до смеха было.
Начать с того, что не подтвердилась ни одна догадка Глеба, или, вернее сказать, подтвердились сразу обе.
Да, Завря был землянин, потомок древних, вымерших на Земле ящеров. И в то же время он был инопланетянин.
Дальнейший рассказ Заври был так странен, что этот рассказ долго еще потом обсуждали и объясняли себе и друг другу все слушавшие в тот день Заврю.
В то время как ящеры на Земле стали гибнуть, в нашей
Вселенной уже существовали высокоразвитые цивилизации. Они наблюдали планеты, где уже возникла жизнь, но при этом никак не вмешивались, ибо пути развития жизни на разных планетах, в разных условиях неповторимы и даже самый развитый разум не может предвидеть, во что и как она разовьется. Иные формы жизни приводили к возникновению разума, и каждый разум был так же уникален и неповторим, как породившая его жизнь. И не было, сказал Завря, во всей Вселенной ничего важнее этих особенных путей развития разных цивилизаций. И те цивилизации, что уже высоко развились и знали и умели так много, что могли бы направлять едва возникшие цивилизации, раз и навсегда наложили на это запрет. Потому что совсем не нужно, чтобы цивилизации повторяли друг друга, ибо нечего тогда будет поведать им друг другу, когда встретятся они наконец.