Смотрите на меня, ибо смертью я рисую новый узор бытия.
Я приду к вам и позволю смотреть на меня, пока я делаю свою грязную, но такую необходимую работуочищаю Землю от заселивших её паразитов. Я подарю вам смерть, как любовь. Я отправлю вас в небытие и больше никогда не вспомню о вас. О, бесполезные мои, я стану вашей музой! И с покорностью вы будете смотреть, как я вырезаю вас по одному. Это будет самое прекрасное полотно! Вашей кровьюбагряные закаты, вашей плотьюгоры и равнины, вашими болтливыми языкамибесконечные реки самолюбия, озёра эгоизма и моря жестокости. И там, в бездонной высоте алого неба, я расправлю над вами свои крылья, обниму вас, как родных, словно люблю вас больше своей жизни и завершу ваше бессмысленное существование одним взмахом ласковой руки. Я склоню над вами свою голову, слушая последние песни, мольбы, молитвы, и концы моих волос окрасятся красным, утопая в водах вашей агонии. О, мои скептики, циники и деятели науки! Если бы вы просто приняли на веру всю красоту окружающего вас мира, с благодарностью ценили саму идею вашего существования, если бы не ставили под сомнение каждый Божий дар, возможно, до сих пор были бы живы. Да, вашу численность периодически прореживала бы чума, извержения вулканов, цунами и засуха, но это все же лучше, чем быть уничтоженными под ноль Апексом.
Я делаю шаг вперед. О, мои сомневающиеся и неверующие! Наслаждайтесь последними часами, ибо я иду к вам. Похожая на вас снаружи, совершенно иная внутри.
Я делаю второй шаг. О, мои любящие и любимые! Обнимайте друг друга как можно крепче, ибо шаги мои тихи, взгляд кроток, улыбка нежнавы не усомнитесь ни на секунду, открывая мне двери.
Я делаю третий шаг. О, последние выжившие! Впитывайте последние часы, минуты, секунды
Ибо смертью я рисую новый узор бытия
Я перехожу на быстрый шаг, и мое алое платье превращается в пыльные джинсы и рваный свитер, мои ноги облачаются в поношенные берцы, а лицо становится блеклой маской усталости и обреченностикрасные губы впитывают краску, становясь блекло-розовыми, серость проникает вглубь лица, уступая место светло-бежевой коже и еле уловимому румянцу, волосы сплетаются в засаленную косу. Там, где требуется по сценарию, выступают крохотные царапинки, шрамы и ссадины, под глазами залегают синяки, руки покрываются отметинами зубов красных.
О, мои доверчивые и наивные! Как же меня тянет блестящее красное за вашими сердцами. Ваше самое бесполезное изобретение за всю историю человечестваваше чувство вины.
И когда Красный в обличии человека пересекает площадь перед торговым центром, утопая в море припаркованных автомобилей, в квартире на четвертом этаже неприметной пятиэтажки, бесшумно открывается входная дверь. Ряженыйвсевидящий, но единственный, кого она не видит Тонкие ноги в разношенных ботинках медленно переступают по линолеуму. Тихо, неслышно. Но не потому, что она крадетсяона знает, Ряженого здесь не будет. Просто ей не хочется снова видеть ЕГО. Особенно в том виде, в каком она предполагает его найти. Как его бывшая лаборантка, она догадывалась, что могло произойти, чтобы получился именно такой, весьма специфический конец света, потому как в некоторых расчетах подобное предсказывалось с невероятной правдоподобностью и точностью, вплоть до таких мелких деталей, как отсутствие пыли и семидневная цикличность. Она знала это с самого начала, но как его бывшая любовница, не стала ничего делать. Её тихие шаги по коридору и прямоона застывает в проходе плохо освещенной комнаты и смотрит на тело, лежащее на полу лицом вниз. Сказать по правде, ей нравилось то, что произошло с окружающим миром. Мало людей, и с каждым днем становилось все меньше. Как она и хотела. Честно говоря, она просто ждала, когда придет её очередь. Забавно, но у людей все это время под носом ходили самые настоящие часы. Она была точкой отсчета. Именно по тонкой кривой линии её жизни можно было посчитать, сколько царствовал Апекс.
Вокруг так много людей. Они мелькают, гудят, роятся. Их тела мельтешат, словно мошкара, сводят с ума периферийное зрение и не дают оторвать глаза от пола. Как же их много
Он смотрит на неё и впервые за все время их знакомства она его раздражает.
Это не катастрофа, глухо говорит он.
Она поднимает на него заплаканные глаза и тамнемые упреки, трусливые доводы, невысказанная обида и где-то в темной, вязкой глубине широких зрачковего вина. Он отдергивает взгляд, словно обжегся. Он опускает ресницы, смотрит в пол и говорит:
Слушай, ты не первая, и не последняя, кто делает это.
Его голос становится раздраженнымэто что чувство вины растет, набухает внутри него, сверкает на дне колодцев её глаз.
Ты же не маленькая
Вот именно, тихо шепчет она.
Он замолкаетеё первые слова за эти полчаса. Такие слабые, такие тонкие, но их крохотные коготки больно впиваются в глотку.
Он набирается смелости (наглости?) и снова заглядывает в два бездонных колодцаоттуда глядит ядовитое одиночество. Оно поднимает свою морду, ощетинивается, впивается тонкими лапами-иглами в холодные, скользкие камни, ползет наверх
Я уже не маленькаямне тридцать пять. Слишком немаленькая (он это прекрасно знает).Ты же понимаешь, возможно, этомой последний шанс
И что ты предлагаешь? взрывается он.
Несколько человек оборачиваются, но проходят мимо, возвращаясь к своим делам. Он кусает губы, сжимает кулаки и зло смотрит на проходящих людей из-под густых бровей. Все-таки не самое подходящее место для разговора. Но что поделать, если все началось уже в больнице? Такие вещи трудно контролировать. Он разгибает одеревенелые пальцы рук и снова переводит взгляд на женщинуеё, крохотную, напуганную, придавливает к земле безапелляционностью вопроса. И правда, что она может ему предложить? Кроме того, что уже предложила. Она предложилаон взял. Все как у взрослых. Тогда почему она чувствует себя маленькой, напуганной девчонкой?
Ты предлагаешь мне развестись? Бросить детей?
Она ничего такого не предлагала. Никогда. Она в таком ключе никогда даже не думала, но почему-то слова, отвратительные, мерзкие срываются с языка:
Дети? Твой младший уже поступил в институт, а старший в этом году заканчивает
Вот именно! На кону не только моя репутация, но и их. И всей моей лаборатории.
Репутация? Черт возьми, речь идет о моем счастье, а ты тыкаешь меня носом в свою репутацию?
Эти сволочи Им дай только повод зацепиться! Они зарубят Апекс на корню!
Повисает тяжелое молчание, во время все в их теле, что может говорить, кричит в приступе яростиглаза, брови, губы, морщины, руки и мечущаяся грудная клетка.
Сделаем все в самое ближайшее время. Я уже договорилсяЛазарев сделает все сам.
Её губы снова дрожат, изгибаются полумесяцем вниз. Он смотрит, видит это, но продолжает:
Никто не узнает.
Силы покидают в один миг, и вот она совсем расклеиласьвода бежит по её лицу, и она даже не пытается убирать её. Длинный, узкий коридор наполнен людьми, и нужно, чтобы никто из них даже ухом не повел. И те, кто просто проходят мимо, и те, кто знает их обоих или только его одногоникто из ныне живущих не должен знать, что она носит в себе опасность для его брака. Забавно, что опасным это стало именно сейчас, а не тогда, когда все началось. Белые стены, высокие потолки, бесконечные двери и нескончаемый поток людей. Все чаще кто-нибудь из прохожих поворачивает голову, чтобы удовлетворить свое любопытстводаже посреди больничного коридора откровенно плачущая женщина вызывает оторопь.
Как же много людей
Я сама, говорит она.
В первые несколько секунд они оба не верят тому, что сказано. Но потом женщина поднимает глаза и смотрит на него так, чтобы он поверил ей. Он не верит, а потому звучит идиотский вопрос:
Что «сама»?
Сама справлюсь.
С чем? С абортом? Ты в своем уме?
Я не буду делать аборт.
Прозвучало тихо, но твердо, а оттого оглушительно громкопредупредительный выстрел в воздух. В его глазах сужаются зрачки, пальцы сплетаются в тугие кулаки.
То есть, какне будешь?