стоп!
Так рождается самое неповторимое мгновение
Звенящая тишина на фоне атомного гриба, поднимающегося к небесам.
Абсолют невесомости там, где секунду назад было давление в двенадцать атмосфер.
Полный стоп там, где только что было движение.
Я оборачиваюсь и смотрю на то, что осталось от него, и мне не становится больновсе, что было во мне от человека, я отдала ему. Больше, чем он мог взять. Вытираю рот рукой, смотрю на тыльную сторону ладони, окрашенную красным, снова поднимаю голову и спокойно рассматриваю его тело на полу душевойглаза открыты и мертво сверлят темноту, его руки безвольно раскинулись в стороны, его живот раскурочен. То, что осталось от его внутренностей свисает рваными краями огромной дыры, в которую превратилось его тело, и кровь много крови. Очень много.
Мне нравится.
Я осталась одна. По коридору душевойв раздевалку для персонала. Как тихо. Мое нагое тело теперь единственное вместилище жизни на несколько километров вокруг. Жизни, но не души. Очень скоро не останется и этого, потому что яновый виток эволюции. Мягко, неслышно мои голые ступнипо кафельному полупересекаю длинную широкую комнату и выхожу в узкий служебный коридор. Если ты единственное живое существо на многие метры пустой земли, может ли это сделать тебя особенным? Полагаю, когда не с кем сравнивать, особенным быть нельзя. Ты просто единственная вариация. Мои голые ноги, руки, тело в темноте длинного коридорадвери: передо мной открывается первый этаж. Он льет на меня серый свет и музыку первозданной тишины. Наверное, именно так звучал мир до сотворения человека. Не только на подземной парковке, но и здесь тоже когда-то жили люди. Раньше люди жили вездеторговый центр был забит ими. Наверное, неплохие, я просто не помню. Я иду мимо вещей, которыми они захламляли свои жизни, едва касаюсь кончиками пальцев мертвых предметов, прощаясь и навсегда забывая тех, кому они были нужныстол, стулья, посуда, одежда, раскладушки и одеяла, аудиоплееры. Мое голое тело плывет, танцует в сером мареве, оно светится, тонко звенит предвкушением. Я пересекаю пустой бокс, где раньше жили двуногие крысы, и чувствую себя совершенной, просто потому что яне одна из них. Передо мной открывается широкий коридор холла первого этажа, освещенный вечным днем по ту сторону ударопрочных стекол, и он ведет меня к баррикадам. Я улыбаюсьстранно закрываться от Красных снаружи, когда они внутри. Босые ступнинеслышно по кафельному полуя легкая, я новая. Я подхожу к баррикаде
Сквозь пустые дворы, мимо заброшенных домов и заставленных машинами дорогк неприметной пятиэтажке. В подъезд, вверх по узкой лестнице до четвертого этажа, первая дверь слева, ручкувниз. Дверьбесшумно наружу, словно ничего не весит. Узкий коридор светлой квартиры расходится перекресткомпрямо, в кабинет О, не пугайтесь! Они здесь уже давно.
к баррикаде из канистр и тяжелого стола. Один взмахи они разлетаются от моей руки, словно декорации из пенопласта. Ясила. Яновая волна. Предвкушение нежно прокатывается по нервным окончаниям, сладостно стонет внутри меняя улыбаюсь. Выламываю замок, открываю дверь и выхожу
Один смотрит на другого. Застывшая черно-белая картинка, если бы не быстрые, живые глазаРяженый всматривается в распростертое на полу тело и скалится лошадиными зубами. Тонкое и гибкое, серое и красное, слепое всевидящее, оно, в буквальном смысле, рябит от напряжения. Тело на полу ничего не испытывает. Лицом в пол, рукив стороны, ногибезвольными плетямионо застыло в шаге от смерти. Наверное, совсем не так представлял себе свое бессмертие Марк Яковлевич.
и выхожу на площадь перед торговым центром, оглядываю пустыню и замираю. Закрываю глаза, вслушиваюсьмое тело звенит, рябит, истончается. Предвкушениеэлектрическими иглами в кончиках пальцев, эволюцияледяной шугой по тонким артериямвнутри меня искрятся и переливаются «сейчас», «вот-вот», «с минуты на минуту». А в следующую секунду резко поднимается девятибалльная волнаобрушивается, ломает и бьет меня. Сгибаюсь пополам, жуткий хрип из моих легкихтрудно дышать, рот беззвучно распахивается, но воздуха нет во мне, нетвокруг, не стало вообще. Тело дрожит, тело корчится, пальцы впиваются в шеюя рву кожу, я пытаюсь добраться до горла. Я хочу дышать! Мое тело кричит, мое тело стонет и плачетя умираю. Вся моя суть рассыпается песком пикселей, ворохом бессвязных воспоминаний, пеплом выгоревших эмоций. С хрустальным звоном взрываются мембраны клеток, атомы моего тела дрожат, рвутся устоявшиеся связи молекул. Я горю. Стискиваю зубы, сжимаю кулаки и, забирая последний кислород, раскрываю рот и рву легкие безумным криком
Ряженый поворачивается к двериулыбка разрезает ярко-красный рот, огромные зубы клацают, когда он говорит:
О, выбралась! он снова возвращается к человеку, лежащему на полу лицом вниз. А она, пожалуй, покруче Апекса будет. Я бы даже сказалоналучшее из того, что ты когда-либо сотворил.
Слепые глаза разглядывают косматые пряди волос, раскинутые руки и ноги.
Знаешь, Ряженый ухмыляется, она у тебя такая умница, он поднимается на ноги, не отрывая взгляд от тела. Ну, не скучай. Никуда не уходи, тихо смеется Ряженый, а затем
появляется на площади перед торговым центром. Он смотрит, как я корчусь, хриплю, раздираю кожу на шее, и улыбается во все зубы. Серое лицо освещает триумф, когда он говорит:
Смотри на меня, ибо смертью я рисую новый узор бытия.
Я не слышу егоя хриплю, корчусь в предсмертной агонии. Он шагает ко мне, он тянет ко мне свои руки:
Тымое чудо
Ряженый склоняется над моим телом, тянет безжизненные, ледяные ладониони ложатся на мои плечи. Судорожный, рваный, мой вдохоглушительным свистомв серое небо. Я раскрываю рот, воздухпронзительным свистомв легкие. Я дышу. Голова кругом, руки трясутся. Я дышу! Я обезумелавдох, выдохвсе, на что я способна. Свист легких, распахнутые губывдох, выдох, вдох, выдох. Нутро жжет кислород, воздухраскаленным металлом в мое горло, по трахее, в жадные альвеолытело впитывает, тело наполняется. Разгибаюсь и дышумое тело трясется, мои глаза судорожно шарят по серому лицу, а он смотрит на меня, ярко-красные блестящие губы растягиваются, и я сомневаюсь, что это улыбка, потому что чувствую его рукиони больно впиваются в мои плечи, они сжимают, вонзаются. Я смотрю в слепые, мутные глаза, но его руки красноречивееони расслабляются, отпускают, большие пальцы нежно поглаживают ключицы. Он говорит:
Давай переоденем тебя.
Ледяные пальцы серых рук становятся игламиони протыкают мою кожу. Она взрывается ярко-красной кровью и льется по его рукам. Вдох застревает в моем горле, глаза распахиваютсяя смотрю, как моя кровь заливает его, как она красной волной струится по рукам, заливается в рукава бордового фрака, пропитывает ткань и становится живойподнимается вверх по плечам, подбирается к лацканам и забирается за ворот. Ряженный с наслаждением вертит головой, позволяя кровавой волне захлестнуть его шею, забраться за ворот. Он с хрустом ломает мои ключицыя кричу, раздирая легкие. Его пальцы продавливают дробленую кость, рвут кожу и мышцы, забираются внутрь, разрывая мое тело, и он шагает в меня.
Выгибаюсь, ломаюсь, запрокидываю головуя кричу, вбирая в себя тварь. Хруст костейРяженый ломает мою плоть, и я чувствую смерть в каждом позвонке. Кто-нибудь, помогите мне! Он внутри меня и ползет по венам, он сжигает оболочки нервных окончаний, он вплетается в меня, и мое тело горит. Горячо! Горячо!!! Рассыпаюсь на атомы под напором эволюции, выгибаю пальцы, пытаюсь собрать себя. Я кричу. Я плачу. Моя сущностьрасплавленным воском сквозь собственные пальцыя пытаюсь удержать её. Ряженый ломает мою сутьон заполняет меня, раздувается во мне, заменяет меня собой, пробираясь по позвоночнику прямо к основанию черепа и тампо мягким, розовым извилинам головного мозга
Замираюсквозь ватную тишину тонкий перезвон льющихся секунд. Вслушиваюсь в свое тело, поворачиваю голову, выгибаю шеютишина. И в этой тишинетонкий, хрустальный перезвонэто не секунды, этоэволюция.
Мой смехтонкий, прозрачный, хрустальный перезвон. Мое тело разгибает спину, расправляет руки-крылья с тонкими, длинными пальцами, выпрямляет ноги, крепко упираясь в земную твердь, тонкая шея вертит головой, прислушиваясь к новому ритмумое тело распускается, становясь длинным, гибким, словно расплавленное стекло. Яэволюция. Сквозь поры просачивается сероекожа раскрывает цвет по тонам, раскладывает на составляющие, являя мне новую версию серого, теперь этоя. Мой рот превращается в тонкую, густо накрашенную, ярко-красную полосуона разрывается огромными лошадиными зубами. Ибо ясмерть. Веки распахиваются, и тамгустое, мутное, тёмное заливает глаза, отбирает свет, погружая в темноту целый мир. Все, что осталось от людей, погибнет от моей руки. И это будет красиво. Я смеюсь. По голому телу струятся темно-бардовые нити, обвивая, облизывая языками мое тело, облачая меня в гранатово-красное платье. Ибо явина. Все это чушьэпидемия, мор, голод, войны и водородные бомбы. Смерть придет к человечеству в ярко-красном, с ног до головы одетая в meum est vitium, и будет прекрасна. Слепые глазные яблоки, заполненные чем-то мутным, видят лучше, чем я когда-либо видела раньше: они видят прошлое, где человечество прожигало свой дом насквозь, наивно полагая, что старушка-Землявсепрощающая дура; настоящее, где почти не осталось людей кроме небольшой крысиной стаи на другом конце города и самого совершенного симбиоза человека и красного; будущее, где буду только я. Я и мои Красные. Слепые глаза видят то, что не случилось, и то, что могло бы произойти, они точно знают, сколько минуло времени с тех пор, как Апекс подмял под себя человечество, и то, как я не родилась в прошлой жизни.