Может, просто люди не такие уж идиоты?
Да нет же! Выидиоты, да еще какие. Дело не в вас, а в том, что ей нужно соблюсти формальностидать вам шанс все исправить, серое лицо поворачивается ко мне, настоящей, и улыбается, нежно, почти ласково. Ну да ладно, я могу подождать. Все равно, совсем скоро мир наводнят Красные и будут куда более примерными детьми, чем люди. Придет время, когда настанет наша очередь быть благодарнымимы будем умнее, признательнее, осторожнее. Мы будем достойны своего Творца.
А мы недостойны?
Он смеется, и огромные лошадиные зубы грозятся разорвать рот:
Да вы же на хрен спустили в канализацию все человечество! Ну, не все вы, но один из вас.
Отражения не сталостекло стало черным, матовым, непрозрачным. Во мне звенит пустота, во мне ничего не осталось. Он сожрал меня, вычистил. Япустое, и он легко наполняет меня своей истиной.
И что же нужно сделать, чтобы завершить начатое? спрашиваю я.
Нужно убить всех оставшихся, и не дать умереть последнему.
Тому, кто убил меня?
Да, да ему нельзя умирать.
Куцый открывает дверь и идет по коридору четвертого этажа. Темнота сменяется полумраком от тусклых ламп стеклянного куба. Куцый пересекает длинный, широкий коридор и замирает в нескольких метрах.
Она лежит на спине, тонкие губы шевелятсяони говорят с кем-то, они слабо, из последних сил возражают и спорят. Они говорят с пустотой, и, наверное, пустота отвечает им, потому что большие глаза наполняются слезами. По-человечески. Словно там еще есть кому плакать. Он смотрит на тонкое, крохотное тело на полу стеклянной тюрьмы и ненавидит себя. Челюсти сводит до боли, кулаки сжаты, и тонкие полумесяцы ногтей врезаются в кожу. Он виноватне досмотрел, не уберег, потерял бдительность. Каких-то жалких пять минут! Но и этого оказалось вполне достаточно. Вина сводит скулы, топит его нутро в мерзкой липкой ненависти к себе, льется в легкие, заставляя часто дышать, копошиться в грязном мате, словно свинья в дерьмеона отравляет его.
Та, что когда-то была Воблой, замираетпустое лицо вспыхивает слабым огоньком сознания, рот закрывается, глаза поднимаются, отыскивают Куцего и смотрятне в лицо, а на грудьтуда, где грохочет сердце. А затем нечеловеческая улыбка выгибает грязный, измазанный запекшейся кровью, рот.
Он будет ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь, и даже после смерти он будет носить в себе тонкие ниточки виныяркой, красной, сладкой. Во всех следующих жизнях, в каждой из них он будет помнить эту улыбку и знать, что это его вина. Это его вина, как бы ни торопился хронограф времени. Это его вина, в какой бы эпохе он ни родился заново. Meum est vitiumснова и снова, и не для того, чтобы помнить горечь вины, а для того, чтобы помнить её глаза.
Куцый подходит к стеклянному кубу в тот момент, когда темно-синий RAV пересекает ворота стоянки огромного больничного корпуса, въезжая на территорию, закрытую от Красных. Куцый открывает тяжелый замок, в то время как старуха медленно толкает тележку, продираясь сквозь стоянку заброшенных автомобилей. Люди умирают, тонкая материя времени раз за разом обрывается, связывается в кольцо, чтобы вернуться к началу снова и снова, а Куцый отодвигает тяжелую металлическую щеколду и тянет дверь на себя.
Глава 8
Наверное, сейчас в ней говорит человек, потому что глаза её обретают осмысленность, становятся большими, блестящими, прозрачными стеклянными шарами:
Ты что делаешь?
Дверь открывается, Куцый шагает внутрь:
А на что это похоже?
Тишину прорезают гулкие шагиКуцый медленно пересекает стеклянный куб. Она жмется к дальнему углу и жутко вертит головой, её голос быстрой дробью, бешеным спазмом глотки сумасшедшего:
Уходи, шепчет она. Её ноги скребут по полу, пытаясь вогнать тощее тело как можно глубже в угол. Уходи!
Он проходит к дальней стене тюрьмы, чувствуя тошнотворный запах блевотины, сладковатый смрад разложившегося мяса и крови.
Шаг, другой и он замирает в полуметре от неё, садится на корточкиего глаза задумчиво рассматривают узор кровавых разводов вокруг рта, ввалившиеся щеки, огромные, стеклянные глаза, похожие на бусины. И все же, где-то там, за этим убийственным макияжем прячется Воблатонкая, быстрая, теплая, податливая и гибкая. Рассказывать, как он соскучился, уже некому, поэтому он просто протягивает руку и проводит ладонью по впалой щеке. Прохладная.
Давай отмоем тебя от этого дерьма.
Прозрачная паутина воды, внизогибая выпуклости, скользя во впадины, по изгибам двух тел к центру притяжения Земли. Тонкая струйка воды по её груди спускается вниз, повисая на розовом соскекапля сверкает в полумраке, искрит тем немногим светом, что прячется во тьме. Он проводит пальцем по розовой коже, капля соскальзывает по его пальцу, Вобла вздыхает, закрывает глаза. Он жадно смотрит, как распускается тонкое тело в его руках. Вода вбирает в себя память о мерзком и вот, прозрачная, чистая, хрустальная, она спускается по её лицу, окрашиваясь розовым, красным, гранатовым, бордовым. Вода смывает с её лица маску безысходности, и, глядя, как её лицо очищается от крови, он думает, что у них, возможно, еще есть время. Вторая рука поднимается, проводит по тонким губам, стирая мерзость, позволяя воде смешаться с кровью, а затем спускается, обвивает её шею и тянет к себе. Он целует её, она отвечает. Губы, язык, дыханиесейчас оначеловек даже больше, чем была до всей этой истории с Ряженым. Сейчас, когда её руки перестали дрожать, тонкие пальцы становятся жаднымиони, робкие и неуверенные, забывают неловкость, позволяя воде смыть её вместе с запекшейся кровью, они скользят по его плечам, и он чувствует себя человекомнастоящим, таким, каким он был до Апекса. Когда её руки спускаются по его груди, животу, пытаясь вобрать в себя его тепло, он вспоминает вожделениеогнем внизу живота, горячей, пульсирующей эрекцией. Дыхание сбивается. Боже мой, как давно он не чувствовал этогожелания иметь любимое тело! Сейчас он знаетэто благодаря тому, что Апекс вместе со всей одеждой валяется на полу. Потому что когда у тебя всего одно мгновение, одна попытка, и ничего нельзя переиграть, вернуть, пройти по новой, жизнь становится тем, что она есть на самом делецепью НЕПОВТОРИМЫХ моментов. К черту Апекс! Он прижимает её к стене душевой. Она вздрагивает. Он отрывается от её губ, целует тонкую шею, утопая в ней, чувствуя, как женское тело напрягается под его желанием, и еле сдерживает себя от того, чтобы укусить еёвцепиться в неё зубами. Он вжимает её в угол, прижимается бедрамиеё живот втягивается, пугаясьего, такое горячее, вожделение и её, такая холодная, кожа живота. Его ладонипо её бедрам вверх, по ягодицамони впиваются в желанное тело, вжимают его в себя, и там, где горячее соединяется с холодным, и разница температур кричит о том, что ему нужно быть не снаружиему до дрожи хочется быть внутри. Её руки острыми ногтямив его плечи, быстрое дыхание горячей волнойпо его шееона напугана. Он это исправит. Ладоньпо ягодице вниз, от задней стороны бедра по внешней, скользит к внутреннейона зажимается и что-то шепчет сквозь шелест быстрого дыхания. А для него слова потеряли всякий смысл, и во всем проклятом мире осталось только самое важноеполный контроль над её хрупким телом. Пальцы по гладкой коже вверх, до тихого стона и еле слышных протестов, в нежную, раскаленную женскую суть. Господи, до чего же хорошо Её стон, его выдох. Танец воды на её плечах, линии тонких рук на его спинеспаянные, сплетенные, самые одинокие на всем белом свете, спрятанные в своем одиночестве, как в коконе, скрытые от бед и горя в самом сладком обмане за всю историю человечестваиллюзии вечности любви. И нет вселенной бесконечнее, чем сладостные секунды до «воедино», и вселенная эта тем больше, чем сильнее желаниебыть в ней, вобрать его в себя. Взять, отдать. Забрать, подарить. Взять больше, чем сможешь выдержать, отдать больше, чем у тебя естьвот вся суть близости. Настоящей близости. Самый пронзительный, самый искренний эгоизмвобрать в себя другого человека, стать единым целым, и короткое мгновение, такое быстрое, что вселенная никогда не заметит его, прожить в едином теле. Сладкая, нелогичная математика, где один плюс один равно один. Её тело позволяет ему все, и он принимает тонкое, хрупкое на свои плечи, раскрывает спрятанное желанное своим телом Стон. Выдох. Если это не рай, тогда что же это? Движение. Скольжение. Боль. Я люблю тебя. Шепот. Объятие. Кровь. Только не оставляй меня. Скорость. Боль. Стон. Останься во мне. Дрожь. Касание. Крик. Спрячь меня. Держи крепче. Не отдавай. Не отдавай! Движение. Ритм. Боль. Любовь. Движение. Касание. Любовь. Движение. Шепот. Любовь. Движение. Любовь. Движение. Любовь. Движение