Если бы в округе росли деревья, они бы уже летали, вырванные с корнем из земли. Голодная невежественная пурга с хрустом откусывала от дворца шедевры архитектурыфилигранные островерхие башенки.
Ли Тэ Ри прислушался к хрусту, втянул отросшие когти и неохотно признал: бурю придется переждать. Выдвигаться в такой ураган опасно для жизни.
Он присел на березовый пенёк в кабинете и стал согревать в ладонях кружку с кофе при помощи эльфийских чар.
Я из-за тебя ни спать, ни есть не могу, обреченно уведомил он Пелагею. Только пить остаётся. Держи.
Пелагея примостилась на пеньке по соседству, приняла кружкуи едва не обожглась. Обернула краем юбки. До чего горячая!
На белом фарфоре красовался цветной узор из ягод и листьев остролиста. А внутри плескался кофе с молоком. Как выяснилось, любимый кураторский напиток, который хранился в ящиках со льдом, в замороженном состоянии.
Себе Ли Тэ Ри достал вторую порцию и опять принялся греть. На улице неистово завывала вьюга. Ветер, как буйный псих, изолированный в одиночной палате, бился о стены дворца, отчего на высоких хрустальных люстрах звонко дрожали подвески.
Может, скажете всё-таки, к чему эта спешка? спросила Пелагея, помешивая ложкой кофе. Шеф ведь до сих пор ей толком не объяснил, почему так взбудоражен, почему рвется отвезти ее к Эсфири.
А он точно в рот воды набрал. Посыпал свой кофе шоколадным порошком, протянул упаковку Пелагее: мол, хочешь? Та отрицательно помотала головой.
Куратор тянул с признанием. А надо ли говорить сейчас? Может, пусть она всё узнает, когда будет уже на месте, у Вершителя? К чему лишние переживания? Ведь гораздо легче услышать о смертельной болезни, когда ты без пяти минут здоров, когда у тебя есть все гарантии благополучного исхода.
Объяснения будут попозже, уклончиво ответил Ли Тэ Ри. Они имеют смысл, только если мы окажемся у твоей подруги.
Пелагею его ответ, на удивление, устроил. Она не стала докапываться до истины, донимать куратора расспросами. Как будто о чем-то догадывалась, будто и сама прекрасно понимала, что ничего хорошего ей не светит.
Нет, сама себя она исцелить больше не сможет. Аффирмации положение не спасутслучай куда более серьезный. Безнадежный, можно сказать, случай.
Ли Тэ Ри, Вековечный Клён, прочие экзотические твариникто не в состоянии состязаться с природой. Выход только один: отмотать время, одурачить судьбу, взломать систему мироздания и почистить базы данных. На такое способен только Вершитель либо его преемник. Что называется, Эсфирь, твой выход.
Если бы она еще и ураганы умела укрощать, цены бы ей не было. На край Зимней Полуночи впервые обрушился столь неистовый катаклизм. Куратора грызло дурное предчувствие. Да что там грызло! Било во все колокола, аж уши закладывало от тревоги.
Поэтому когда ему в спину вдруг вмазалась летучая мышь с запиской, привязанной к лапке, он даже вздохнул с облегчением: хоть какая-то ясность!
Записка была от Эсфири. Краткая, по делу. «Не приходи. У нас катастрофа. Двери больше нет», значилось на огрызке кальки, испачканной в шоколаде. Похоже, туда недавно конфету заворачивали.
Доставив письмо адресату, мышка взмыла к люстре и распалась высоко вверху на блестящее конфетти. Эсфирь, в отличие от некоторых, не эксплуатировала живых существ.
Куратор на фейерверк под потолком даже внимания не обратил. Его глаза подёрнулись дымкой.
Чудо, что мышь преодолела пургу и проникла в кабинет. Больше никаких чудес по прогнозу не предвиделось. Дивное исцеление Пелагеи накрылось медным тазом, и куратор ошеломленно отставил чашку с остывающим кофе на ближайший пенёк.
Отбой. Мы никуда не едем.
Почему?
Эсфирь пишет, у нее катастрофа, сухо и безучастно отозвался куратор. Он был всё равно что в прострации какой. Взгляд остекленевший, руки безвольно сложены на коленях. Путешествие отменяется, потому что срочности больше нет.
«Мы никуда не едем».
Пелагея не подозревала, какие полчища ошалевших мыслей скачут у него в голове. Она была благодарна буре за минуты незамутненного уединения, за тишину и покой, которыми так редко балует судьба. За возможность узнать куратора поближе.
Она, например, понятия не имела, что Ли Тэ Ри любит кофе с молоком и шоколадной посыпкой. Кроме того, что у него сногсшибательная харизма, страсть к парчовым шлафрокам и ювелирному делу, она, если начистоту, вообще ничего о нем не знала.
В данный момент у куратора наступила стадия отрицания. Пелагея перевела взгляд на его лицопосеревшее отражение острых душевных муки уронила свою чашку. Кофе расплескался, брызнули осколки. Что-то расщепилось у Ли Тэ Ри внутри.
Где-то в сердце разбили форточку, и теперь там гулял сквозняк, и от этого сквозняка стало так холодно, что захотелось немедленно согреться.
Эльф совершил резкое телодвижение и, очутившись на коленях, прижался к Пелагее. Он обвил руками ее талию, приник ухом к груди, словно намеревался прослушать грудную клетку на предмет шумов в легких, и порывисто выдохнул через нос.
Не уходи. Не уходи, пожалуйста! Что я буду делать без тебя? Как мне без тебя жить? быстро, словно безумец, зашептал он, сжимая ее всё крепче и крепче. Чувствуя ее пальцы у себя на плечах, на щеке. Ощущая тепло от ее ладони на своем затылке.
Руки Пелагеи были как крылья: вот-вот расправит и улетит навсегда.
Она гладила его снова и сновас жалостью, с недоумением, с опаской: чего он боится?
А Ли Тэ Ри мысленно корил себя за слабость, пытался задушить чувство безысходности, застеклить разбитую форточку, унять гулкое сердцебиение и принять, наконец, мудрое, единственно верное решение. Пока у него плохо получалось.
Дверь, на которую возлагалось столько надежд, пропала. У Эсфири творится хаос. Как же так? Почему всё так обернулось? Неужели выхода нет?
***
Едва оборотень затерялся среди деревьев, Юлиана прекратила мечтательно висеть на двери и прислушалась к голосу разума. Разум рекомендовал, во-первых, горячее питье у камина, во-вторых, горячую ванну, а в-третьих, завалиться в какой-нибудь мягкий уголок с книжкой и пледом.
Так, предупредила Юлиана, подходя к огню. Я собираюсь оторваться по полной.
На каминной полке она заметила медальон, который принёс Ли Тэ Ри, и в ее глазах зажегся интерес.
Ого, какая штуковина!
Лучше не трогай. Это тебе не игрушки, сказала Эсфирь и предусмотрительно спрятала орудие убийства фей подальше от заинтересованных глаз.
Только поэтому Юлиана благополучно выпила у камина чай, приняла ванну с пеной. Тщательно изучила под пледом книжку об эльфах и их видовом разнообразии («Надо же! И правда, существуют!»). И начала умирать от безделья.
Сломать еще один тренажер? Нырнуть в бассейн и выяснить, на сколько секунд она способна задержать дыхание? Ох, скука!
Потом ее гнездо на голове повстречалось с ловцом снов (вернее, Шансом), который болтался в алькове под аркой. Между гнездом и Шансом тотчас установилась пылкая любовная связь, и Юлиане пришлось долго и мучительно распутывать колтуны.
Во время распутывания она не могла избавиться от мыслей о медальоне, намертво засевших в уме. «Не игрушки» были как раз по части Юлианы.
Наверное, если бы не Шанс, она бы так и не обнаружила тайник Эсфири в одном из шкафчиков бара, под стойкой. Секретный код Юлиана отгадала с первой попыткитоже благодаря Шансу. «Вершителькозёл». Фу, как предсказуемо!
В тайнике, помимо разных подозрительных безделушек, среди десертных вилок и ложек серебристо поблёскивал медальон Джеты.
Юлиана не могла толком объяснить, зачем полезла за медальоном, зачем взяла его в руки и спрятала в карман походной юбки. Вероятно, ее примагнитил этот холодный блеск. А еще запрет Эсфири. Слова «нельзя», «лучше не» и прочие их синонимы производят на отдельных персон ровно противоположный эффект.
И только Юлиана завладела «перечеркнутой луной», дом решил, что пора выложить карты. Открыть двери, что были заперты. Обнажить свою многоликую сущность.
Попросту говоря, дом повёл Юлиану ходами, о которых его нынешняя хозяйка даже помыслить не могла. И спустилась Юлиана по узкой лесенке в погреб. И опознала в углу сундук.
Он некрасиво раздулся, вспух, как нарыв с водянистым содержимым. Что-то в сундуке гремело и перекатывалось, словно туда в сгущенном состоянии заперли грозовой фронт. Ее не предупредили, что к Ящику Разной Жути нельзя приближаться, особенно с медальоном Джеты.