Теперь молчал Антона. С его лица падала пена для бритья на бирюзовую плитку.
– Так и будешь молчать?
– Не знаю, как сказать.
– Расслабься, а не то мы сейчас тут задохнемся, – пошутил чтобы разредить обстановку Геннадий Петрович.
Антон рассмеялся.
И когда смех отступил, Антон обнял растерянного и не ожидавшего такого поворота событий Геннадия Петровича, и просто сказал:
– Спасибо, пап.
– Да не за что.
– Я тебя люблю.
– Я тебя тоже, мой мальчик.
Они похлопали друг друга по спинам, нервно смеясь и чувствуя себя намного лучше, чем мгновение назад и отпрянули друг друга, словно ничего и не было.
Геннадий Петрович бросил недокуренную сигарету в унитаз и сказал, что пошел надевать штаны.
– Пап…
– Да?
– Не будешь меня заставлять надевать галстук или бабочку?
– Нет. Обещаю.
– Хорошо.
– Я рад, что ты передумал.
– Я тоже.
– Ладно, хорош языком чесать! Времени в обрез, я не люблю опаздывать.
– Начинается брюзжание…
Арсений пришел за час до назначенного времени, чем приятно удивил Анастасию. Он много высказывался, что приходить заранее на семейные праздники традиция крайне сомнительная, от которой надо отказаться в пользу рассудка. То есть по его личным соображениям опаздывать на встречи – это и есть хороший тон.
Арсений был высоким, хорошо сложенным, сутулым от часто пребывания на просторах интернета и бледным по той же самой причине молодым человеком с проницательным взглядом и пытливым умом. Он часто пребывал в раздумьях, отчего его лоб прорезали неглубокие морщинки. Он носил далеко от современных стандартов красоты длинные усы, уходящие в бакенбарды, на голове – копну скрывающих уши русых волос, завивающихся после дождей. Одежда соответствовала старомодному образу: светло-коричневые брюки, застегнутая на все пуговки белая рубаха, скрытая под серый замусоленный кардиган.
Не успел он раздеться и как следует поздороваться с присутствующими, оценить оформления комнаты, стола и принарядившихся дам, Арсений сразу же вступил в полемику с Виктором на щепетильную для него тему. Он, как и многие горожане, выступал против строительства сталелитейного завода по производству поковок на окраине города, мотивируя личную позицию тем, что это ухудшит экологический фон на немыслимые десять процентов в городе, что приведет к катастрофическим последствиям – рост сердечно сосудистых и бронхолегочных болезней, высокий процент онкологии. Виктор же видел в строительство завода, прежде всего, хорошую возможность для тысячи рабочих мест.
– Насколько я осведомлен, Арсений, завод будет оснащен современными газо очистными системами и очистными сооружениями.
Виктор с Арсением вышли в сад – нарвать свежих яблок.
– Чистый воды маркетинг, – сказал Арсений, помогая Виктору собирать урожай в красное ведро. – Установят для галочки, через год – закроют, потому что экономически нецелесообразно. Ненасытные капиталисты навешали всем лапши на уши, что они такие праведные борцы за экологию. Что их приоритет – забота об окружающей среде. Мне смешно! Если ты думаешь о сохранении комфортных условий для существования человечества, этого города, в конце концов, – не строй завод. Просто ведь? А нет, так не получится, капитал не сколотишь. Так что про их приоритеты я хорошо осведомлен – деньги, деньги и еще раз деньги.
– Ты обращал внимания, что производство в нашем городе стала намного чище за последние десятилетия? Ни токсичных запахов в атмосфере, ни выбросов, после которых погибают деревья и цветут лужи. Тем более в наше время ни один предпринимать не начнет разрабатывать проект предприятия без выполнения международных стандартов экологического менеджмента.
– Вот не надо. Не надо. Знаю, как это делается. Одному дали взятку, другому – и завод стал экологическим чистым.
– Пессимистично ты настроен, Арсений.
– Потому что сейчас время такое. Воровское и легальное.
– Ты не думал, что это проблема мировая?
– Что вы имеете в виду, дядя Витя?
– Каждый не прочь заработать легких денег. Одна подпись – и вот оно светлое будущее. Тем более нынешнее, как ты его называешь, маркетинговое общество хочет иметь больше, чем может себе позволить. И Арсений тебе ли не знать, а ты у меня очень осведомленный молодой человек, какие личности поднимаются вверх – к господству и влиятельности.
– Те, кто любят деньги.
– Верно. Те, кто за деньги по головам пойдет. И не оглянется. Но это все лирика, мне пора на кухню, мой друг. На ужине – ещё поговорим. Дел невпроворот.
– Обязательно, дядя Витя. Кстати, ээ… как его, забыл…. Антон-спаситель придет?
– Да.
– И как он вам?
– Один раз видел. И очень много наслышан.
– Катя про него рассказывала?
– Скажу по секрету, кажется, моя дочь в него по уши влюбилась.
– Ничего себе…
– Но я тебе ничего не говорил. Окей?
– Окей.
Они вошли в дом, Виктор направился на кухню, а Арсений пошел искать Катю, чтобы успеть уединиться с ней до прихода особо почетного гостя.
Катя спряталась в своей уютной комнате на втором этаже.
Сначала она убрала со стенки кружку с недопитым мятным чаем, книги по психологии и личностному росту, личный дневник, потом сложила выглаженное, приятно пахнущее кондиционером белье в глянцевый без ручек комод.
Катя думала о том, что будет говорить гостям, если Антон не придет, а она была уверена, что он не придет. И от этого еще больше расстраивалась.
Улыбаться сквозь слезы с ноющей болью в сердце всегда тяжело, а самым близким людям – вдвойне. Виктор уже обо всем догадался, просто не подавал вида. Так уж было заведено между отцом и дочерью, причем молчаливым согласием – он не вторгается в ее личное пространство, пока она сама не захочет излить душу. За это Катя уважала Виктора, который, в свою очередь, внимательно ее слушал и высказывал собственное мнение на всплывающие проблемы, причем без лишних нравоучений.
Еще утром, до дневной суеты, заваривая себе очередную порцию кофе, Виктор спросил у Кати:
– Все нормально?
– Да, пап, – она допивала апельсиновый сок, отложив мобильник телефон.
– Уверена?
– Ну да…
– По тебе не скажешь.
– Сейчас приведу себя в порядок и не буду такой растрепанной и бледной.
– Прическа и косметика, подозреваю, не помогут.
– Помогут. Не переживай. И не думай обо мне. У кого сегодня день рождения?
– У кого? – Виктор налил в крохотную чашку крепкий черный кофе. Глотнул. – Хорошо!
Виктор сел напротив Кати – за круглый кухонный стол, заправленный матерчатой кремовой скатертью с двумя красными дорожками и украшенный вазочкой с благоухающими садовыми розами.
– Прости, что лезу. Не хочу, чтобы ты сегодня загрустила и истязала себя, не пойми чем.
– Обещаю, не буду.
Молчание.
– Хорошо. – Виктор понял, что Катя не хочет открываться ему, сменил тему. – Не верится, что мы встретились шестнадцать лет назад. Шестнадцать!
– И мне.
– Что-нибудь помнишь?
– Горячее какао.
– И все?
– Отрывками. – Она задумалась. – Но больше всего запомнились портрет красивой женщины, вкусный какао и мягкое кресло, в котором я уснула. А ты все помнишь, да?
– Словно это было вчера.
Он нисколько не лукавил. Эти воспоминания были особенными, настолько теплыми и нежными для дел сердечных, что не раз помогали ему справляться с депрессией.
– Не удивил. Учитывая, как часто ты рассказывал эту историю на разных семейных праздниках.
– Можно признаться?
– А взамен ты не потребуешь от меня откровений?
– Нет.
– Тогда давай.
– Что-то или кто-то подсказало мне не отпускать тебя, когда ты уснула на кресле, а я смотрел на тебя и не мог налюбоваться этим прелестным личиком. – Виктор взял холодную руку дочери и нежно поцеловал её. Катя в ответ обняла Виктора и положила голову на его плечо. – Не объяснить словами. Короче, я знал, что удочерю тебя.
– Сейчас тоже будет откровение, – игриво заявила Катя.
– А не хотела.
– Передумала.
– Я в предвкушение.
– Когда ты думал, что я сплю – я не спала.
– Даже так? Снова притворялась?
– Еще как! Но для благих целей. Это кто-то была – я. Именно я подсказывала тебя, что удочерить меня будет самым лучшим решением для тебя.