При всей стремительности бытия, постоянной занятости на работе за прошедшие пятнадцать лет Настя не забывала о главном, а именно о семье. Дети, Арсений и Кирилл, племянница Катя, были на первом месте. И если кто-то болел или нуждался в помощи, она безоговорочно отменяла деловые встречи, поездки, вечеринки и была с теми, кто в ней был необходим. Да что там, Анастасия часто брала детей с собой, если позволяли обстоятельства.
Анастасия была для детей не только мамой и тетей, а словно доброй феей, которая баловала вниманием и заботой, окружая любовью и теплой, чтобы никто не считал себя неполноценным. И вселила уверенность в то, что они способны ковать жизнь по своему и никто не должно их сбивать с заданных целей. И глядя на повзрослевших детей, уверенной походкой идущих по взрослой жизни, ее сердце наполнилось надеждой, что, в конечном счете, все будет хорошо и превратности судьбы не помешают им сбиться с пути и пройти по жизни достойно, оставаясь при любых обстоятельствах людьми с открытыми сердцами, не забывая о тех постулатах (бабушкиных, между прочим), которые вдалбливала им при любой возможности.
Лишь одно беспокоило больше всего Анастасию, особенно, когда дети все меньше и меньше стали нуждаться в помощи матери, у нее не было спутника жизни, с которым бы она разделила скорое приближение старости, маячащей на горизонте и нет-нет напоминающей о себе частой головной болью, повышенным артериальным давлением и зачатками надвигающегося артрита.
После развода ей потребовалось семь лет (с двумя подростками это казалось практически невозможным), чтобы завести роман с известным писателем, Артуром Юсуповым, который закончился так же невнятно, как и начался. Оказалось, что у Артура была семья, ожидающая его в родных краях. Было несколько мимолетных интрижек на светских мероприятиях, которые принесли скорее огорчение, чем удовольствие. И даже тесные дружеские отношения с Алексеем Беляевым, с её литературным агентом, незаметно переросшие в ненормальные сексуальные связи, по крайней мере, она чувствовала себя озабоченным подростком, думающая о сексе и день и ночь, завершились закономерным провалом с поиском нового литературного агента.
– Тетя Настя, приехала! – обрадовалась Катя и кинулась в объятья Анастасии.
– О, дорогая Катюшка! – Анастасия расцеловала племянницу. – Как поживаешь?
– Нормально. А вы?
– Ты знаешь, лучше всех! – Анастасия хохотнула и протянула пакет с платьем. – А это тебе, дорогуша.
– Снова фирменные подарки от крестной? – Катя чувствовала себя маленькой девочкой, которую балует добрая тетушка.
– Тебе очень понравиться!
– Не сомневаюсь. Спасибо. А где Арсений?
– Знаешь, мой Арсений такой уже взрослый мальчик, что не удосуживается говорить матери куда пошел и с кем пошел.
– Я слышала, он заключил выгодный контракт с рекламным агентством.
– Верно. Как только аудитория его блога перевалила за сотню тысяч, предложения льются как из рога изобилия. Но я ничего не знаю. Молчит как рыба.
– Спрошу. – Катя достала из пакета платье и на секунду перестала дышать. Дизайнерское волшебство – платье прямиком из другой эпохи, из стильных семидесятых прошлого столетия – длинное, до щиколоток, со сплошным золотистым, зеленым и оранжевым орнаментом, воротником поло, элегантной планкой с пуговицами и юбкой со складками. – Просто сказка. Даже не верится. Я искала что-то подобное. Как ты узнала?
– Лучше тебе не знать. – Анастасия невольно улыбалась, светящиеся глаза и полыхающие щечки племянницы говорили о многом.
– Ну и ладно, не говори. Я пошла мерить свое чудесное платьице! – оповестила Катя, юркнула в просторную гардеробную.
– А ты что скромничаешь? – спросила Настя у Анны, которая все еще не соизволила заглянуть в пакет, держа его в руках. – Неужели неинтересно?
– Интересно. Пускай Катя сначала порадуется, потом я.
– Пока она там одевается, прихорашивается. – Настя умело извлекала платье и вскрыла его наружность – тоже длинное, в горошек, со стильными воротником-бантом и женственными оборками. – Чудесное, да?
– Чудесное, – согласилась Аня.
– Иди уже померь его, не томи.
Платья подошли идеально, словно были сшиты под заказ. Катино платье идеально подчеркнуло ее фигуру с узкой талией и длинными ногами, придало выразительность ее зеленым влюбленным глазами, а разноцветный орнамент подчеркнул ее воздушность, красоту – цветущую молодость. Другое платье в горох наоборот умело скрыло все недостатки фигуры и открыло миру женственность и царскую грацию Анны Владимировны. Анастасия еще заставила Анну расправить длинные русые волосы, забранные в пучок; волосы легли на плечи и осветили ее образ.
– Прятать такие волосы – чистое преступление! Согласна, Катя?
– Я всегда так говорю.
– Красавица – одним словом!
– Ох, не надо вгонять меня в краску, – сказала Анна.
– Папе сейчас не узнает нас.
– Девочки, – Анастасия смотрела на зеркальное отражение, в котором, обнявшись, стояли три женщины в платьях, – теперь мы выглядим сногсшибательно, и можем со спокойной совестью встречать гостей.
– Хрень какая-то, – в конечном итоге рассердился Геннадий Петрович, бросил на диван ремень и начал снимать черные отутюженные брюки. – Сначала просишь меня пойти. Сейчас говоришь, иди один. Так дела не делаются, епта.
– Планы изменились, – ответил Антон, бреясь в ванной комнате, совмещенной с санузлом. На его талии – полотенце, скрывающее наготу. Он щурился, от влажности стекло запотело.
– Понял, не дурак, – Геннадий Петрович ворвался в ванную. – Знаешь, сколько раз я менял планы, будучи влюблены в твою мать?
– Нет.
– Конечно, откуда тебе знать? Тебя даже в мыслях не было.
– Мне неинтересно.
– Мог бы и не говорить. Я все прочитал по твоим скучным глазам. Но раз ты меня растормошил, нацелил так сказать на некую очень жаждущую любви мадам…
– Батя, хватит!
– Не затыкай меня! – рявкнул Геннадий Петрович и продолжил. – Сам напросился. А теперь будь добрым посмотри на меня и выслушай.
Антон отложил бритву, побрившись лишь наполовину, и злобно посмотрел на отца, держа свои эмоции при себе, не хватало еще ругаться, и спросил:
– Доволен?
– Почти.
– Ну, говори.
– Ты повздорил с Катей. Понятно дело. Который день ходишь сам не свой, озлобленный и подавленный – надо быть идиотом, чтобы не заметить. Три дня я пытался с тобой говорить. Но… то ты не хотел идти на контакт. Ладно, проехали. Говорю – сейчас. Если ты думал, что у Вас у молодых все будет ровно – хрен ты угадал.
– Отец, да ты философ?
– Я не слышал. Продолжу. Не будет всегда идеально – запомни. У всех пар – проблемы, обиды и ссоры. Мы с мамой до твоего рождения частенько ругались. Причем ругались из-за собственного эгоизма. Один раз вообще сильно разругались. Кстати, я был мудаком, поэтому и разругались. Не ценил ее, как должен был. Помню, как она сказала: «Закрой свой грязный рот – и проваливай, жалкий урод!». Обидно было. Но отрезвляюще. Я ушел в тот вечер и нажрался как свинья. Пробудившись утром, я знал, что приду и буду умолять её, буду просить прощения. В ноги брошусь, не смотря на гордостью.
Молчание.
– Всё?
– Нет. Она простила меня.
– Что ты сделал?
– Интересно стало что ли?
– Да.
– Я изменил. Нет, не смотри на меня так. Никакого секса. Я на каком-то семейном празднике выпил лишенного. И… приударил за её подругой. Дошло до того, что подруга догадалась о моих недвусмысленных намеках сама бросила в мои объятья и мы… В общем, поймали нас. И сразу все вырывалось наружу. Теперь ты понимаешь, почему я не пил на семейных праздниках и прочих мероприятиях? Только дома. Так безопасней.
Геннадий Петрович, взял пачку сигарет, лежавших на бачке унитаза, – и закурил. Воспоминания оживили покойную жену. Он любил ее. Даже тогда, когда шли черные полосы. Она была больше, чем друг, жена и мать. Она была неиссякаемым светом, который направлял его по жизни, оберегал, дарил силу и надежду.
– Я к чему эту тираду? Я любил твою маму, поэтому менял планы по жизни, только когда она просила. Понимаешь меня?
– Понимаю.
– Я не спрашиваю, любишь ты Катю или нет. Не дождешься. Просто скажи, как мужик мужику – ты готов поменять планы на сегодняшний вечер? Если – да, я все пойму. Разденусь. И спокойно пойду смотреть телик, епта. Я буду знать.