– Даша.
– Всех ты знаешь.
– Тоже коллега.
– Близкая коллега.
– В смысле?
– Ты прости меня. Может, я придумываю. Может, мне показалось. Не знаю. Но ты же знаешь меня: что вижу, то и говорю.
– За это я тебя люблю.
– Вот подлиза. Твой суженный за считанные минуты раз десять обнял эту малолетку. Нежно, так. Как собственник. Не понравилось мне.
– От кого не ожидала, так не ожидала, – врала Настя. Покраснела. В глазах застыла злость. И обида. Бросило в пот.
– Слушай, не принимай близко к сердцу. На тебе – лица нет. Дура я, что наболтала всякого. Возможно, мой больной мозг воспалился и исказил реальность.
– Я поговорю с ним.
– Поговори. Пока дело не дошло до крайности. Ну заигрался. Бывает. Мужиков не переделать. Кабели! Припугнешь. Одумается. И будет как миленький.
– Думаешь?
– Мой, знаешь ли, тоже не ангел. Нет-нет, увлечется, неблагодарная скотина. У меня метод прост. Пару раз по хребтине, чтобы пришел в себя. А потом в постель – чтобы мысли вернуть из паха в голову.
И Ангелина разразилась смехом. Настя не поддержала. Было не до смеха. Больно. Страшно.
И одиноко.
***
Прошли сутки, а Антон так и не решился навестить спасенную деву. Были мысли: зайти в цветочный магазин, купить ничего незначащие белые ромашки, потом проскользнуть в больничный город в часы приема посетителей, встретиться с ней и поинтересоваться о здоровье. Просто. И уйти.
Но зачем?
Зачем приходить, дарить цветы, чтобы она думала, что чем-то обязана Антону?
Еще из жалости пригласит на свидание.
И что в итоге?
Она – в конце неуклюжего и замученного свидания – вежливо попросит остаться друзьями. Сделает отворот-поворот. И правильно. Потому что такой девушке не нужен тот, у кого будущего нет. И не будет!
К черту!
Помог – и надо забыть.
Но как же она… не выходит из головы!
Ход мыслей прервал подбежавший как обычно без стука в его личное пространство отец, размахивая новеньким планшетом, купленном за грошовую цену на китайском сайте «Али-бабы». Антон после трудовой смены в гараже лежал на диване и как ни странно не палился в телефон – смотрел на побеленный потолок, по которому парила Екатерина.
– Ты знал и молчал, засранец! – почти кричал Геннадий Петрович.
– Тебя не учили стучать? – недовольно прорычал Антон.
– На, посмотри! – Геннадий Петрович протянул планшет сыну и плюхнулся на побитый жизнью диван.
– Что там такого интересного? Вот, бляха муха!
Только и мог сказать Антон, читая главную новость в еженедельной газете «Городской Вестник», в которой он, как принц на белом коне, спасает умирающую девушку и говорит как последний оплот героизма: «Я сделал то, что умел!».
Статья на газетную страницу с фотографией его недовольной физиономии.
Уголовника.
Ужас.
В статье так же поверхностно пробежали по прошлому Антона, что нисколько не красила его, и рассказали о нынешнем состоянии спасенной принцессы. Екатерина лежала в городской больнице, проходила обследования, но по первым данным лечащего врача можно не волноваться, проблемы с учащенным биением сердца были вызваны, скорее всего, сильным стрессом. «Поддержим еще два дня, – говорил врач, – и отпустим домой. К семье!».
– А чё молчал?
– Нечем хвастаться.
– А я горжусь тобой. – Геннадий Петрович похлопал по спине сына и шутливо спросил. – Кофе для героя?
– Пожалуй, герой не откажется.
– Тогда пойдем на кухню. Мигом организую. Кстати, когда пойдешь в больницу?
– Зачем?
– К спасенной деве.
– А надо?
– Надо. Я не знаю, красавица она или нет…
– Симпатичная.
– Я и смотрю, ты сам не свой ходишь. Даже любимым телефоном не интересуешься.
– О, пап!
– Не злись, епта. Батя, знает. Короче, я сбился в мыслях из-за вас молодой человек. Короче, сходи к девушке. Как зовут?
– Екатерина.
– К Кате. Спросишь как здоровье. И все. А там как пойдет, ну ты понимаешь?
– Когда уже будет кофе?
– Я дело говорю. И ты понимаешь, не маленький. – Геннадий Петрович посмотрел на ручные часы, доставшиеся еще от деда Василия. – Смотри сейчас только шесть вечера. Прием посетителей до семи. Вполне успеешь.
– Завтра.
– Завтра уже выпишут.
– Значит не судьба.
– Не упрямься. Доделай дело до конца.
– До конца? – не понял Антон.
– Да, до конца. А теперь хватить бычить хрен знает на кого, ноги в руки и пошел. И не надо мне говорить, что ты не думал об этом.
– Знаешь, пап, ты и иногда бываешь таким… настырным!
Антон направился в коридор.
– Правильно. Иди, иди. Кофе потом попьешь. И не забудь денег взять на цветы.
Антон хлопнул входной дверью.
– И в какого он такой невыносимый? Наверное, в меня, – Геннадий Петрович улыбнулся и запел старую народную песню «Не для меня».
На самом деле, зона не всех калечила, как думают не ведающие люди после бесчисленных просмотров кинофильмов и сериалов по данную тематику. Если живешь по понятиям блатных, следящих за порядком в тюрьме, и администрации (они же мусора), тесно связанной с блатными, можешь рассчитывать на вполне нормальное существование.
Антон и не жаловался, быстро смирился со своим положением и стойко переносил (кому нужны чужие проблемы?) безвольное существование. Правда в первый месяц, его наглый характер, избалованный студенческой беззаботностью и вседозволенностью, был тихо приглушен. Первый раз – «ключник», он же охранник, завел куда надо и нанес всего три удара. Вдоволь хватило. Чтобы запомнить, кто здесь главный и кого надо уважать. Второй раз – из-за шутки. Не понравилось дяде Боре, что он плохо пошутил о ребятах из 90-х, потому что сам был родом из 90-х. Антон почти перестал шутить, только в определенных кругах.
С утра до вечера Антон занимался необременительным делом – трудился в мастерской по ремонту спецтехники и автомобилей администрации. По вечерам ходил в вполне сносный спортзал, поддерживал физическую форму. По понедельникам и пятницам был записан в музыкальный лагерь; через год занятий Антон так вошел во вкус, что выпросил гитару у друга, Палыча – тот нехотя, но отдал гитару, так сказать «дар» тюрьме строго режима. Однажды он играл для блатного, Игоря Игоревича, сидевшего второй десяток и заведующего порядком более пяти лет в тюрьме. Тому понравилось. Поблагодарил и выпроводил смачным подзатыльником. Два дня гудела голова. Зато больше никто не издевался, не лез на рожон, боялись и уважали мнение Игоря Игоревича, который был спокойным и рассудительным как удав, но если что не по нему, или, к примеру, поют фальшиво, без души – мог взять тяжелый предмет и забить до обморочного состояния.
Ко всему прочему Антон открыл для себя мир художественной литературы. И неволя – одним щелчком пальцем – забывалась, когда он открыл переплеты книг (по сути, открывал другие миры) таких авторов авантюрно-приключенческой прозы как Дойл, Верн, Хаггард и других зарубежных авторов. Сам начал сочинять рассказы и стихи.
А как стали дороги вечерние прогулки на территории зоны. Он мог часами созерцать на голубое небо и ни о чем не думать. Это помогало без сигарет и алкоголя расслабиться – и парить высоко в небе, свободным и плывущим к цели. А цель была одна: выйти на свободу несломленным. Его сокамерник, Вовка Пегий, неумышленное убийство жены, поражался его меланхолией; он недолго пробыл, девять месяцев за решеткой – и вздернулся. Не выдержал. Жаль было парня. Еще одна загубленная жизнь.
Так что после освобождения Антон мог с уверенностью сказать, что приобрел больше, чем рассчитывал – терпение. Будучи студентов сорвался бы на отца, что сует нос не в свои дела, и говорит, что ему делать. Была бы неудобная ссора с кучей грязных слов, которые ранили бы обоих. А сегодня он просто ушел из дома, не сказав ничего обидного и ненужного. Ушел, чтобы подумать. Все взвесить.
А может отец прав?
Что такого придти и справиться о ее здоровье? Тем более девушка ему симпатична, и тянут к себе, словно невидимыми магнитными волнами. Ничего не надо ему взамен. Ни свиданий, ни одолжений. Просто убедиться, что с ней все хорошо – и пойдет домой со спокойной душой. А на завтра все забудется.
Антон пошел в цветочный магазин.
Он пришел на кладбище уже в восьмом часу. Ни души. Тишина соседствовала со щебетанием птиц в кронах берез, поросших то тут, то там. Вечернее одаренное солнцем небо, украшенное белыми разводами и грациозно-суетливым полетом ласточек, дарило покой.