176
Засранск, центр России. Много здесь, тьма имён, начиная с ничтожных: были здесь и цари-императоры, и подвижники «духа» (здесь Толстой продал рощу). Кем-то заявлено, что Россия не Запад, но, одновременно, не Восток она, – а как мост между ними или род базы, где бы коней сменить (самолёты заправить) да поохотиться (взять трофеи). Среднее. Никакое. Смутное. Русским нужен не ум, не знания (солженицынская «образóванщина»), не опыт. Нужен нам – «русский нрав», по Витте. Мы для всех нечто, склонное то в расчисленность, то в нирванность. Впали мы в качку с Запада на Восток и, путаясь, забрели в бардак, что нас травит «идеями». Но Засранск та среда, где все смыслы мрут! Вместо них брезжит истина.
177
Ради этого, что вокруг, жрал Адам плод познания? И вот в это я еду?! Господи, царствуй! власть Тебе! Но, возможно, и нет, не знаю. Я ведь не вопль ста тысяч. Даже и сотен. Даже десятков. Я лишь один воплю, а все счастливы, все покорствуют дважды два есть четыре. Я в одиночестве среди радостных! Только я дитё первородных грехов, отпрыск зла и добра! Ведь велено, чтоб от древа познания не вкушали; то есть не нам решать, в чём добро и в чём зло. Вдруг мнимое злым есть благо, а что добро – вдруг худо? Но, если счастливы все таким бытием, – что ж, рай вокруг и лишь я, кто отведал плод, маюсь? Так, что ли, Господи? Мне любить Твоих агнцев и не судить о них? Мне любить Твой мир?
178
«Змей хитрей зверей, коих создал Бог. И сказал змей жене: вправду ль Бог велел, что не ешьте ни от какого райского древа?
Та ему: все плоды нам, только от древа, что среди рая, Бог велел, что не ешьте и не касайтесь, ибо умрёте.
Рек змей: налгал Бог, вы не умрёте; но, как съедите, станете боги, знающие добро и зло» (Быт. 3, 1—5).
179
Что за мораль в раю? Не касайся древа «познанья зла и добра», – что значит не создавай мораль. Так велел нам Творец, постигший: наши законы будут от ложного, а не Божьего понимания «зла» с «добром».
Человек не послушал. И вместо Бога выбрал «добро». До той поры было Сущее, Безъизъянность, то есть «добро зелó», – впредь возникли вещи с изъяном, «нужное» и «ненужное». Человек стал раб мóроков своих домыслов. И теперь говоришь ему: мы живём в состоянии первородных грехов, фальшиво. Он отвечает: как жить без этики? Но не спросит: как жить без Бога?
180
«Эмансипация, поскольку её желают и поощряют женщины (а не только тупицы рода мужского), служит симптомом растущего таянья, угасанья женственных сил». Ф. Ницше.
181
«Мы бессмертны, ибо совокупляемся». Л. Толстой.
182
Я – персонифицированная грусть по раю.
183
Я был подросток. Чувственность мучила. Но вот тайны тайн я не знал. Всяк понял бы, чтó к чему. Я ж был туп. Однозначный зов эроса заглушался особенным чувством к женщине. Странным образом, но во мне подсознательно и безóбразно жила память, что, мол, эдем загнан в женщину и сквернить его стыдно. Опыт я черпал в некоей книжке и в туалете, что был на улице. Шесть мест мужских, шесть – женских. Здесь буква «М», там – «Ж». Это очень, очень дразнило; плюс интерьер в картинках. Тайны, так сказать, воплощались в семантике: «хочу тр@хаться» или «@й/@зда – с одного гнезда». Я дивился, что туалет – раздельный. Как, испражнения разделялись? Что, пищевые продукты, всякие каши, переварившись, делались разными, и одни несут их в блок «М», а другие в блок «Ж»? Пища в женщине не подобна пище в мужчине? Но это глупо. Знать, сексуальный раскол искусствен? или постыден? Как убрать стены и в туалетах, но и везде?.. Плюс дырки – дырки в уборных. С женского края их затыкали. Я помню надпись: «Я сюда вп@хивал»… Этот пыл просвещал меня; севши в смежной кабинке, я дожидался, чтоб вошла женщина… Вдруг застенное слилось с Женственным, с Вечным Женственным всей вселенной, коей я объявил себя, тем что сунул часть плоти в эту вот дырку, и вдруг постиг искусственность, то есть феноменальность – ментальность – секса. Женщина – в мозге; строй его создал женские груди и всё, что ниже. Кстати нас учат с неких пор сдерживать и, напротив, будить страсть мыслью. Впих плоти в дырку ― в лад выражению, что М «трахает всё, что движется». Жизнь «затрахана» и ободрана им, как чучело. Надо всем вспухнул фаллос, и только женское в силах сбить его.
184
Разум – иудео-христианский логос.
185
Женщины и монахи
186
Блистательно насобачились шельмы, влезшие в интернеты после кочевий по СПА-салонам, «тренингам мысли», «лайф-коучингам», «пси-практикам» и духовным чертогам вроде «Дом-2» и «Пойми меня»! Насобачились в пошлых рецептах «тюнинга личности», «психо-эго» и «роста духа». Массы «психологов», то гламурных в мини и топлесс, то респектабельных, чуть не РАН-ского вида, мигом научат правильно мыслить, преобразят нас.
Шельмы не знают, как мысль рождается в муках при вивисекциях самоё себя и вопит диким голосом. Не умея так мыслить, – вряд ли и мысля выше кишечника, – шельмы тужатся бодрым тресканьем, в стиле сплетен о тряпках, дать путь спасения. «Мы изменим вас к лучшему, – блеют шельмы. – Надо лишь останавливать, пусть на миг всего, мысли, и увеличивать остановку больше и больше. Вы приходите, мы вас научим».
Шельм славит ветреный био-слой, болтающий о полезности остановки мышления. Это знак, до чего дошли алчбы стать вдруг «духовными», понаслушавшись куриц, квохчущих в ярких модных гнездилищах и коммерческих торжищах далеко от кровавых битв за престиж Человека, там, где нас тщетно ждут изнемогшие и израненные титаны.
187
Нас всех отметила роковая печать: нас строят на общепризнанном и на логике, омертвелой и чёрствой, – дабы все поняли. Непонятное давится. Чтоб стать понятым, мы заискиваем перед логикой и моралью, чтоб не казаться глупым, смешным, нелепым; мы церемонимся ради личностной и общественной этики, опасаясь быть искренним, чтоб не быть осуждённым и не остаться в конце концов в одиночестве, словно пария. Но ведь хочется – часто! чаще, чем кажется! – сделать то, чего требует вольная и бегущая рамок сущность.
Всё хаотично, если живое.
Истина есть живая и не желает быть пойманной и пришпиленной к стенду.
Смотришь кино, чтоб найти ответ. Слушаешь споры, дабы внять смыслам, или читаешь… Но – там всё мёртвое. Там понятное, чтоб прочло его множество, – ради денег и славы автора. Общепринятое корыстно. Ведь даже Ницше, выкрикнув про слом ценностей, вдруг притих перед данностью и внушал «любить рок». Достоевский, выведший, что пусть мир падёт, только б лично ему беспрепятственно чай пить, оговорился: мысль, мол, «подпольная». И Христос рек: «Боже, что Ты забыл Меня?» (Марк, 15, 34) – на кресте, став из Бога жалкою жертвой.