Оковалки
Тайна Фрейда
Игорь Олен
Оковалки части разъятого
биологического организма
Словарь
© Игорь Олен, 2021
1
В снежном солнечном поле, неподалёку от деревеньки, между сугробов местного кладбища, подле камня с шлифованной гранью, стыл худощавый, очень сутулый, в шапке-ушанке, в хаки-штанах и в куртке, рослый мужчина. Нос его был бескровным, явно от ветра, глаз чуть слезился; щёки были морщинисты и бледны, щетина их притемняла. С ним рядом девушка лет шестнадцати в красной шапочке, в лыжной форме, тронула камень лыжной перчаткой и прочитала:
Кронова (Вревская) Маргарита
(1970 1993)
Вревская Маргарита Но почему мама здесь вдруг? так далеко? В Москве часто хочется к ней. Бывает порою грустно Ей без нас грустно здесь на Оке, пап?
Кашлянув, он обмёл рукавицей камень над гробом и произнёс: Ей нравилось здесь; и бабушка наша здесь проживала. Дача у нас здесь тоже.
Бабушка?.. Скажешь! Там, где жила она, нет ни брёвнышка! Ничего не осталось. Маме здесь плохо. Ей одиноко.
Да, согласился он и взглянул вприщур на снегá вокруг, отражавшие солнце. Ибо, пока шли к кладбищу, мнилось, кто-то следит за ними. Но присмотреться было проблемно: дул резкий ветер, взор застилался слёзною мутью; плюс наблюдалась порскавшая текучая и плазмоидная стеклистость в воздухе.
Маму надо забрать отсюда. Пусть не в Москву, пап, но в Подмосковье. Мы бы ходили к маме почаще.
Он покивал. Согласен. Перехороним. Но не сегодня. Ты кончишь школу через полгода. Бал выпускной, расходы, денег не хватит Даша, устроится; жизнь наладится Он взглянул на похожую на мать дочь, прибавив: Мама любила, кстати, бывать здесь.
Правда? сказала дочь.
Помолчали.
Он предложил: В дорогу? Скоро стемнеет. Нас Бой и Саша ждут. Ко всему, жуть дует, закоченеем Да и невежливо. Сашу ты пригласила? Мы здесь три дня на даче; ты с ним не ходишь.
Дочь отряхнула прежде перчатки. Саша? Он клёвый, бóтан-отличник Только не мой идеал ни капли Мы объяснились. Он мне сказал, без разницы, что его не люблю Он друг, не больше. Он просто Саша Дочь приложила пальцы к губам сперва, а затем к надгробному камню, но, не успел он взяться за лыжи, проговорила: Пап, ты любил её, в смысле маму?
Он подтвердил.
Идём, пап. Дует реально невыносимо.
Он осмотрелся, жмурясь от ветра. Ветер с обеда дует над снежным солнечным полем, так что глаза слепит и в них будто стеклистость. Капель глазных купить?
Маму после на Новодевичьем схороню, призналась дочь, гордо глянув.
Оба на лыжах, очень высоким левобережьем средней Оки, над поймой, тихо шагали. Сгинуло кладбище, а потом деревня; разве что дым от труб долго виделся.
Пап, смотри! Даша палкой махнула в сторону вихря возле обрыва.
Смерч, заключил он. Ветер мотает снег.
Щёки дочери меж кудрявыми, в цвет ржи, прядями. А глаза с синевою; губы эффектные; зубы ровные Дочь вошла в формы женщины: грудь достаточна, бёдра крепкие. Он смотрел, как художник. Дочь он любил художественной любовью так же, как кровной; впрочем, любил бы и некрасивую, знал он, всякую. Вместе с тем он отец был странный. Он искал не как есть вокруг но как всё бы могло быть; он рвался в тайное, в прикровенное, в сущность жизни. В нём вдруг сбивался ход здравомыслия и он мыслил вне смыслов, метафизически. Он хотел Даше счастья, но не такого, что, вот, богатство, муж, дом и дети, выводок «бэбиков». Он мечтал, чтоб дочь вырвалась в Истину. Но она прагматична и приземлённа.
Глянь, папа! Что там?
Двинулись к месту, где у обрыва над беспредельной окскою поймой в плотном снегу был круг, вертящийся снежным, то ли стеклистым крохотным вихрем. Вновь возник мóрок зрительных зыбких сущностей.
Смерчи бродят, а этот крутится, как на якоре В нём что, снег? Может, в нём и не снег? Дочь вздумала тронуть левою лыжей край завихрения.
Он сдержал её и, заметивши точку в снежных пространствах, тихо изрёк: Не надо, это опасно, зная, что больше он для неё не бог, как в детстве или в отрочестве, когда он с ней гулял, водил по театрам либо возил на море.
Дочь улыбнулась. Думаешь, бомба? канализацию прорвало? пришельцы? Папа, здесь глушь, кулички! Вечно боишься И вот поэтому ты курьер за сколько? триста три бакса?