– Нечего тебе здесь делать! – я вздрогнула от резкого тона и вновь посмотрела на хозяйку дома. – Довольно беды ты принесла!
Беды? Я растерянно сделала шаг назад, разом позабыв все утренние волнения и сосредоточившись на том, какую беду я могла принести в этот дом. Я вижу-то их в первый раз, а Добронега и Улеб говорили, что Желана подруга Всемилы…
– Любава! – из глубины двора раздался хриплый голос Улеба.
Значит, Добронега была права. Это действительно дом Желаны, а Улеб и Любава зашли к ней утешиться рядом с внуком после смерти сына… Пока я придумывала, что сказать и как побыстрее закончить этот нелепый разговор, женщина отступила в сторону и калитка распахнулась на всю ширину. За спиной Любавы стоял Улеб. Выглядел он еще хуже, чем вчера. Будто ночь не спал. Я бросила взгляд на мрачную Любаву и явственно ощутила, что здесь горе и прийти сюда было очень плохой идеей.
– Проходи, – кивнул мне Улеб, потянув жену за руку прочь от калитки.
Мне совершенно не хотелось входить в этот двор, но выбора мне никто не предоставил. Я быстро оглянулась по сторонам и заметила, что прохожие с любопытством поглядывают в нашу сторону. Кто-то вообще откровенно остановился, чтобы посмотреть, чем дело кончится.
– Спасибо, – пробормотала я Улебу и вошла во двор.
Большой черный пес тут же зашелся истошным лаем. Любава шикнула на него и замахнулась тряпкой, которую сжимала в руке. Пес заворчал и отошел к будке. Я сглотнула. Если Улеб предложит мне сейчас пройти в дом, я, пожалуй, откажусь. Что-то мне подсказывало, что у Улеба может не оказаться такой быстрой реакции, как у Альгидраса, а проверять на деле, успеет ли он оттащить пса, мне не хотелось.
За те секунды, пока я рассматривала пса, Любава успела отойти к дому и прислониться к перилам крыльца, демонстративно сложив руки на груди. Я так поняла, что это должно было показать мне, что мужа она послушалась, но своего отношения ко мне совершенно не изменила. Я повернулась к Улебу. Он стоял, хмурясь, и разглядывал меня так, словно не мог решить, с чего начать разговор.
– Я Желану хотела проведать, – пробормотала я. – Добронега сказала, что это… можно будет.
– Ты бы лучше…
– Любава! – перебил Улеб жену.
Мне показалось, что, не будь у них горя, его голос прозвучал бы гораздо резче. А сейчас в нем были усталость и предупреждение:
– Иди к внуку. Я сам.
Любава вздохнула, смерила меня напоследок тяжелым взглядом и отправилась в дом. Я смотрела в ее поникшую спину, пока женщина не скрылась за дверью, и думала о том, что, какими бы ни были причины неприязни к Всемиле, сейчас я не могла осудить Любаву. Она потеряла сына. Я даже боялась представить, что она должна сейчас чувствовать.
– Не след тебе сейчас приходить, – оторвал меня от размышлений голос Улеба. – Видишь, как оно…
– За что она так? – я задала вопрос, не отрывая взгляда от закрывшейся двери.
Улеб не отвечал долго. Так долго, что мне пришлось обернуться к нему. Меня встретил напряженный взгляд.
– А сама как думаешь? – наконец произнес Улеб, и мое сердце дрогнуло. Я должна ответить?
Но Улеб нехотя продолжил:
– Коль не пропала бы ты, не рвался бы Радим так кваров рубить. И Радогость бы… – мужчина замолчал, не договорив. По морщинистому лицу пробежала судорога.
– Но ведь в этот раз они Радима… – пробормотала я, чувствуя обиду.
Ведь сейчас я вправду была не при чем! За что они так?
– Так Радогостю рана на рану пришлась, – хмуро произнес Улеб. – Тебя искали, думаешь, как цветы в поле собирали?
В голосе Улеба послышалась злость. И я вдруг подумала, что зря считала, будто он испытывает ко мне симпатию. Наверное, он так же, как и остальные свирцы, ненавидит Всемилу. Просто любит Радима, вот и сдерживает себя, притворяется… Я вздохнула, открыла рот, чтобы извиниться, сказать, что сожалею и что если бы я могла исправить хоть что-то, я бы… Но Улеб неожиданно зло добавил:
– Лучше бы та стрела все же Олегу досталась. Негоже было в волю Богов вмешиваться, вот Радогостя Перун и прибрал. Из-за этого все!
Я отшатнулась от злых слов.
– Так… нельзя говорить, – непослушными губами произнесла я.
– Понимала бы что… – устало ответил Улеб.
Злого тона как не бывало. Возможно, в нем и не было ненависти лично ко мне. Может, ему просто нужно было выплеснуть это. Я смотрела на испещренное морщинами лицо Улеба и прокручивала в голове его последние слова. По-видимому, Радогость был ранен при поисках Всемилы. Раз «рана на рану пришлась». Второй раз его ранили в бою на корабле. И это как-то связано с Альгидрасом… Какая стрела должна была достаться тому, а досталась сыну Улеба? Почему в этой дурацкой Свири вопросы возникают так стремительно, что я не успеваю не то что находить на них ответы, мне даже и обдумать их как следует не удается?!
Внезапно в доме послышалось негромкое пение. В женском голосе было столько тоски и нежности, что у меня по коже побежали мурашки. Я бросила быстрый взгляд на Улеба, на его лице появилась вымученная улыбка.
– Любава внука укладывает, – пояснил он мне, поминутно косясь в сторону чуть приоткрытого окна.
Желана так и не показалась из дома. Значит, видеть Всемилу она, как и ее мать, не хотела. Слушая негромкое пение я отчетливо осознала, что я здесь лишняя. Я наскоро попрощалась с Улебом, вызвав у него явное облегчение. Определенно, я была здесь нежеланным гостем.
– Ты заходи, коль что понадобится, – сказал он мне у ворот.
Но от меня не ускользнуло, как торопливо он закрыл калитку, словно отгораживая своих домочадцев от меня, будто я вправду могла принести в их дом беду.
Только когда тяжелая калитка закрылась, и с той стороны лязгнул засов, я поняла, что до сих пор сжимаю в руках корзинку, которую дала мне Добронега. Гостинцы так и остались у меня. По понятным причинам, я не стала стучать в ворота во второй раз, а просто побрела куда глаза глядят. В моей голове все еще звучала тоскливая песня осиротевшей женщины, баюкавшей внука… И, несмотря на теплый летний день, я чувствовала озноб.
Не знаю, сколько времени прошло, пока я бродила по Свири, попутно удивляясь, какой же все-таки это большой город. И как я, интересно, собиралась вчера отыскать здесь дом Велены? Где-то после десятого поворота я поняла, что окончательно заблудилась. Если бы мне пришло в голову замечать повороты и присматриваться к каким-нибудь ориентирам, я бы знала, где нахожусь. Но изначально я этого не сделала, а начинать сейчас было глупо – я все равно понятия не имела, где я.
Пока я бесцельно бродила по городу, стало понятно, что внимание к возвращению Всемилы если и утихнет, то еще нескоро. Свирцы на меня разве что пальцем не показывали. Впрочем, дети именно так и делали. Однако никто ни разу ко мне не обратился. Но мне уже было все равно. Я слишком устала, чтобы всерьез расстраиваться из-за этого, к тому же в голове до сих пор звучала песня Любавы, и от этой мелодии на душе было тоскливо.
Внезапно дома закончились. Я ожидала, что сейчас упрусь в очередной виток крепостной стены, но за последним домом виднелся небольшой пустырь, а за ним шелестела листвой молодая березовая рощица, отделенная от пустыря весело журчащим ручьем. На вытоптанной площадке, греясь на солнышке, развалились штук десять кошек разных мастей. Я достала из корзинки пирожок и, разломив его на несколько частей, предложила угощение мохнатым свирцам. Одобрительно заурчав, вся компания устремилась ко мне. Я попыталась погладить ближайшего кота, огненно-рыжего красавца, но он так недовольно дернулся под моей ладонью, что я отступила. Даже котам я здесь не нравлюсь, и угощение совершенно не спасает положение. Разломив и бросив на землю еще несколько пирожков, я побрела дальше.
Подойдя к ручью, я оглянулась на последний ряд домов, не наблюдает ли кто за мной. Но то ли здешние обитатели были крайне нелюбопытны, то ли умели хорошо маскироваться, – я никого не заметила. Подобрав подол, я перепрыгнула через ручеек, едва не подвернув ногу на втоптанном в землю камне. Рощица вблизи казалась реденькой, во всяком случае, то тут, то там сквозь листву пробивались солнечные лучи. Пробираясь вглубь нее, я вспомнила последнюю Всемилину прогулку по лесу. На мгновение мне стало неуютно, и я почти повернула назад. Но, в конце концов, передумала. Во-первых, Всемила ушла за стены Свири да еще на ничью землю, а я все же в черте города, да и не лес это, а рощица. А во-вторых, я до смерти не хотела сейчас возвращаться в дом Добронеги. Опять подозревать всех и вся или же выискивать признаки собственного сумасшествия… К тому же мне нужно было решить, как вести себя с Радимом, если он, подобно Добронеге, будет делать вид, что ничего не случилось. Как-то убедить себя не вспоминать обряд, заставить себя принять то, что он не мог поступить иначе?