– Говори на нашем языке. Твой илиринский ужасен и только режет слух досточтимой госпоже Гилларе.
Человек напрягся, но все-таки выдавил из себя, прежде чем скользнуть за дверь:
– Как будет угодно Царю.
Едва посланец вышел, насмешливая улыбка сползла с губ Аданэя, он упал в кресло, достал свиток, сорвал печать и принялся читать. Напряжение на его лице сменилось недоверием, затем удивлением, а когда он дошел до конца и поднял глаза на Гиллару, то она узрела в них азарт.
– Что ж, думаю, это будет интересно, – пробормотал Аданэй, протягивая сгорающей от нетерпения женщине письмо, в которое она впилась взглядом так же, как недавно он сам.
– Правда слишком часто бывает неприятной
I
Гнетущая тишина властвовала в тронной зале. Звенящая, гулкая, давящая – она казалась громче самого яростного крика, она поглощала огромное помещение, отражалась от стен и потолка.
Молчали стены.
Молчали советники и военачальники.
Молчал и Великий Кхан.
Наверное, впервые за время своего правления Элимер не знал, что говорить своим людям и с чего начать разговор. Однако понимал, что начать его все же придется, ибо непозволительно долго тянулось опасное безмолвие. И лучше прервать его скорее, пока еще есть силы это сделать:
– Вам уже известны новости, – голос кхана, глухой и низкий, прозвучал, будто из-под земли, эхом заполняя тишину. – Мой брат жив. И правит Илирином. Я ранил его тогда, но не убил, хотя должен был. Я нарушил древний обычай. Это оказалось ошибкой – нам с ним нет места на одной земле.
– Повелитель, – один из военачальников столкнулся с Элимером взглядом, – как такое могло случиться? Почему?
– Уже не важно, Гродарон. Суть в том, что тогда я солгал. Но сейчас я даю вам выбор. Либо вы остаетесь верны мне, простив и забыв мою ложь, либо уходите к Аданэю ли, к мятежникам, к кому угодно другому. Я обещаю – те, кто решит уйти, смогут выехать из Инзара без помех. После этого у них будет еще неделя. Вполне достаточно, чтобы успеть примкнуть к кому-либо или просто скрыться. По истечении этого срока вставшие на сторону моих врагов и сами станут врагами, и за их головы я назначу награда. Так что решайте прямо сейчас, кто для вас Великий Кхан. По-прежнему я? Или другого вы считаете достойнее? Хорошо подумайте. Аданэй теперь царь Илирина, у него, как и у меня, есть власть и сила. И он обрадуется новым союзникам. Если сомневаетесь в своей верности, уходите невозбранно сейчас. Потом сделать это станет сложнее – предательства я не прощаю. Думайте. Я все сказал.
В общем-то, Элимер проделал сейчас то же самое, что некогда с Видольдом и его "ребятами". И хотя на лице кхана ничего не отразилось, он замер, ожидая решения своих приближенных. Он сознавал, что рискует: если люди, близкие к власти, поддержат Аданэя, пренебрегая своим высоким положением в стране, то очень ослабят Отерхейн, а врагов его, напротив, сделают сильнее. Но, тем не менее, он считал этот риск оправданным. Те, кто останется, сделают это по собственной воле, а значит, предательство с их стороны станет менее вероятным.
Первым заговорил Ирионг, который на протяжении всей речи кхана хмуро разглядывал каменный пол. Теперь же он вскочил и Элимеру в выражении его лица почудился гнев.
– Мой Кхан, – отчеканил военачальник, – я был твоим сподвижником все эти годы. Именно ты сделал меня военачальником. И я водил в бой войска не твоего брата, а твои. Неужели за ты так и не научился доверять мне?
– Я не желал обидеть ни тебя, Ирионг, ни кого-либо из присутствующих. Ты все верно сказал, никто из вас еще ни разу меня не подвел. Наоборот, это я подвел вас своей ложью. Так будете ли вы по-прежнему мне верны, несмотря на нее?
– Твоя ложь на твоей совести, мой Кхан, – вставил Варда, – но тогда ты был еще очень молод. К тому же, Аданэй все-таки твой брат. Не так уж странно, что ты его пощадил. А насчет предложенного выбора: ни к чему усугублять междоусобицы в Отерхейне. Смуты еще никогда не приводили ни к чему хорошему. Кроме того, Аданэй сейчас на стороне врага. И пусть он пока еще жив, но я думаю, все вместе мы это исправим.
– Благодарю, Варда, – внимательно глядя на советника, вымолвил Элимер.
После этого заговорили все сразу, кто эмоционально, кто сдержанно, но смысл всех речей сводился к одному – никто не хотел междоусобной войны, и никто не желал покидать Инзар, теряя высокие посты. Все согласились забыть – или притвориться, что забыли – о лжи кхана. В конце концов, ведь Элимер в то время был совсем еще юношей, кто посмеет обвинить его, что он не решился пролить родную кровь?