— Как вы думаете, сколько уйдет времени на то, чтобы просмотреть остальное?
— Примерно еще час, если вы не сбавите темп.
— Я уверена, что ничего компрометирующего вас я не найду.
— Скорее всего, не найдете.
— Успели все припрятать? — неловко пошутила Рыбакова.
— Просто с обнаженной натурой я здесь не работаю. В доме у меня довольно много подобной графики. Но и там портрет занимает главенствующее положение.
— Так что же вы молчите! Я как…
— Неумная женщина, — быстро подсказал Марков, предвидя, что она собирается произнести слово «дура». Он терпеть не мог разного рода вульгарностей.
— Неумная женщина… шарю по полкам, а вы…
— Нет, нужно все просмотреть. Вдруг что-нибудь где-нибудь и затесалось. Я же не могу все упомнить.
— Но вы же знаете, что не писали голых девочек!
— Голых мальчиков тоже. Но вы же этого не знаете!
— Ярослав, я сейчас эту чашку запущу вам в голову.
— Погодите немного, мне прежде нужно записать всю малышню, что у меня перебывала.
— Зачем?
— Опросите. Можете сами это сделать, можете полиции список передать.
Марков взял со стеллажа чистый лист бумаги, а с письменного стола карандаш.
— Приступим, — произнес он, усаживаясь на барный стул. — Сначала я запишу тех ребят, которые уже достаточно взрослые. С ними можно будет поговорить без всяких экивоков.
— Хороший кофе.
— Опыт. Когда завариваешь растворимый, есть свои секреты. — Потянувшись к стеллажу, Марков взял из стоявшего там деревянного стакана красный карандаш. — Я помечу тех, кто слышал высказывания Квасовой о моих якобы пристрастиях. Кстати, тогда мне показалось, что малышня расстроилась даже больше, чем я. Чертова клумба! Может вы и правы, и если бы мячик туда не отлетел, никаких обвинений в мой адрес и не последовало бы тогда.
— Уверена, что нашелся бы рано или поздно другой повод. С кофе разобрались, — сказала Рыбакова, ставя пустую чашку на блюдце. — Теперь можно продолжить наши исследования в области искусства. Между прочим, Ярослав, не помните, где вы находились в момент гибели Квасовой?
— В момент гибели? Когда это случилось?