— Ебака говорит, что они пошли по-новой.
— Замеры у них должны были быть как из под микроскопа.
Великан почесал свой заросший подбородок.
— Прусак болтал по радио с Володыевским.
— Так когда это было? Только что. Я же сам слыхал, Володыевского объявили только четверть часа назад. За такое время они бы ни хуя не успели — ни из Крыма, ни из Гнезда, ни от Трепа.
Гигант пожал плечами, покачался на пятках, глянул в небо и выдул губы.
— Разве что их взяли с патруля... свернули с трассы...
— И что, с кассетными бомбами под крыльями? Пиздишь, Юрусь, пиздишь.
Юрусю все было по барабану, он был совершенно не в настроении и только печально вздохнул.
— Знаешь что, отвали... А я иду к Ебаке. Ты идешь?
И они пошли.
Смит только сидел и глядел. Появился сгорбленный худой тип в рваной камуфляжной куртке и с чем-то, похожим на грязную столу на шее; он ходил от одного к другому и что-то шептал над ними; до Айена донеслись клочки спешной латыни. Ксендз? — мелькнуло в голове Смита. Молитвы за умерших, за живых, за умирающих и убивающих...
Теперь он уже глядел более внимательней. Жнивье было чудовищным. Пыль уже опала, дым исчез, так что и видать было гораздо больше. Если этот фрагмент лагеря был представителен для целого, то убитых и смертельно раненных следовало считать десятками.
И когда он вот так глядел, на ствол, что был удобным наблюдательным пунктом, присел лысеющий усач в грязном черном свитере.
— Курнешь? — обратился он по-польски.
— Не курю.
— Ха, ты серьезно?
Смит ответил вялой улыбкой.
— Курить вредно, — спокойно объяснил он. — От этого умирают.
— Правда? Никогда не видал.
— Чего?
— Чтобы кто-нибудь сдох от курения.