Из кратера, откуда, угрожая небу, выглядывала полураскрытая ладонь вырванных из земли корней поваленного дерева, вышел мрачный толстяк с кровью на лице. Сопя от усилий, он дотащился до ствола, на котором сидел Смит, и свалился рядом. При этом он дышал словно локомотив, пот смешивался у него с кровью.
— Ты хоть видал, с какой стороны? — обратился он через какое-то время к Айену по-польски.
— Что?
— С какой стороны они налетели. С востока или юга. Видал?
Смит не знал, о чем толстяк говорит. Он сглотнул слюну, набрал воздуха в легкие и очень тихо, спокойно сказал:
— Прошу прощения, не понял.
Толстяк внимательно поглядел на него.
— Ага, — буркнул он себе под нос. — Ну ладно, отдохни. А потом поговорим, я тебя не знаю.
Он вытащил откуда-то платок и начал вытирать им свое лицо; похоже, что это была не его кровь. При этом он снова что-то бурчал под нос.
Не поднимаясь, он схватил за руку проходящего рядом двухметрового здоровяка с влодом на плече, цигаркой в зубах и усталостью в глазах.
— Дядьку видел? — спросил он.
Великан остановился, сбил пепел; на толстяка он не глядел разглядывался по сторонам.
— Нет.
— Кто сидел на радаре?
— Не знаю. Может Клоп. Или Негр.
— А что с Евреем? Наверное, очередное затмение.
— Шарики за ролики у него заходят, это факт.
— А ребята Ворона? Заснули? И вообще, где сам Ворон?
— Ах, Ворон.
— Ты мне тут, бляха-муха, не вздыхай, а только скажи, что с ним.
— Ну-у, голову ему, того... Рикошетом.
— Блядские кассетные... Ведь они же даже не шли со сверхзвуковой. Сколько их было? Две пары?