— Дядя, возьмите обтереться.
Мужик покачал головой:
— Не надо.
Сун Ган какое-то время шел с майкой в руках. Потом обернулся и спросил:
— Дядя, пить хочешь?
Мужик с тачкой ничего не ответил, а продолжал идти, понурив голову. Сун Ган сказал:
— Дядя, у меня есть деньги, я пойду куплю мороженое.
Тот снова замотал головой и промолвил:
— Не надо. Сглотну слюну и тем обойдусь.
Они в молчании подошли к дому. Братья собрались и уже не плакали. Сун Ган все время оглядывался на мужика с тачкой и пытался его задобрить, поэтому взгляд его всякий раз снова падал на мертвого отца, и он начинал поскуливать. Его скулеж передавался и Ли. Дети не смели плакать в голос, они боялись, что мужик с тачкой станет орать на них. Зажимая рты, они тихонько всхлипывали. Мужик сзади не издавал ни звука. Только когда до дома оставалось совсем чуть-чуть, они наконец-то услышали его внезапно помягчевший голос.
— Не плачьте. А то вы так воете, что у меня у самого в носу защипало, — сказал он.
С ними к дому подошло еще человек десять. Зеваки встали по сторонам и стали безучастно смотреть на происходящее. Мужик с тачкой заметил их и спросил, не могли бы они помочь поднять Сун Фаньпина. Никто не ответил. Больше тот человек с ними не заговаривал, а велел братьям помочь, прижав ручки тачки, чтоб она не опрокинулась. Потом он просунул свои руки подмышки Сун Фаньпину и, обняв его, стащил с тачки. Мужик отволок тело в дом и уложил в комнате на кровати. Он был ниже Сун Фаньпина на полголовы, поэтому, когда тащил его, мужика чуть не перекосило с натуги, словно он волок здоровенное бревно. Его легкие выгоняли воздух с шумом кузнечных мехов. Оттащив Сун Фаньпина на кровать, мужик вышел во двор и долго-долго сидел на лавке, свесив голову и пытаясь отдышаться. Мальчишки стояли рядом, не смея и пикнуть. Отдохнув, он повернулся и посмотрел на толпу зевак.
— Дома есть кто живой? — спросил он.
Дети ответили, что есть мама, которая вот-вот должна была вернуться из Шанхая. Тот человек покивал и сказал, что тогда он спокоен. Поманив детей рукой, он похлопал их по плечам со словами:
— Вы же небось знаете Краснознаменный переулок.
Братья кивнули. Тогда мужик сказал:
— Я как раз там живу. Фамилия моя Тао, а звать меня Тао Цин. Если что, приходите ко мне.
Сказав это, он встал и пошел прочь. Люди, стоявшие у ворот, тут же расступились, боясь, что он заденет их своим касавшимся трупа телом. Сун Ган и Ли вместе с ним дошли до ворот. Когда Тао Цин взялся за тачку, Сун Ган сказал ему, подражая Тетке Су:
— Тебе за это воздастся.
Тао Цин кивнул и ушел, толкая перед собой тачку. Дети заметили, что, уходя, он вскинул левую руку и промокнул глаза.
Вечером братья сели ждать у тела Сун Фаньпина. Оно было все в крови — живого места не осталось, и выглядело страшно. Тело не двигалось, не шевелились и раскрытые губы. Глаза Сун Фаньпина были широко распахнуты, и зрачки в них напоминали маленькие камушки, только лишенные блеска. Наплакавшись, накричавшись и даже покусавшись, дети дрожали теперь от страха.
Было видно, как из-за дверей и окон то и дело показывались чьи-то головы. Слышался гул голосов. Голоса твердили о том, кто такой был этот Сун Фаньпин и как он умер. Кто-то сказал, что детей надо пожалеть, и Сун Ган заплакал. Вслед за ним всплакнул и брат. Потом они снова стали со страхом глядеть на людей снаружи. Гул шел не только от их голосов, но и от множества мух, что налетали со всех сторон и жалили тело Сун Фаньпина. Мух становилось все больше и больше, они летали по комнатам, словно черные снежинки, и их жужжание перекрывало трескотню за окнами. Скоро мухи начали жалить и братьев, и даже тех зевак, что толпились снаружи. Дети слышали, как звонко хлопали по ляжкам, по предплечьям, по лицам и по груди их ладони. Покричав и поматерившись, люди начали расходиться. Мухи прогнали их прочь.