— Кто это тебя так? — спросила Настя.
— Машину заводил — ручкой.
Антон колол дрова, услышал ответ сына и только буркнул незло:
— Ври поскладней.
В первый свой одинокий приезд Петя так ничего и не рассказал родителям, а недели через две заявился к ним с чемоданом, приехал на своем «Запорожце», на заднем сиденье лежал рюкзак.
Было это в пятницу, прожил он субботу, а в воскресенье к вечеру сообщил:
— Хотел я тут у вас дней десять провести, мне за прошлый год отпуск дали. Я на сеновале посплю, в сарае. Не возражаешь, отец?
— Хоть где, — сказал Антон.
Ночью зашумела река, полоснул ливень, гроза накрыла кордон, гром бил по нему, сотрясая оконные рамы в доме.
Антон спал крепко, храпел, а Настя не спала.
Она села на постели — лежала с краю, — нащупала свое платье на стуле и, прихватив его, проковыляла на кухню. Здесь она кое-как оделась, накинула мужнин плащ, хотела натянуть и резиновые сапоги, но не смогла — до мертвой ноги было не дотянуться живой рукой.
Покуда шлепала по воде от крыльца до сарая, криво согнувшись на ветру, сильно вымокла.
Сарай был не заперт на щеколду, Настя шатнулась в него и прикрыла за собой дверь. Здесь было темно, но Петя окликнул ее сверху, с сеновала:
— Мама!
— Иди в дом, — сказала Настя.
Он спустился вниз по лесенке, засветил ручной фонарик.
— Ты не переживай, мама.
Увидев, что она вся мокрая, он снял с нее плащ, накрыл своим ватником, вытер сеном ее ноги, скинул с себя сапоги и обул ее.
— Я грозы не боюсь, — сказал Петя слишком веселым голосом. — Мне тут хорошо, лежу на сене, рассуждаю сам с собой…
Сквозь щели метнулся неживой свет молнии, зарычал, приближаясь, гром и лопнул над самой крышей. Настя заплакала.
— Пока росли маленькие, все были мои, а сейчас, чем старше, тем от меня дальше… Иди в дом, заколеешь здесь.
— Не пойду, — сказал Петя. — Мне отца совестно.