Можно было надеяться на чудо, но в чудеса Кундуз давно не верила. Слишком много было в ее жизни горя и слез, и слишком короткой оказывалась радость: Кутлун-Шага многое знает и обмануть ее не удастся.
Кундуз вдруг почувствовала, что устала жить. Ей было безразлично, как распорядится ее судьбой дочь Кайду. И только то, что рядом был Акберген, мальчик, которого она давно уже приняла сердцем и считала своим сыном, заставляло лихорадочно искать выход.
Унижаться, молить о пощаде бесполезно. Кундуз знала: сердце отпрысков Чингиз-хана каменеет при виде унижения, а глаза жаждут увидеть еще больше. И она решила, что уж если нет никакой надежды помочь себе и Акбергену, то хотя бы умереть надо достойно.
Утром хмурые, молчаливые нукеры повели Кундуз и Акбергена к белому двенадцатикрылому шатру. Сердце Кундуз билось так сильно, что потемнело в глазах и, когда ее втолкнули в прохладный полумрак шатра, она долго ничего не могла рассмотреть.
Наконец глаза ее снова начали видеть.
Кутлун-Шага полулежала на почетном месте — торе, застланном белым войлоком, опершись на большую пуховую подушку.
— Сядь.
Кто-то сзади дернул Кундуз за руку, и она опустилась на разостланный у входа, сплетенный из тростника коврик.
Равнодушный взгляд ее скользнул по богатому убранству шатра, по огромным, красочно расписанным орнаментом сундукам, стоящим у стен, со стопками разноцветных подушек на них. В шатре было много женщин и девушек.
Не отводя глаз от лица Кундуз, Кутлун-Шага приказала:
— Дайте им кумыса. Наверное, после вчерашнего жирного куырдака они страдают от жажды, — в голосе дочери Кайду послышалась насмешка.
Пожилая, с усталым лицом женщина, взболтав в сабе кумыс, налила деревянным черпаком две большие чаши — тостаганы и протянула их Кундуз и Акбергену.
— Спасибо, апа, — тихо сказала Кундуз. Она отпила из чаши глоток и поставила ее перед собой.
— Вижу, что жажда тебя не мучит, — Кутлун-Шага резко приподнялась и села по-мужски, поджав под себя ноги. — Теперь скажи мне, почему ты убежала от Берке-хана и не захотела стать его женой? Разве это не великая честь для любой девушки?
Кундуз вскинула голову:
— Мое сердце любило другого человека. Берке-хан разлучил меня с ним. Разве после этого я смогла бы быть его женой?
— Но ведь он хан Золотой Орды.
— Сердцу не прикажешь, — упрямо сказала Кундуз.
— Такое сердце надо вырвать и выбросить.
Кундуз усмехнулась. Надо было бы промолчать, но в душе закипал гнев, и она не смогла справиться с ним.:
— Да, я не любила хана. Но есть женщины, которые любили его. Их сердца не стали бы есть даже собаки.
Красивое лицо Кутлун-Шаги побледнело, хищно затрепетали ноздри.
— Может быть, ты скажешь мне, кто эти женщины?
— Дочь великого Кайду должна об этом знать лучше меня…
— За такие слова тебе следовало бы выколоть глаза!
Кундуз тихо засмеялась:
— Лучше прикажите отрезать мне косы, как это сделала Тогуз-хатун…
Глаза Кутлун-Шаги сузились, и в них блеснул мстительный огонек.
— Нет. Я не стану портить твои красивые волосы. Завтра приедет мой отец, и я подарю тебя ему. Если же я отрежу твои косы…
— Он все равно возьмет меня, — перебила Кундуз. — Нет такого монгола, который бы отказался даже от старухи…
— Укороти язык! — крикнула вдруг Кутлун-Шага. — Иначе я прикажу пролить твою кровь! Если бы встретилась ты мне в степи!..
— Я готова, — дерзко сказала Кундуз. — Пусть дадут мне коня и оружие.
Нукеры, женщины, девушки — все, кто был в шатре, затаили дыхание. Неслыханную дерзость позволила себе женщина-кипчачка — она вызвала ханскую дочь на поединок.