- Если вы, мадемуазель, - сказал он, - видите в мадемуазель Солини свою мать, я больше ничего о ней не скажу.
- Именно об этом я просила вас еще два месяца назад, - сказала Виви, неожиданно улыбнувшись.
- Я знаю, я должен вам повиноваться. Вы думаете, наверное, что мне больше нечего сказать вам.
Девушка возразила, что этого она точно не думает.
- Вы помните тот день в библиотеке? Вы были так обаятельны. Вот! Не такие бы мне признания делать, когда я должна сердиться на вас.
- Мне нравится, когда вы сердитесь, - ни с того ни с сего заявил Науманн. - У вас начинают сверкать глаза. Если хотите знать, то очень
может быть, что именно поэтому я говорю вам вещи, которые вам не нравятся.
- Надеюсь, что нет, - неожиданно серьезно сказала Виви. - Это причинило бы мне боль. И самое плохое при этом, что вы можете быть так
приятны. Самый приятный человек из всех, кого я знаю. - У нее дрогнули губы.
Науманн засмеялся ее тону самой разборчивой в мире женщины.
- Совсем не много нужно, чтобы стать чемпионом Маризи, - сказал он. - Вот подождите, приедете в Париж. Мне придется довольствоваться
разрешением вызвать для вас экипаж у Сигоньяка.
- Париж! - вскричала Виви, забыв обо всем, когда услышала это магическое для нее слово. - Ох, я так этого жду! Мы собираемся весной.
- С...
- С Алиной.
Науманн нахмурился, и наступила неловкая тишина.
Он очень хорошо знал, что хочет сказать, но не мог решить, как именно это сделать.
Наконец неуверенно начал:
- Я хотел бы сам показать вам Париж. И Берлин, и Лондон... Представляете, как хорошо мы провели бы время вместе?
- С трудом представляю, - озорно засмеялась Виви. - Я не поехала бы без Алины, и боюсь, что вы при этом были бы не очень веселы.
- Но я имел в виду не Алину. Я имел в виду одни... только вы и я.
- О! Это было бы очень приятно, если бы было возможно.
- А почему это невозможно?
Виви бросила на него быстрый взгляд. Да, его лицо, как и его тон, было очень серьезно. Так или иначе, она почувствовала, что увлеклась или
готова была увлечься им, и тогда она сказала с достоинством:
- Не позволяйте мне думать, что вы серьезны, месье Науманн.
- Но я серьезен!
- Значит, вы хотите оскорбить меня?
- Оскорбить вас! - Науманн в изумлении уставился на нее. Потом постепенно лицо его стало выражать понимание и вместе с тем категорическое
несогласие и даже протест.
- Мадемуазель! Уверяю вас... Не думайте, что я имел в виду... Как могу я обидеть вас, если я вас люблю?
- Месье! - вскрикнула, покраснев, Виви.
Но Науманн, произнеся слово, почувствовал, что хорошо начал, и, отбросив всякую осторожность, ринулся дальше.
- Я люблю вас! - повторил он. - Вы это знаете. Я полюбил вас сразу, с того момента, как впервые вас увидел.
Силы небесные! Обидеть вас? Я поклоняюсь вам, Виви!
Позвольте мне вас так называть! Виви, не прогоняйте меня... позвольте мне видеть вас! Милая моя!
Затем, спохватившись, что сказанное им очень важно и, значит, держаться необходимо на том же высоком уровне, он поднялся на ноги и
торжественно произнес:
- Мадемуазель Жанвур, согласны ли вы выйти за меня замуж?
Лицо Виви то краснело, то бледнело.