Сэр Жерар возник на пороге, суровый и загадочный, как тень отца принца датского, смотрит как будто с упреком.
– Ну что я еще не сделал? – спросил я сердито.
– Сейчас перед входом в здание покидает седло герцог Готфрид, – проговорил он с упреком. – Неужели сыновье сердце ничего не подсказало?
– Вы и есть мое сердце, – сказал я. – Чуткое и такое трепетное, что давануть бы его как следует…
– Пригласить герцога?
– Я сам его встречу, – сказал я и торопливо выскочил в коридор. – Сыновья субординация как бы на марще.
Я только успел пройти быстро по длинному коридору, а герцог уже поднимается по лестнице навстречу, высокий, статный, с короткими серебряными волосами, а та аура силы и властности, которую он распространяет, сейчас стиснутая стенами дворца, мощно устремилась мне навстречу'.
Это будет мо1учий король, мелькнуло у меня. Отстоять независимость Брабанта в борьбе с королевской властью – уже показатель…
Мы сошлись у края лестницы, его царственно-стро- гий взгляд потеплел, он с ходу крепко обнял меня, мужественно красивое аристократичное лицо дрогнуло в счастливой улыбке.
– Как я рад тебя видеть, Ричард, – сказал он тепло. – Ты возмужал, мой мальчик…
– А как я рад, – ответил я искренне.
При седой голове черные брови выглядят вызывающе молодо, глаза блестят, как у юноши. За время умиротворения Гандерсгейма прибавился шрам на подбородке, загар стал темнее, да складки на щеках – резче, а так герцог ничуть не изменился.
Я повел его в кабинет, усадил в лучшее кресло, сам налил лучшего вина в серебряный кубок.
– За успешные выборы!
Он улыбнулся, кивнул, я смотрел, как он пьет, неспешно и с удовольствием, но остановился на половине, кубок медленно опустился на столешницу.
Я насторожился, а герцог произнес:
– Дорогой Ричард… Я вижу, как много ты делаешь для меня, подавай будем реалистами.
Я спросил торопливо:
– Что не так?
Он грустно улыбнулся.
– Ты затеял великое дело. Но у тебя сейчас под рукой уже не королевство, а королевства… Еще не империя…
– Я не хочу империю, – сказал я твердо.
– Что ж, – сказал он, – не буду спорить, пусть это будет содружество свободных королевств, как ты называешь, но Сен-Мари оказывается на самом краю. А столица должна быть расположена так, чтобы даже окраины имели равные возможности до нее добраться.
Я покачал головой.
– Но… как?…
– Савуази, – ответил он просто. – Ничего другого не придумать. И всем королевствам, входящим в содружество или нет, проще держать там послов, чем в далеком Арндском королевстве… и нам лучше, чтобы было меньше вынюхивателей.
– Неожиданная идея, – сказал я осторожно, хотя именно такой вариант и рассматриваю в последнее время.
– Сам подумай, – сказал он.
– Подумаю, – согласился я. – В самом деле, преимущества есть, но есть и сложности.
Он молча кивнул, дескать, сложности везде есть, но, думаю, мы оба понимаем, какие самые сложные сложности.
Уже без остановок он допил вино, поднялся, почти такой же высокий и широкий в плечах, как и я.
– Не буду тебя отрывать от дел, – сказал он отечески, – да и мне нужно многое сделать. Увидимся!
После его ухода я напряженно размышлял, что он предложил хоть и неожиданное для большинства, но правильное решение. Да и сам он в Геннешу будет ожидаемым королем – и местный, и репутация выше крыши, и лояльность могущественного Брабанта обеспечена, а кто он для Савуази?
С другой стороны, Турнедо как раз почти в центре «объединения дружественных королевств», а в центре Турнедо – Савуази. Но Готфрид там будет совершенным чужаком, потому что все его воинские заслуги вовсе и не заслуги в глазах турненцев, ламбертинцев, мезинцев или скарляндцев с вартгенцами. Подумаешь, что-то там с варварами в освобождении какого-то неведомого Сен-Мари, а потом с теми же варварами в землях какого-то Гандерсгейма…
Сейчас Готфрид молча и очень резонно предложил, что он будет править в Сен-Мари, а я буду рулить всем содружеством королевств из Савуази…
Задумавшись, я выглянул в окно, во дворе столпотворение, мелькнула мысль выйти и помочь разобраться, но а извозчики на что, не принцево это дело, крикнул:
– СэрЖерар!
Через минуту он вошел в кабинет.
~ Ваше высочество?
– Отец Тибериус, – сказал я, – ко мне на прием не просится?
– Не замечен.
– Жаль, – сказал я, – тогда вызовем его сами.
Он взглянул искоса.
– Никак в монахи надумали? Вот радости-то… Хо- рошо-хорошо, ради такого дела разышем немедленно и тут же и доставим с надлежащими почестями.
– Можно без оков, – сказал я вдогонку.
Когда через пару минут дверь отворилась, я поднял голову от стола, удивляясь смутно, как это Жерар так быстро отыскал и доставил отца Тибериуса, но шаги прозвучали такие легкие и радостные, что я поспешно повернулся и хоть и охнул от неожиданности, но ощутил, что да, жизнь хороша и жить хорошо: в кабинет вошла Бабетга.
От нее идет это радостное ощущение ожидания счастья, вся налита солнцем, южным зноем, глаза хитро и задорно смотрят из-под челки, что не перестает меня удивлять нездешней модой, золотые волосы пышно падают на спину, для приличия чуть-чуть перевитые голубыми лентами, а край ликующе голубого платья чуть- чуть не достает до пола, что как-то говорит о ее ранге, но я знаю только, что длина шлейфа королевы должна быть ровно пятнадцать ярдов, старшей принцессы – десять, внучек короля – восемь, принцесс крови – семь, а всяких там герцогинь – всего четыре ярда, хотя на мой взгляд и четыре ярда плотной материи, проволакиваемые за красавицами, настолько хорошо прометут пол, что можно сэкономить на уборщиках мусора.
– Здравствуй, Рич, – произнесла она настолько нежным голосом, что я невольно увидел ее с разбросанными по подушке волосами в моей постели. – Что так смотришь?
Она подходила медленно, но как бы в танце, когда бедра покачиваются из стороны в сторону, в глазах приглашающий смех, а когда чуть улыбнулась, полные и спелые как черешни губы раздвинулись, открывая изумительно ровные белые зубки, блестящие, как молодые жемчужины.
– Просто любуюсь, – ответил я, – бездумно. Как дурак.
Она заулыбалась шире, аппетитные ямочки на пухлых щечках стали глубже.
Я поднялся ей навстречу, она вскинула руки и обняла меня за шею. Я поцеловал ее сочные спелые губы, такие податливые, что хочется их сожрать, она прижалась всем телом, горячим, в то же время мягким и нежным.
– Ох, Рич…
– Радость ты моя, – сказал я и поцеловал снова. – С каким заданием на этот раз?… Если велят меня ликвидировать, чем воспользуешься?
Я отстранил ее и нежно усадил в кресло. Полная грудь едва не выбралась из глубокого выреза, дразня белоснежной кожей, неправдоподобно чистой и даже с виду такой сладкой, словно из нежнейшего крема для королевского торта.
Серединка верхней губы кокетливо приподнята, и едва Бабегга улыбнулась, жемчужные зубки снова сверкнули маняще, приглашая поцеловать ее.
Она выждала, когда я опустился в кресло напротив, легко поднялась и села мне на колени просто и непринужденно, как невинный ребенок, хотя по лицу заметно, что поняла всю гамму моих чувств, когда я отцу- тил эту теплую сочную тяжесть, мягкую и нежную, на своих коленях.
– В самом деле, чем? – сказала она весело. – Пожалуй, зацелую до смерти. И вообше… ты же победитель, что у тебя за мысли? И не просто победитель, а особенный, что все умеет и везде успевает.
Она сама поцеловала меня, я ответил, хотя и поспокойнее, обронил миролюбиво:
– Не только я. Знаю еше таких… быстрых.
– Правда?
– Да, – подтвердил я. – Думаю, они очень рискуют.
Она спросила все с той же улыбкой:
– Почему?
– Любое преимущество вызывает неприязнь, – пояснил я так же легко и почесал ей обнаженный верх спины, хотя леди вроде бы не чешутся, но мы же свои, нам можно. – Вот ты спокойно смотришь на женщин, которые сильно уступают тебе по красоте и блеску, но насторожено присматриваешься к тем, кто близок к твоему уровню.
– Рич! – сказала она с возмущением.
– А вот, – продолжил я тем же тоном, – если бы встретила такую, которая красивее и ярче… погоди, не дерись, я же сказал «если бы», это не значит, что такая вообще существует или может существовать…
Она сказала все еще с надутыми губами:
– Ну-ну, дальше, говори, пока не прибила.
– Так вот, – продолжил я, – ты бы возненавидела и начала бы думать, как ей устроить пакость, раз уж красоту отобрать невозможно. А наши умения в большинстве случаев отобрать можно, увы. Они чаще всего от амулетов или талисманов, так ведь? Потому всякий, у кого они есть, старается не показывать их, а свои умения применять тайком.
Она поморщилась.
– Хочешь сказать, что таких людей гораздо больше, чем знаем?