Она все еще смотрит холодно, даже равнодушно, я поклонился и произнес учтиво:
– Мое почтение благородной хозяйке, пусть даже она и с оружием в руках.
Она не изменила позы, вообще не шевельнулась, ее глаза изучают меня так же пристально, как я ее, а произнесла нейтральным голосом, полным холодного равнодушия:
– Женщина с оружием… не нравится?
– Нет, – сказал я честно. – Женщины слишком ценные существа, чтобы их использовать так… глупо. Женщин нужно беречь всегда, в бою прятать за спину, а на тонущем корабле первыми сажать на лодки и плоты. Вообще-то их нужно спасать даже раньше детей, потому что одна женщина может родить десяток детей… ну да ладно, их спасем тоже, а сами разворачиваемся лицом к противнику По моему мнению, то королевство, где женщин заставляют брать в руки оружие, обречено, так как губят самое ценное.
Она спросила холодно:
– А если женщина берет оружие по своей воле?
Я отрубил:
– Значит, в королевстве дела идут хуже некуда, если женщина вынуждена брать в руки оружие, чтобы защитить себя и детей.
Она помолчала, всматриваясь в меня очень внимательно, затем вдруг губы раздвинулись в усмешке.
– Хорошая речь, – сказала она совсем другим голосом. – Но это не мой меч.
– А чей?
– Твой, – ответила она и, увидев выражение моего лица, пояснила: – Я ждала тебя, чтобы передать его тебе.
Я покачал головой.
– Что я с ним буду делать?
– Это непростой меч, – заверила она.
Я сказал с отвращением:
– Это значит, что смогу убить им больше людей, чем простым?… Больше разрубить голов, вспороть животов? Ну, спасибо… У меня такие мечи уже в кладовую не влезают. Все стены увешаны. А нет л и у тебя, скажем.
хитрого плуга, чтобы сам пахал с утра до ночи?… Или бороны, чтобы сама ходила по вспаханному и разбивала комья? Или такой тележки, чтобы ездила по полю и разбрасывала зерна ровным слоем?
Она объяснила с улыбкой:
– С этим мечом ты сможешь заставить других пахать, сеять, собирать урожай, печь лучшие пироги и подавать тебе на стол!
Я вздохнул.
– Ну да, конечно… Только пахать будут мелко и криво, разбрасывать зерна и по камням, урожай осенью соберут только наполовину, а из собранного еше треть рассыплют по дороге… Да и пирог такой испекут, что надо смотреть, чтобы на ногу не уронить! Нет, с мечом я уже проходил эту дорогу. Хотя вы, леди, не теряйте веры, на свете еще столько дураков волшебные мечи ищут!…
Я пошел к выходу, а когда навстречу блеснул солнечный свет, а под ногами захрустела прокаленная зноем галька, я оглянулся: скала на месте, но черный вход исчез так, словно щель загладили по мокрой глине.
Уулла, не покидая седла, встретила меня обшаривающим взглядом, но промолчала, когда я вставил ногу в стремя и поднялся в седло.
– И что это было? – спросил я.
– Не знаю, – ответила она.
Я изумился.
– Не знаешь? Ты же послала меня туда!
– Я не знала, – пояснила она, – что там ждет вас. Это было…
– Ну-ну?
– Испытание, – произнесла она. – Да, испытание.
– Не понимаю, – пробурчал я брезгливо. – Зачем? И что за цаца берется меня испытывать? Как бы я сам ее не испытал… в разных позах!
Она съежилась от моего фозного голоса и заметного раздражения.
– Конт Астральмэль… вы становитесь заметным. Вот и мы, альвы, обратились к вам! На вас обращают внимание уже и те, кто не замечал вас вовсе. Или замечали, но не считали, что вы можете что-то… еще. Но вы соверщаете подвиги, о вас говорят, на вас все больще надеются одни, а другие начинают опасаться… Вы превращаетесь в силу, конт, а также ваше высочество. И как бы вы ни прятали свою мощь, к вам начинают присматриваться те… гм… кто, в общем, намного выше нас.
– Выше? – переспросил я. – Или просто сильнее?
– В этом мире, – ответила она грустно, – кто сильнее, тот обычно и выше.
Глава 3
Я оглянулся еще раз, скала уже совершенно затерялась среди таких же, серых и неопрятных, зато в виски застучала совсем новая мысль.
– И что, многие вот так хапают этот чудесный меч, которым можно рубить всех и все, что попало?
Она ответила с грустной улыбкой:
– Все.
– Все? – не поверил я. – Но что-то я не видел толпы героев с такими мечами!
Она ответила тихо:
– Но это же было только испытание.
– А-а-а, – протянул я разочарованно, – меч был ненастоящим?
– Настоящий.
– Тогда… его не собирались отдавать?… Понятно. А что с теми, кто не прошел испытание?
Она опустила голову и промолчала. Зайчик все еще идет галопом, но часто делает скачки в сторон›А чтобы не столкнуться с летящими навстречу скалами, а у меня по телу пронеслась холодная дрожь. Однако, когда собрался начать допрос с пристрастием, очень уж не нравится, когда меня нечто такое испытывает, это я должен всех испытывать по своему выбору и произволу, она напряглась, я чувствовал, как все тело стало ригидным.
После паузы произнесла осевшим голосом:
– А вот отсюда вам нужно будет проехать… с завязанными глазами.
– Что? – переспросил я с подозрением. – Зачем?
– Так надо.
– Еще чего, – ответил я с достоинством. – Человеку, у которого завязаны глаза, так хорошо фиги тыкать под нос!… Нет, мое рыцарское достоинство не позволяет позволить непозволенное и даже не позволяемое.
Она сказала торопливо:
– Остановите возле того камня! Дальше… опасно.
Я придержал Зайчика, Бобик и сам ощутил неладное, сел и уставился на обоих большими удивленными глазами вечного ребенка.
– Вы должны позволить мне завязать вам глаза, – проговорила она.
Я видел, что произносит это через силу, уже бледная и вздрагивающая.
Тревога поднялась откуда-то из сапог, взбиралась медленно, сперва охватывая холодом ноги, а когда добралась до сердца, в животе уже сформировалась льдина размером с айсберг.
– А если не дам завязать? – спросил я.
Она вздохнула.
– Тогда я зря проделала весь долгий путь. И… наши надежды на вас будут потеряны.
я уставился на нее со злостью, даже не добавила к слову «путь» «опасный», но это отчетливо прозвучало в укоряющем взгляде и голосе.
– Да что вы все, – вырвалось у меня'злое, – на гу- манизьм берете?… Как будто я в самом деле этот, какего… ага, либералист! Политик – он всегда политик! А вы мне позорные чуйствы шьете!… Давайте мне вашу тряпку, я сам повяжу, ибо человек – хозяин своей судьбы!
Она сказала торопливо и с явным облеР1ением:
– Да-да, благородный конт, все на ваших условиях!… Завязывайте, поплотнее завязывайте… Позвольте, я чуть поправлю.
Конечно, ее подправляние состояло в том, что проверила, не подгляну ли, но я стерпел, все равно сумею, слово не давал, к тому же я сейчас больше политик, заботящийся о себе и всяких прочих, чем благородный рыцарь, которого беспокоят только честь и достоинство.
Зайчик пошел ровно, но я чувствую, что сейчас его направляет Уулла, копыта привычно стучат по камню. Впереди гавкнул Бобик, но тоже без страха, просто напомнил арбогастру, что вот он, такой отважный, всегда впереди.
В какой-то момент я ощутил нечто иное, даже не опасность или просто неладное, а иное, чувство такое необычное, что я тихо поднял руку и, не привлекая внимание Ууллы, чуть-чуть сдвинул повязку…
У меня едва хватило сил вернуть ее на место. Мы едем мимо скальной гряды, я отчетливо различил каждый камешек и красные с желтым прожилки в нем, между скалами синее небо с белыми кучерявыми облачками, по.хожими на стадо овец, затем все оборвалось резко и неожиданно. Вместо скал возникло темное смутно клубящееся ничто, у меня кровь замерзла в жилах от ужаса, когда всем существом ощутил, что это
первозданный хаос, в котором не только скал, нет облаков и даже неба, ничего нет, ничего…
Успел увидеть одинокую скалу, странно и дико зависшую в этом хаосе без всякой опоры, плотно зажмурился, несмотря на плотную повязку, и ехал так, вздрагивая в смертельном страхе, что угнездился в каждой клетке тела, пока не услышал мягкий голос:
– Все, здесь можно снять.
Я не двигался, чувствуя себя льдиной, она сама развязала узел, я увидел перед собой крупные глаза, полные сострадания.
– Вы, конечно… не послушались?
– Сползло чуть, – пробормотал я.
– Человек, – произнесла она со странной интонацией. – Мне говорили, что обязательно постараетесь взглянуть… Есть ли запреты, которые не нарушили бы люди?
– Есть, – ответил я все еше вздрагивающим голосом.
– Какие?
– Не знаю, – ответил я. – О которых мы еще не догадываемся. Но вообще-то мы боремся с собой и стараемся не нарушать запреты, по крайней мере – заповеди.
Меня передернуло, я стиснул челюсти, не давая зубам выбивать дробь.
– Не надо было, – произнесла она с укором.
– Что это было?
Она ответила слабым голосом:
– Говорят, Высший Бог отвлекся чем-то… и недоделал мир.
Я кивнул, принимая языческое объяснение, по их взглядам Бог делал мир вручную и каждую скалу отдельно, а не сразу мир целиком, но мне ближе вариант.