- Да, у них были не наши жалкие аэропланы и дирижабли, а настоящие воздушные корабли! Повторяю, атлантидцы знали больше нашего! А на кораблях группы людей, - среди них - Зевс, величайший художник - Аполлон, первейшие красавицы - Венера и Диана, весь цвет ума и таланта…
- Вы поэт!!!… - сказал я. - Картинка для фантастического романа действительно прекрасная!
Профессор покачал головой.
- Не фантазия это!… - задумчиво проронил он: - фантазия всегда позади действительности!…
Со стороны дома появился торопливо шедший, полный и плечистый господин в белом фланелевом костюме, и я узнал в нем своего приятеля. Панама его была сдвинута почти на затылок, маленькую темную бородку, как пробор, рассекала по- средине полоска седины.
Увидав меня, Иволгин протянул вперед обе руки.
- Вот он?!… Здорово, дружище!!.. - воскликнул он, подходя к нам и вглядываясь в меня карими глазами. На профессора он не обратил ровно никакого внимания.
- Отцы мои, да какой же мы чемодан приобрели?!… - добавил он, погладив меня по животу и садясь между нами.
- Да и вы ничего себе… тоже по всем трем измерениям вспухли!.. - ответил я.
- Да, да!! погрузнел, отяжелел!.. - улыбаясь, согласился Иволгин: - что поделаешь, "и хором бабушки твердят - как наши годы-то летят"?..
Начались обычные расспросы. Во время них я убедился, что полнота Иволгина была нездоровой; на лице его лежал бурый оттенок, оживившиеся ненадолго глаза утратили блеск и закрылись усталыми.
- Да вы здоровы ли? - спросил я.
- Как бык!.. - был ответ. - Заработался немного…
- Верно! - подтвердил профессор: - пересаливаете, мой друг!..
- А над чем вы работаете?
- Мы с профессором вместе трудимся… в области спиритуалистики!
Я изумился. Этот завзятый естественник и здоровяк был так далек всегда от всего туманного и фантастического!
- Вот так история?!.. - проговорил я: - да вы не столы ли уж вертите?
- И столы вертим!.. - подтвердил он, - а вы чему удивляетесь? "Многое есть на свете, друг Горацио" и пр.!
- Что же вас в этом деле интересует? Чего вы достигли?
- Интересует неведомое. А достигли многого: сейчас мы ведем очень важные переговоры с Зевсом.
- С кем?! - с изумлением спросил я. Мне показалось, что приятель шутит или с ума сошел, но нет - выражение его лица, также как и его соседа, было вполне нормальное и серьезное.
Я легонько дернул его за рукав.
- Почтеннейший, а у вас здесь все благополучно?.. - вполголоса осведомился я и показал пальцем себе на лоб.
Иволгин и профессор посмотрели друг на друга и улыбнулись.
- Видите… - обратился к нему профессор: - таков вообще суд общества - что непонятно, то и ненормально!…
- Вполне хорошо, дорогой мой!.. - ответил мне Иволгин. - Я должен вам призваться, что пятнадцать лет наблюдений за душевнобольными убедили меня, что еще неизвестно, кто более ненормален - они или мы, здоровые!
- То есть?
- Да то, что весь мир, каждая вещь в нем в действительности вовсе не то, за что мы их принимаем! Вот хотя бы небо - голубое ведь оно, а на деле никакой голубизны там нет и междупланетные просторы черны, как сажа в трубе! Если мы с вами не больны, видя "голубое" небо, то почему же считать больными тех, кто видит его черным? Это не признак болезни, а просто, как и все "галлюцинации", есть результат большей восприимчивости или чуткости человеческого аппарата. Скажу образней: мы, здоровые, - это люди, идущие в густом тумане по узкому гребню высокой стены. Мы не видим сквозь него ничего, а только подозреваем. А для других завеса кое-где распахивается… это, по-нашему, сумасшедшие!
- Но что же сообщил вам Зевс, это даже интересно?
- А это уж по его части! - Иволгин указал рукой на профессора. - Константин Борисович, расскажите!..
Старик положил руки себе на колени и подался всем телом вперед.
- Последние годы Атлантиды были ужасны!… - начал он тем тоном, которым обыкновенно профессора начинают свои лекции. - Население страны выросло чрезвычайно, экономический кризис был жесточайший, но решительно никто, за самыми ничтожными исключениями, не желал переселиться в дикую, одетую льдами, негостеприимную Европу или в Африку, полную страшнейшими животными. Жизнь сделалась невыносимой; ослепленный злобой пролетариат вступил в яростную борьбу с культурой, с интеллигенцией, с капиталом и опрокинул их. На всем материке начались резня, пожары, грабежи; избивались старики и дети, огнем и мечом уничтожалось все, что было создано трудами и знанием тысячелетий…
Зевс был величайший инженер Атлантиды. Группа лучших и талантливейших людей сомкнулась вокруг него для последней борьбы и шаг за шагом, электрическими ружьями и убивающими лучами, отстаивала дворец его, но разъяренная стихия одолевала: враги проникли в подвалы и собирались взорвать здание. На плоской крыше его в полной готовности стояли три воздушные серебряные корабля, и Зевс дал сигнал отступать и садиться в них.
Зевс в числе немногих знал тайну о пустотах под материком и знал, что дни Атлантиды сочтены: об этом предупреждали его все учащавшиеся случаи страшных землетрясений. Где было возможно, он возводил под землей чудовищные устои, но, предвидя исход борьбы с одичалой толпой, он бросил работы и минировал главнейшие, державшие своды скалы. И когда сверкающие корабли взмыли высоко в небо - под звериный рев и вой исступленной толпы, плясавшей на картинах наилучших художников и драгоценностях и святынях дворцов и храмов, Зевс нажал кнопку и гул сотряс небо и землю. Здания, церкви, башни - все двинулось друг на друга, все слилось в вопль и крушение и стало проваливаться. Гигантский зелено-черный вал в версту вышиной вздыбился на океане и рухнул в разверстую пропасть, еще кишевшую людьми и падающими зданиями. Все захлестнулось водой… громадные, белоголовые волны одни на всем синем просторе остались памятниками над великой Атлантидой!… Серебряные трубы опять пропели в выси неба и воздушная эскадра понеслась к Европе. А навстречу ей беспредельной желтой пеленой уже вставала из бирюзовых вод Сахара… Дикари в звериных шкурах на плечах подымали вверх головы и падали перед невиданным зрелищем!… Так появились первые боги в Европе. Высоко в неприступных скалах Зевс возвел дворец для себя и оттуда, и там правил миром и забавлялся с друзьями!
Профессор умолк и вздохнул.
- Какая картина… воистину Зевсов размах!!.. - произнес я, охваченный сильным впечатлением от рассказа профессора.
- То-то, друже!.. - сказал Иволгин и прикоснулся ладонью к моему колену. - Нет чудес - и все чудо на свете!
Мы побеседовали еще с полчаса и я начал прощаться.
- А мы вас проводим!.. - сказал профессор, и мы все втроем направились к воротам.
- Рад, что удалось повидать вас и вас, профессор!.. - обратился я к своим спутникам. - Давно я не проводил так интересно время, как сегодня с вами!
Профессор слегка поклонился.
- И я рад!.. - отозвался мой приятель: - точно свежим воздухом на меня потянуло!
У калитки оба они любезно пропустили меня вперед; кривой сторож зазвякал ключами и отпер ее. Я вышел на улицу к поджидавшему меня извозчику.
- Нельзя-с!… - услыхал я за своей спиной голос сторожа: - назад пожалуйте!!…
Я оглянулся. Оба мои спутника стояли по ту сторону решетки; калитка была захлопнута и сторож замыкал ее.
- Циклоп Полифем!!… - произнес сквозь зубы мой приятель. Он взялся за решетку и потряс ее.
- Оставьте!… - повелительно сказал профессор и снял волосатую, сильную руку Иволгина с прутьев калитки. - Скоро мы улетим отсюда на корабле… До скорого свиданья!!..
Они повернулись и пошли к дому; Иволгин, показалось мне, сразу осунулся и сгорбился; профессор выступал величественно.
- Что это значит? - с негодованием обратился я к привратнику: - отчего вы не выпустили этих господ?
Единственный глаз сторожа в свою очередь удивленно уставился на меня.
- Да ведь они же сумасшедшие, сударь!.. - ответил он.
- Как так?!.. - чуть не вскрикнул я.
Шедшие, должно быть, услыхали мой возглас и оглянулись; лицо Иволгина было неузнаваемо - озлобленное и настороженное; профессор презрительно повел в нашу сторону носом. Чтобы им видно меня не было, я скрылся за будкой.
- Господин Иволгин вот уже третий год как из докторов в больные перешли… - продолжал привратник: - все души померших вызывает!
- Отчего же это с ним случилось?!
Сторож пожал плечами.
- А кто ж может это знать? Сказывают люди - от любви, будто, попритчилось?!
- От какой любви?!
- Да глупость обыкновенная… У профессора дочка, что ли, была, не то племянница, так вот к ей… Антонидой какой-то ее звали. Провалилась она где то, вот и повредились оба!.. По нашим временам долго ли?!