– Ну, безвыходных положений не бывает, – развел руками Пашка. – Кто мешает тебе выдумать порох непромокаемый? Это, кстати, уже Гайдуков.
– Это Козьма Прутков, – машинально поправил Голицын.
– Да? Ну, значит, один из них цитировал другого. Ладно, не суть. Я, собственно, о чем: былого не воротишь, и прошлого не изменить, но будущее – оно творится здесь и сейчас. Нами. Забудь о прошлом – работай на будущее.
– В смысле? – не понял Иван.
– В смысле – попробуй войти в реку немного ниже по течению – это будет уже другая река. Типа как Ока и Волга. Начни с начала. С нуля. Так, как будто между вами ничего не было. Ухаживай за ней, комплименты там разные говори, цветы дари…
– Цветы? Где же их тут взять-то?
– Это уже твоя проблема – где взять цветы. Кто ищет – найдет. Да вон, в город в следующий раз поедешь – там наверняка где-нибудь продают. Когда у нее, кстати, день рождения? – спросил неожиданно он.
– Да почем я знаю! – пожал плечами Голицын.
– Что?! Ну, ты даешь! Да в таком деле это ж альфа и омега и прочие беты с дельтами! – вскочив с койки, Пашка метнулся через всю комнату к компьютеру. Его пальцы заплясали по клавиатуре. – Вот! Получите! Что бы ты без меня делал? Тринадцатое октября!
– Как тринадцатое октября? – ахнул Иван. – Это же… Это ж чуть больше, чем через неделю!
– Ну, чем богаты, – развел руками Хохлов.
– Погоди… – шестеренки в голове Голицына завращались с бешеной скоростью. – Тринадцатое октября… День рождения… Цветы, комплименты… Подарок… Стоп! – резко отодвинув доску – так, что белый король свалился с нее и покатился по кровати – поднялся на ноги Иван. – Мне нужно в город. Срочно.
– Надо же, как обидно, – расстроено проговорила Эмма. – Совсем чуть-чуть ведь опоздали!
Кое-как отвязавшись от Патруля, они почти бегом добрались до станции монорельса. До поезда оставалось еще минут двадцать, но все три небольших местных магазинчика, на которые весьма рассчитывала Маклеуд, как назло, оказались закрыты.
– Да, не повезло, – кивнул Иван. – А что ты хотела купить?
– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Что-нибудь прикольное на память… – она медленно двинулась вдоль стеклянной витрины.
Голицын неуклюже потопал следом.
Батарея выставленных за стеклом продуктов, от одного вида которых у Ивана едва не потекли слюнки, нисколько не привлекла внимание Эммы, столь же равнодушно ее взгляд скользнул по стенду с электроникой. У витрины с одеждой Маклеуд слегка сбавила шаг – но не более того…
– Вау! – Эмма резко остановилась. – Ты только посмотри, какая прелесть!
Прелесть оказалась из ювелирной области: серебристые колечки, сережки, браслетики – все аккуратно уложено на черном бархате и подсвечено яркими белыми лампами.
– Серебряные? – деловито поинтересовался Голицын.
– Ты что, это же знаменитое сопрольское белое золото! – восхищенно проговорила Маклеуд.
– Ну и на фига? – пожал плечами Иван. – В Школе же украшения все равно запрещены.
– Со второго курса – только во время занятий, – мотнула головой девушка. – В выходные – можно, – она отвела рукой длинный локон, и Голицын увидел в мочке ее уха маленькую сережку-гвоздик. – Эх, жалко, закрыто…
– А оно точно закрыто? – вернувшись на несколько шагов, Голицын подергал ручку двери. – Закрыто… Ну, ладно, в другой раз…
– В другой раз, – без энтузиазма кивнула Эмма.
Сзади к станции уже подходили Чжу Пэн, Чан Бяо и нард-кор Лавг.
– Погоди, не гони лошадей, – медленно проговорил Пашка, поднимая с кровати белого короля и аккуратно возвращая того на его законное место. – Срочно… Срочно не выйдет – сам понимаешь.
– Ну, не прям вот совсем срочно, – сказал Иван. – Завтра, например. Или в крайнем случае – послезавтра.
– Завтра – учебный день, – покачал головой Хохлов. – Послезавтра, что характерно, тоже.
– Да какая разница – учебный, не учебный, – отмахнулся Голицын. – Официальной вылазки не будет еще пять недель!
– Тише едешь – дальше будешь.
– Нет, – твердо произнес Иван. – Это не годится. Час "Ч" – тринадцатого.
Несколько секунд они молчали.
– Но как? – спросил, наконец, Пашка.
– Пока не знаю, – пожал плечами Голицын. – Может… Может, с Сергеем Владимировичем поговорить?
– Не, – махнул рукой Хохлов. – С Боголюбовым на такие темы говорить бесполезно. Что он решает? Кстати, о Боголюбове. Знаешь, что тут учудил наш дорогой куратор?
– Учудил? – к полковнику ФСБ Сергею Владимировичу Боголюбову, отцу Леры и куратору российской делегации в Школе, Иван относился с большим уважением.
– А как это еще назвать? Вызывает меня после матча к себе – ну, думаю, поздравить хочет. Гайдуков, помнишь, тогда после победы пиво поставил.
– Безалкогольное, – заметил Голицын.
– Неважно. Ладно, захожу к нему, короче. Сперва и правда похвалил: то да се, молодцы, мол, не подкачали, а потом вдруг говорит: а не хотите ли вы, Павел, отказаться от должности капитана? Я аж присел. С какой это еще стати, говорю? Гайдуков – тот хоть после поражения наезжал, а этот… Так мол и так, говорит, лучший игрок – это он типа польстил – не обязательно лучший капитан, неплохо бы перераспределить груз ответственности… Представляешь?
– Ну а ты что?
– А что я? Нет, говорю, спасибо, но пока команда мне доверяет, считаю себя просто не вправе увиливать от ответственности. Типа того, в общем. Ну, он и отстал… Такой вот он, твой Боголюбов! – с неприкрытой обидой в голосе заявил Пашка.
– Вообще-то, он такой же твой, как и мой… Хотя да, непонятно, что это вдруг на него нашло, – удивленно проговорил Иван. – Но к делу это не относится… В одном ты прав: Боголюбов таких вопросов не решает. Тут нужен Нивг или даже нард Орн…
– Ну, так иди, перетри с ними, – хмыкнул Хохлов. – Ты же вроде теперь у обоих в любимчиках.
– Издеваешься?
– Просто пытаюсь малость вернуть тебя с небес на землю грешную. Раньше, чем через пять недель, никто тебя в город не выпустит – и не надейся!
– Да уж, тут не надеяться – тут думать надо!
– И думать нечего. Тупик.
– Так уж и тупик. Как там говорил наш Козьма Гайдуков? Кто мешает нам выдумать порох непромокаемый?
7
– Курсант Голицын!
Иван резко вскинул голову: над ним с сердитым видом нависал гигант нард Ктур, с этого года преподающий в Школе язык Альгера вместо нарда Флоя.
– Я к вам обращаюсь, курсант Голицын!
– Э… Да, од-марол, – выдохнул Иван.
– Вы тут спите, что ли, Голицын?
– Э… Никак нет, од-марол! Я очень внимательно слушаю, од-марол! Просто… Просто я задумался…
– Задумались? Отлично! А теперь будьте любезны, отвлекитесь от ваших глубоких мыслей и поведайте нам, какие ошибки только что допустил ваш коллега Хохлов?
Хохлов? Ошибки? Иван недоуменно оглянулся на Пашку: по-видимому, только что завершив свой ответ, тот стоял возле экрана на другой стороне класса. Кто его знает, какие он допустил ошибки – Голицын и тему-то его выступления представлял себе весьма смутно.
Выглядел Пашка вполне в себе уверенным – впрочем, как обычно. Но обычно он и не совершает ошибок, аккуратно обходя стороной все сомнительные места…
– Я не заметил ошибок, од-марол, – вновь повернулся к преподавателю Иван.
– Не заметили?
– Зо, од-марол. Ошибок не было, од-марол! – уверенно заявил Голицын.
– Ну что же, верно, – кивнул нард Ктур. – Существенных ошибок действительно не было. Аш-сви, Хохлов. Ши. Сви, Голицын.
С трудом дождавшись окончания урока и даже не обратив внимания, сколько призовых баллов отслюнявил ему преподаватель по итогам занятия, Иван поднялся со своего места и, лишь неимоверным усилием воли удерживая себя от перехода на бег, двинулся к выходу из класса. Уже в дверях он обернулся. Пашка Хохлов, словно только того и ждал, тут же подмигнул ему, соединив ладони в форме рукопожатия. Глеб Соколов лишь печально покачал головой: задумку Ивана друг не одобрял, но все возможные доводы "против" за истекшую неделю и так уже были им высказаны.
Тряхнув головой, Голицын вышел в коридор.
Поднявшись в свою комнату, Иван последний раз взглянул на циферблат часов: времени до вечернего ранолинга более чем достаточно. А значит, хватиться его не должны – если, конечно, все пойдет, как он рассчитывает. Голицын нахмурился. Отставить такие мысли. Все пройдет как надо. Не может не пройти. Они с Пашкой все рассчитали правильно. А Хохлов ошибок не допускает.
Кивнув своим мыслям, Иван решительно расстегнул браслет. Металлическая лента медленно, словно не желая расставаться с хозяином, сползла по его запястью и упала на кровать.
– Ну что ж, жребий брошен, – пробормотал Голицын, доставая из шкафа парадный комбинезон. Рубикон – он же контрольный периметр – ждал наверху.
– Значит, как договорились? – спросил из своего угла Маленький – третий и последний человек в Школе, посвященный – правда, лишь отчасти – в его дерзкий план. Голос Смирнова слегка подрагивал от волнения.
– Как договорились, – Иван, напротив, говорил совершенно спокойно, даже как будто слегка отрешенно. – Для всех я в комнате. Типа занимаюсь. В ужасном настроении – кидаюсь на людей, и вообще лучше сейчас ко мне не соваться. Если же кто-то все-таки припрется сюда – что, конечно, вряд ли, но возможно – я ушел в спортзал.
– Да помню я, помню, – заверил первокурсник. – Это… Удачи тебе!
– Спасибо, – кивнул Голицын. – Увидимся вечером.
Заперев браслет в ящик стола, он решительно шагнул к двери.