На кухонном столе обязательно стояла бутылка ежевичной наливки. Граненая, с виду всегда одна и та же… может, и вправду одна. Только содержимое пополняется постоянно. Сосед делает, снабжает за символическую плату.
"Ну и к лешему такой мир", - говорит Най, опустошая очередную рюмку ежевичного ликера. А он крепкий, зараза…
Рысь вообще странное существо. Он привязывается к вещам и способен испытывать уважение к такой вот бутылке, и чувствовать себя предателем, ежели выбросит ее - даже если та треснет.
Покосившись на мои ветровку и водолазку, Най спросил:
- Ты что-то совсем из них не вылезаешь… Зимой ему не холодно… в жару тоже будешь таскать?
Я не ответил, прошел в комнату. Най следовал за мной по пятам.
- Ты надолго, блудное дитя?
- Ночевать буду у тебя.
Он обрадовался. Виду особо не подал, но заходил по комнате и заговорил оживленней. Хотя Рысь часто изображал из себя отшельника, запираясь от всего света, я знал, что одиночество он переносит с трудом. Когда закрывался наглухо и нос не совал на улицу, да еще гостей не пускал - будто себя наказывал…
В доме Рыси мне было уютно, много уютней, чем в свое время с родителями. А на трассе у меня был свой домик… по чести сказать, и не домик вовсе. Кажется, раньше там располагалась небольшая база, от которой осталась сторожка. А может, и не было ничего, так, декорация…
В сторожке - изрезанный щелями потолок, крыша худая и дверь на одном гвозде. У меня все руки не доходили поправить. Да и зачем? Холодно в домике-сараюшке не было даже в самый лютый мороз.
Я там спал иногда. Не так, как в Лаверте; по-настоящему. Кушетка ободранная, кожаная подушка… все. А уютно.
А мебели там и вовсе не было.
Бросив взгляд на окно, я вспомнил про человека с гарнитурой. Слежка… сейчас она меня не удивляла - привык. Мимо стекла пронесся стриж - это отвлекло, и к неприятной мысли я не стал возвращаться.
Налил себе полстакана ликера. Усевшись в любимое кресло - плюшевое, старинное, - оглядел комнату. Телевизор повернут экраном к стенке, нелепо топорщится вилка…
- Сломался? - спросил я, без особого интереса, правда. Мы все равно его почти никогда не включали. То есть Натаниэль не включал, и отгонял меня от ящика - пульт-то он давно куда-то забросил.
- Надоел. Даже когда молчит, видеть его не могу.
- Телевизор-то чем виноват?
- Да меня задолбали эти придурки! - взорвался Най. - Постные рожи, а врут…
- Не всегда врут, - я повертел в руке стакан, поглядел через него в окно. Капли, темно бордовые - пятнистое небо.
- Ну, пусть не врут, толку-то? Смотреть на "скорые", битые стекла и дебильные морды этих обезьян в форме…
С размаху бросился на диванчик - тот крякнул, возмущенный хамским обращением. Най со злостью стукнул ладонью по спинке. И успокоился, будто гейзер - выплеснул положенную порцию кипятка, теперь долго будет хмурым и флегматичным. Наверняка скоро появится очередная песня.
- Я опять видел человека возле дома, - это вырвалось раньше, чем сообразил - не стоит трепать нервы Натаниэлю.
- Это по мою душу наверняка, - хмуро и обрадовано откликнулся тот. - Хотят к чему-нибудь припрячь… а я не желаю иметь с ними дела! Тебе хорошо, еще нет восемнадцати. Я их послал, теперь разглядывают, кто в гости идет и все такое.
Я промолчал, опасаясь намекнуть - следили все-таки не за Наем. Он в своем стремлении побурчать чересчур усложнил процесс.
- Поиграй лучше.
Я любил его гитару. Полуакустика, темно-коричневая, с черным кантом. Не играть любил, конечно. Так… Она была живая. Не только когда пела в руках, даже когда стояла или висела в углу. Всегда - теплая. И мне все время казалось - она молчаливо слушает каждый разговор. Порой хотелось умолкнуть, дать слово ей.
Най дал ей имя, только никому не говорил. Он вообще здорово суеверный, хоть по нему и не скажешь.
Сумерки постепенно превратились в ночь, и Натаниэль зажег лампу. Уютно… разве что в раннем детстве я испытывал подобный уют.
С Рысью хорошо сидеть рядом. Най может злиться, рычать на весь свет, впадать в чернейшую меланхолию - но при этом остается островом, вросшим в самую суть земли и еще надежно прицепленным к ней якорями. Он настолько неизменен в своих привычках, в мелочности, отсутствии порядка, помноженном на дичайшую щепетильность, что кажется опорой даже тогда, когда сам отчаянно в ней нуждается.
Я только посмотрел на гитару, а Най уже потянулся за ней. Порой он выпендривается, заставляя себя уговаривать. Но с друзьями наедине обычно играет по малейшему намеку на просьбу. Пальцы пробежали по грифу, будто Най собирался гладить кошку и не мог решить, с какого места начать. Гитара довольна была, едва не мурлыкала…
По тому, как Рысь упрямо вскинул голову, я понял, что разговор не закончен. Ная не переупрямить.
Голос у него темный, как хорошо настоянный чай с примесью трав - шиповника, чабреца…
У меня был дом,
Там росла трава,
Был поленьев ряд,
В них торчал топор
Но пришел потоп,
И пришел пожар,
И остался мне
Обгорелый двор.
Тихий свист в ночи -
Принимай, ездок,
Серебра в висок.
Да моток холста.
У меня был конь,
Но давно издох,
Надо мною крест,
Нет на мне креста…
Я плохо разбираюсь в истории религий, хоть отчим мой - археолог, и дом вечно завален книгами и буклетами. А Най - разбирается хорошо, и больше всего интересуется этой, редкой, с крестами и ангелами… Я видел старый альбом - бронзовый крылатый силуэт обнимал шпиль, глядя в темный залив. Эту церковь снесли давно…
- Интересно всё же, во что верили те, в Тара-Куино, - протянул Най. Покосился на стену - увешана различной символикой, большая роза ветров по центру.
Я спросил:
- Почему ты вдруг вспомнил?
Он вскинулся, не ответив. Напрягся, будто кошка, у которой и шерсть от волнения встала дыбом.
- Слышишь? Кто-то у двери стоит!
Я пожал плечами. Шаги по лестнице прошуршали давно. И минут пять как замерли у порога.
- Мало ли кто…
Если кто-то интересуется нашими разговорами, все равно ничего интересного не узнает. По мою душу - ночью-то? Как-то не верится. В любом случае, опасаться мне нечего. А кто-то из расплодившегося хулиганья - вряд ли… Слишком мы несерьезная добыча.
- Я сейчас открою! - тянется Най.
- Незачем. Какой-нибудь алкаш заблудился, - говорю я, и притворно зеваю.
Но он встал и направился к двери с весьма решительным видом. Подумав миг, я зажмурился, и уши руками закрыл, стараясь не дышать - зато потом, распахнув глаза и убрав от ушей ладони, ощутил, как обострились все чувства. Будто море красок, звуков и запахов в меня хлынуло. Быстро обвел глазами стены, потолок, мебель.
"Жучка" мне удалось найти за диваном, под чуть отошедшим плинтусом. Трогать его я не стал - пусть… быстро не достать, и все равно ничего интересного не услышат. Прошлый я разбил, и потом долго жалел об этом - не сделать бы плохо Наю. Но ничего не случилось.
По-моему, на "жучков" они всерьез и не рассчитывали…
Понять бы еще, кто такие эти "они" и чего изволят желать.
Рысь появился на пороге, недоверчиво глядя, как я сижу на корточках у спинки дивана.
- Ты что, мебель решил передвинуть?
Я кивнул, слегка растерявшись.
- Ненормальный, - хмыкнул он; мой нелепый кивок вернул Рыси хорошее настроение. - Никого там у двери нет. Но я слышал шаги вниз по лестнице. Ладно, пусть бегает, раз охота. Только не увели бы твой мотоцикл.
- Никому Ромашка не дастся, - сказал я серьезно. Слишком серьезно - Най удивленно вскинул бровь.
- Неужто поставил сигнализацию?
- Нет. Просто он мой, - разговаривать расхотелось.
И мы сидели, пили черный кофе - на ночь-то! - и Най не выпускал гитару из рук, пока не стал клевать носом, он предыдущую ночь работал - до сих пор отвертки и непонятные железки разбросаны по полу, интересно, это лишние детали или он забыл ввернуть их на место?
Спит Рысь отнюдь не по-кошачьи, но трогательно - заворачиваясь в кокон из одеяла, будто пытается скрыться от всего мира, и сопит, уткнувшись в подушку. Все подсмотреть хотел, какое лицо у него во сне - фигушки, не больно-то разберешь, разве что нос торчит в щели между подушкой и складками одеяла.
Я засмотрелся на крадущийся по потолку лунный луч, когда Най окликнул меня:
- Мики.
- Мм?
- Ты не спишь.
- Вроде того.
- Я же слышу любой шорох… За последние месяцы ни разу ты у меня глаз не сомкнул. Я иногда просыпался - а ты глядишь в потолок. Что случилось?
- Ничего.
- Ты чего-то боишься? У меня?
- Даже не думал.
- Мики… - он помолчал, явно опасаясь спрашивать дальше. Но все же решился:
- Ты работаешь… на этих?
- Нет. Смешно же, Рысь…
Он помолчал.
- Но ты… еще хуже? После аварии… Ты не просто так пропадаешь. И в городе тебя нет. Может, расскажешь все-таки?
Теперь я молчал.
- Мики, - голос звучал напряженно, неровно: - Послушай… Я же волнуюсь за тебя! Когда ты просто уходишь, я думаю - куда же ты впутался? Если с тобой что случится…
- Ничего не случится.
Наверное, у меня получилось передать собственную уверенность - Най успокоился.
- Мне Ника звонила, - сказал. - Раз сорок… Она, кажется, не верит, что я не знаю. На той неделе звонила, и на этой…
- Угу.
Рысь повозился немного под одеялом, потом выдал, с явным усилием:
- Она тебя любит.
- Угу. Хотя очень надеюсь, что ты ошибся.