Не хотел он ссор и скандалов, избегал их, сторонился - не к месту они, не ко времени. В другой раз не стал бы церемониться с подначиком показал бы ему пару приемов самбо, а сейчас не стоило. И не потому, что любая грызня или не дай Бог! - драка осложнила бы их пребывание в отряде. Не это главное, хотя и это со счетов сбрасывать не годится. Олег понимал, что любое происшествие внутри отряда может лишить его сплоченности, организованности, взорвать и без того напряженную атмосферу. Тут искры малой достаточно. Да еще накануне боя! Нет, лучше смолчать, смириться, пусть цыган задирается, еще зачтется ему.
– А оружие мы достанем, - успокоил Димку Олег. - У немцев автоматы неплохие, хотя и не сравнить их со шпагинскими. Кучности нет, а убойная сила - не придерешься.
– Может, без стрельбы обойдемся? - спросил Раф.
Ах как не хотелось ему стрелять, тяготила его предстоящая схватка, никогда не любил он ни драк, ни боев, даже фильмы про войну не смотрел.
– Будем надеяться, - сказал Олег.
И Рытов не вмешался, не вякнул чего-нибудь про трусость, потому что сам понимал опасность, чуял ее. Не для себя опасность - для отряда, для трех десятков не шибко вооруженных людей, для вовсе безоружных и беззащитных жителей деревни.
– Давно партизанишь? - миролюбиво спросил Олег.
Рытов сощурился, грязной ладонью потер грудь под расстегнутым воротом рубахи. Блеснула под пальцами тонкая цепочка.
– Третий месяц на исходе.
– А раньше?
– Бродяжил по тылам у фашистских гадов. Сыпал им солюшку на хвост.
– И много насыпал?
– Курочка по зернышку… Где дом подожгу, где черепушку камнем прошибу, где вещички "помою"…
– Цепочку тоже "помыл"?
Рытов помрачнел, запахнул ворот, зажал его в кулаке.
– Не суй нос куда не след. Материна цепочка.
– А мать где?
– Нету матери… - Он отвернулся. Видно было, как натянулась кожа на скулах, заплясали желваки. Проговорил глухо: - Убили ее. Год с того прошел. Она шла, никого не трогала, а они на машине, мимо, полоснули очередью… Просто так, от нечего делать. Я ее у дороги и похоронил… - Он повернул к Олегу искаженное яростью лицо. - Знаешь, как я их ненавижу?
– Знаю, - сказал Олег.
Он смотрел на Рытова и думал, что ошибся, вероятно, в парне. Вся его опереточная "цыганистость" - только поза, не слишком убедительная игра во взрослого, много повидавшего человека, за которой - изломанная войной судьба мальчишки, кутенка, чижа, потерявшего мать, бездомного, вечно голодного, ожесточенного, злого.
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцать стукнуло…
Девятнадцатилетний комиссар, девятнадцатилетний боец. Война не смотрит в метрики, не отдает предпочтения мудрости и опыту, не разбирает - где овцы, а где дети. Она берет за шиворот вчерашнего школьника, швыряет в водоворот событий - плыви. И надо плыть, надо выплыть, не сдаться, преодолеть свою беспомощность, неумелость, слабость. И придет мудрость и опытность, потому что руководит таким мальчишкой всемогущее чувство ненависти, которую по справедливости назвали святой.
Именно оно руководило мальчишкой Кошевым и мальчишкой Матросовым, мальчишкой Гастелло и совсем юным Ваней Солнцевым, чьи имена еще неизвестны их ровесникам, сражающимся на фронте, в подполье, в партизанских отрядах. Чувство ненависти и чувство любви. Любви к Родине, к матери, к дому своему. Ненависти к врагам, посягнувшим на эту любовь.
Девятнадцать лет… Честно говоря, Олег дал бы Рытову побольше - года на три-четыре.
– Погибнуть не страшно? Ты же не жил еще…
Тот зыркнул глазом, будто ожег.
– Погибать не собираюсь. Еще поплясать охота, на гитаре струны поласкать. Да чтоб под конем степь простыней стлалась.
Опять театр. "Ромэн" или оперетта? Да пусть играет - нет в том худа. Как там в песне: "Не хочется думать о смерти, поверь мне, в семнадцать мальчишеских лет". В эти годы и вправду петь хочется, танцевать, любить. А он недопел, недолюбил - не успел, не научился. Успеет?
Где-то вдалеке раздалась короткая автоматная очередь, словно рванули полотно, пополам разорвали. Василий вскочил:
– Наши?
Смолк автомат, и снова пришла тишина - напряженная тишина ожидания. Из леса вышли двое партизан, высланных Старковым в дозор. Старков пошел им навстречу, перекинулся парой слов, обернулся:
– Отряд в ружье!
Быстро и бесшумно выстроились в короткую колонну, потекли в мокрый лес. Димка, Раф и Олег пристроились в хвост. Случайно или нет - сзади них шли Торопов с Севкой, шли замыкающими.
Глава 6
-Что он хочет делать? - спросил Димка Олега.
– Кто? - не понял Олег.
– Наш милый шеф.
Привычное определение и здесь не стало натянутым: Старков оставался их шефом, только в новой - партизанской - ипостаси.
– Полагаю, уводит людей.
– Куда?
– Не куда, а откуда. От немцев уводит.
– А деревню, значит, побоку?
Олег пожал плечами:
– Не думаю. Непохоже это на Старкова.
– Ты бы спросил…
– Считаешь, что он мне скажет? - огрызнулся Олег, но все-таки вышел из строя, стал пробираться вперед, к Старкову.
– Эй, куда? - взволновался Севка.
– По ягоды, - бросил Олег, не оборачиваясь.
Севка рванулся за ним, но Раф поймал его за рукав:
– Да не суетись ты! К комиссару он…
Севка выдернул рукав, вернулся в строй, шел позади, что-то ворчал под нос - недоволен был самостоятельностью Олега.
Олег догнал Старкова, пристроился рядом.
– Может, поделишься планами, комиссар?
Старков шел, втянув голову в поднятый воротник шинели, смотрел на мокрые, обшарпанные носы своих сапог, помалкивал. Олег не повторил вопроса, ждал.
– Какие там планы… - Старков по-прежнему не поднимал лица. - Поживем - увидим.
Темнит комиссар, не хочет делиться с посторонним военной тайной. Да какой тайной? Через полчаса-час все тайны станут явью - и для своих, и для посторонних. Что задумал Старков? Олег мог предположить, что комиссар пошел на какой-то отвлекающий маневр, хотел отвести гитлеровцев от деревни, принять их удар на себя. А если не деревня - цель карательного отряда? Если эта цель - сама партизанская база? Все это можно было бы решить точно, если знать численность атакующих. Для деревни хватило бы и взвода. Для базы необходима рота, если не больше.
– Увидеть-то мы увидим, - сказал Олег. - Боюсь, как бы поздно не было. Не надо играть в прятки, комиссар, не в школьном дворе войну организуем. Ум хорошо, а вече умнее.
Старков хмыкнул, оторвался от изучения собственных сапог.
– А я на отсутствие умов не жалуюсь. Вон у меня их сколько, - кивнул назад, где неторопливо тянулась колонна отряда.
– Со всеми посоветовался?
– С кем надо.
– Может, и я пригожусь?
– Попробуй.
– Фашистов много?
– Хватает. На каждого из нас по трое выйдет.
Олег присвистнул:
– Ого! Выходит, рота!
– Выходит. Три бронетранспортера.
– Автоматчики?
– Если бы только! Еще и пулеметов пять стволов.
– Сдается мне, что не в деревню они направляются.
– Вот-вот. Их наш отряд интересует.
– Видимо, весь отряд, а не твой взвод охранения.
– Верно.
– И они не знают, что отряда нет.
– Логично мыслишь, товарищ, - не без издевки сказал Старков. - А я добавлю к твоей логике: тот, кто навел на нас фашистов, не знал, что отряд ушел к Черному бору.
– Подозреваешь кого?
– Тебя вот подозреваю. Ты тоже не знал об этом.
Олег засмеялся. Искренне засмеялся, без натянутости. Его забавлял и этот разговор, и сердитая недоверчивость Старкова, хотя он и понимал его, прекрасно понимал, сам на его месте точно так же подозревал бы чужака.
– Ладно, комиссар, допустим: я - шпион. Тогда на кой черт мне идти в лес, рисковать, нарываться на твою пулю, если за мной - рота со взводом пулеметчиков. А я - вот он весь да еще с двумя "провокаторами". Какой смысл в том, а, комиссар?
– Смысла особого нет, - осторожно сказал Старков.
– То-то и оно. Хочешь совет? Наплюй на свои подозрения. Оставь людей здесь: место вроде подходящее, густое место, не три десятка - три сотни укроешь. А мы с тобой да еще с учителем или с Рытовым прогуляемся до немцев. Поглядим, куда они намылились.
Старков оглянулся. Люди шли один за другим - почти вплотную, без уставных интервалов, шли молча: слишком велико было напряжение. "Два наихудших занятия: ждать и догонять", - вспомнил Олег. А тут не просто ждешь - ждешь опасность, может быть, смерть. Куда хуже!
Старков поднял руку. Колонна остановилась. Партизаны подтягивались к своему комиссару, вытирали мокрые лица - рукавами телогреек, пальто, шинелей, просто ладонями, ждали.
– Передохнем малость, - сказал Старков. - Не курить, громко не разговаривать, оружие из рук не выпускать. Старший - Рытов. Мы с ним, - указал на Олега, - пойдем на разведку. Петр Сергеевич, - это к Торопову, - пойдете с нами.
Олег поймал Димкин взгляд, в котором - удивление, нетерпение, обида. Кивнул легонько, едва заметно пожал плечами: мол, не я так решил, потерпите ребята.
– Немцы - километрах в трех отсюда, - негромко произнес Рытов, глядя куда-то вбок.
Ему не хотелось оставаться старшим в группе, бездействовать, выжидать. Он не понимал, почему комиссар предпочел взять в разведку не его - аса, опытного бойца, а неизвестного сомнительного парня. Сомнительного во всем: и возник невесть откуда, и кто такой - неясно, и каков в бою - никто не знает.