- Убежал, прикончив пятерых или шестерых. Еле из леса выбрался - почти невменяемый. Добрался до местного отделения "Стражи", сообщил, сперва решили, что парень не в себе. Зато можешь представить, что потом началось…
Алекс снова замолчал.
Марина представила. Во всех подробностях, как это иногда показывают по телевизору - с вертолетами, снайперами, ракетным обстрелом…
- Думаешь, весь город взяли и вынесли нафиг? Как бы не так, - Алекс усмехнулся. - В общем, больше в деревне никто не живет. Когда в те места заявились, никого не было вообще - ни людей, ни зомбаков… Все на кромку провалились, остались только дома - и ничего больше.
- И никого не спасли?
- Некого там было спасать, Марина, просто - некого, - ответила за Алекса Татьяна. - А вообще… Ведь потом уже выяснилось - люди вполне могли оттуда бежать, причем - без наших. Могли даже зомби прикончить. Они не захотели. Ждали помощи - ну, вот и дождались.
Марина с ужасом посмотрела на своих друзей.
- Да, бывает и такое, - Алекс выглядел совершенно спокойным. - Люди иногда любят надеяться, а не действовать, отсюда и результат. А расхлебывать приходится нам. Например, взять и найти тех, кто создал этих зомбаков. И у нас, и в Бразилии. Не беспокойся, мы - не "Стража" из Рио-де-Жанейро. Это они пускай ходят в белых штанах, смотрят "Изауру" и машут рукой на все проблемы. А мы будем искать дальше…
* * *
Бомж, чьи фамилию и уж, тем более, отчество, накрепко забыла История (и не только История, но и он сам), звался Сашкой-Мазилой. Прозвание свое он заслужил не на армейской службе (к которой никогда в своей жизни никакого отношения не имел, ибо удачно "откосил" от "армады"). Зато к ремеслу художественному отношение он имел - в прошлой жизни, разумеется.
В нынешней ему было не до того. Спившийся художник-декоратор падал на дно со всею стремительностью - сперва вылетел из престижного театра, потом сменил множество непрестижных. Вскоре он провел замечательную коммерческую операцию - "квартиру продал, деньги пропил". К этому моменту он уже окончательно потерял работу, оставался один шаг - забыть имя и отчество. Он этот шаг сделал - так и появился на свет Сашка-Мазила.
Бомжевание - это процесс одичания. Поэтому большинство бомжей возвращаются к занятиям своих далеких, недавно спрыгнувших с деревьев и еще не до конца потерявших хвост предков - к охоте и собирательству. Охотятся эти дикари на таких же одичавших кошек и собак, а собирают… Ну, вот тут все же чувствуется некое влияние цивилизации. Собирают они все, что плохо лежит.
Сашка-Мазила специализировался на бутылках.
Конечно, много на сборе бутылок заработать не удавалось. Часто приходилось довольствоваться настойкой боярышника, купленной в аптеке. Но порой ему удавалось добыть и что-нибудь получше и посущественнее - к примеру, портвейн "три семерки" или "Анапу". Тогда он мог позволить себе культурный отдых.
В этот день был именно тот самый случай. Вчера, в выходной, народ пил - и пил вполне много. И очень много бутылок оставил после себя - в наследство бомжам. Так что наутро Сашке-Мазиле даже и собирательством-то особенно заниматься не пришлось - он отлично знал все неприметные уголки на своей территории, где остаются пустые бутылки. Выручки хватило аж на целых два пузыря портвешка.
Вот с этим богатством в грязном потертом мешке он и забрел в небольшой скверик, расположившийся между плотно прижавшимися друг к другу домами в одном из центральных районов. Конечно, район-то был центральным, но вовсе не из тех, что демонстрируют туристам. Туристов везут к Исаакиевскому собору, к Смольному, им демонстрируют Невский проспект, Эрмитаж и Казанский собор. А совсем рядом, буквально через улицу-другую, располагаются те старые кварталы, которые никак не задействуешь в турбизнесе. Ну, если только какой-нибудь импортный сноб, уставший от культуры и красот, не попросит показать ему "пьетербургские трусчхоби". В чем-то он будет прав - со времен Раскольникова и старухи-процентщицы они изменились очень мало.
Вот в подвалах таких трущоб и угнездился Сашка-Мазила и ему подобные.
Нельзя сказать, что здесь все здания - ветхи, а жители - сплошь нищие. Ничего подобного - встречаются и вполне приличные узенькие улочки, живущие какой-то своей, несуетной и спокойной жизнью. Между прочим, именно в отражении таких кварталов на кромке может выжить даже провалившийся туда человек из нашего мира - конечно, если будет соблюдать некоторые несложные правила. По крайней мере, там - безопаснее всего.
Скверик, облюбованный Сашкой-Мазилой, был вполне нормален, правда, все скамейки на поверку оказывались ломаными - но на них можно было сидеть, а это не о всякой-то скамейке скажешь.
Между прочим, на одной из скамеек кто-то уже сидел. Сашка остановился, вгляделся, вылупив мутные похмельные глаза. Тут же выяснилось три вещи - во-первых, сидевший человек был женского пола, во-вторых, лица дамы было не разглядеть, в-третьих же, принадлежала она к тому, же самому сословию, что и Сашка-Мазила.
Симпатичной внешностью Сашка-Мазила не отличался никогда. Был он коренастым и (невзирая на бомжовскую жизнь) слегка разжиревшим. К этому можно добавит острый нос и обвислые щеки, словно бы изъеденные временем скитаний по подвалам. Ну, и, естественно, о бритве он позабыл давно и основательно.
Тем не менее, определенным успехом у дам он пользовался - что в прежней жизни, что в нынешней. Конечно, в нынешней дамы были определенного сорта и сословия, ну да Сашке-Мазиле к такому было не привыкать.
Поэтому присутствие на скамейке бомжихи его нисколько не огорчило - скорее, наоборот. Слегка подумав и проведя грязной ладонью по слипшимся волосам, Сашка решительно направился к скамейке.
Бомжиха даже не заметила, что к ней кто-то подваливает. Так и сидела в той же самой позе, слегка склонив голову и спрятав лицо в то, что можно было с некоторой (большой) натяжкой назвать рукавами одежды - рваного и ветхого рубища.
- Ну, вот оно… - пробормотал Сашка-Мазила, доставая из серой сумки одну из драгоценных бутылок, наполненных живительной жидкостью.
Бомжиха никак не отреагировала на его присутствие, так и сидела на краешке скамейки, словно бы не было на свете никакого Сашки-Мазилы - да и самого белого света тоже не было.
Это несколько обижало.
Впрочем, излишней обидчивостью Сашка не страдал - как и излишней брезгливостью. Он, памятуя о том, что отдых должен быть культурным, полез в сумку и достал то, что для бомжа можно считать большой редкостью - пару пластиковых стаканов, почти что чистых, стыренных им позавчера около какого-то лотка. Не пить же хорошую жидкость да из горла!
Уж этими-то благородными манерами он наверняка проймет даму, после чего, распив портвейн, они отправятся в знакомый Сашке подвал, чтобы там более обстоятельно продолжить знакомство.
Правда, запашок от "дамы" шел тот еще, но Сашка-Мазила не придал этому никакого значения - и от самого-то, знаете, несет не дорогим одеколоном, да и опять-таки, ему было не привыкать.
- Ну, это, - проговорил он, - надо - за знакомство, что ли?.. Меня вот, Сашкой кличут, а тебя?..
Бомжиха даже не соизволила посмотреть в его сторону.
"Уже где-то набухалась, что ли?" - подумал Сашка. Конечно, такое поведение свойственно еще и наркоманам, но наркоманы - все же люди более богатые, чем простые честные бомжи, и вряд ли будут выглядеть так.
- Да ты смелее, ну, это самое! - говорил Сашка, выставив стаканы, мастерски расправившись с пробкой и разлив до половины буроватую жидкость. - Ну, по-человечески, что ли…
Но и на такое заманчивое предложение не последовало никакой реакции.
Разве только запашок показался Сашке слишком отвратительным - но и на это он не обратил в тот момент внимания: все заглушал запах портвейна. Но надо было уговорить будущую подругу разделить с ним выпивку - кое в чем Сашка-Мазила все-таки был джентльменом!
- Ну, это… может, плохо тебе? - спросил он. - Чего сидишь-то так?..
Когда и на это ответом стало молчание, он перешел к другим мерам, отставив бутылку и стаканы.
- Заснула, что ли..? - он выругался, а потом потрепал бомжиху по спине.
Возможная Сашкина подруга словно бы оцепенела, но он продолжал трясти ее:
- Ну ты, давай пей, пока предлагают! Я сегодня добрый!..
Она освободила лицо от рукавов своего рубища и, наконец, слегка повернулась к Сашке. И это стало самым страшным зрелищем в его грешной жизни.
Лица, собственно, практически не было - была какая-то омерзительная, гниющая масса с дырками вместо глаз - но Сашка понял, что на него смотрят, и смотрят настолько жутко, что хуже этого взгляда уже и выдумать ничего невозможно.
Сашка с воплем вскочил на ноги, стаканы, предназначенные для культурного отдыха, упали на землю вместе с бутылкой, из которой потекла в осеннюю грязь и в траву драгоценная "горючая" жидкость. Но сейчас ему было совершенно не до того. Он забыл и про вторую бутылку в своей сумке, и про саму сумку, и стал медленно отступать из скверика, пятясь задом и всем видом походя на клопа, насмерть испуганного неожиданно включенным светом.
Покойница (а кто же это еще мог быть!) все так же смотрела на него отсутствующими глазами, но не делала попыток встать и наброситься на того, кто рискнул потревожить ее уединение.
И тогда нервы у Сашки-Мазилы окончательно сдали.
С диким нечленораздельным воплем, окончательно позабыв, зачем явился в этот скверик, он выскочил на тротуар, - и только там, едва не загремев костями об асфальт, решился повернуться спиной к "бомжихе". А потом Сашка бросился вперед, почти не разбирая дороги, - лишь бы оказаться подальше от этого чертова сквера!