- Непременно. Вот только... - Рейнеке огляделся и увидел перевёрнутую кроатскую повозку невдалеке. Наверное, что - то важное, раз Холле ее защищали. Колесо сорвалось, повозка покосилась, длинный, продолговатый ящик выпал наружу. Тяжёлый, аж сумел проломить борт. Ганс поймал его взгляд, кивнул и сказал:
- Похоже на гроб.
К повозке уже подходили солдаты. Медленно, тяжёлой походкой смертельно усталых людей. Один из них - Донахью, судя по рыжей шевелюре - оперся на колесо, лениво постучал сапогом по стенке. Ушиб ногу, приглушенно выругался. "Тяжёлый, зараза"
- Назад, - крикнул Рейнеке вдруг, сам себе удивляясь, - назад, быстро.
Рядовой отдернул руку и отступил. Ганс и Рейнеке заспешили к нему. Быстро. Ганс перекинул мушкет на руку. Рядовой вздрогнул и сделал еще шаг назад. Ганс, не замечаяя его, присел, нагнулся над ящиком. Лязгнул замок. Ганс приподнял крышку. И быстро опустил, прежде чем внутрь успел заглянуть кто-то из любопытных.
- Донахью, в деревню, за капитаном. Пусть придёт сюда. Сейчас, это важно, - сказал хмурый стрелок, спокойно, будто за пивом посылал. Рядовой замялся.
- Марш, - бросил ему в лицо Ганс. Сердито лязгнул мушкет. Рядового как ветром сдуло.
- Чего там? - осторожно спросил Рейнеке. Ганс приоткрыл крышку на миг. Внутри - россыпь монет, вроде той, что у них. Тяжелые, толстые кругляши, с профилем их величества на боку. Серебро, сверкнувшее им в глаза мертвенным лунным светом.
4-13
Задание
Мог бы капитан Яков Лесли убивать взглядом - убил бы. Всех. И завалился бы спать посреди выжженной собственноручно пустыни. Но, увы, испепеляющего взгляда, бог Якову не дал. Как и рогов - бодливой корове. "А жалко", - думал тот, слушая доклад угрюмого стрелка. Как всегда - бесстрастный. Будто о будничных делах Ганс Флайберг рассказывал капитану в духоте и полумраке отбитого у кроатов деревенского дома. В углу шипела и дымилась старая печь, растопленная ещё майором Холле. Трещала лучина, бросая на стены пятна тусклого света. Влага капала с потолка. Чуть слышно звенели капли. Скрипела кожа, иногда мерцала тусклая сталь - сержант так и не снял шлем и кирасу. Капитан сидел у стола. Ганс рассказывал. Простыми словами, будто в том ящике дрова нашли или корову солдаты угнали.
- А тут не корова, совсем, - угрюмо думал капитан, пиная сапогом окованный ящик, - серебро, мать его за ногу. Только из казначейства. Знать бы ещё, чьё это серебро. Последнюю фразу Яков, не подумав, сказал вслух.
- Теперь уже наше, - ухмыльнулся сержант, важно подняв палец. Будто новобранцев учил, - по обычаю. Ибо с возу упало.
- Теперь уже, понятно, наше. А раньше - чьё? Судя по чеканке - только из казначейства. Похоже, чертов кроат не врал насчёт задания и прочего. Которое мы успешно сорвали, получается. И кто за него теперь висеть будет, не скажете, сержант?
- Да какая теперь разница, Яков, - улыбка исчезла, сержант нахмурился, дёрнул защёлку шлема под подбородком. Затряслась сердито широкая борода, - лишь бы не мы. Нас пусть догонят сперва.
Яков наклонился вперёд, доски стола дрогнули под ладонью. Заскрипели ремни:
- Вас - не догонят, сержант. А я сроду ни от кого не бегал. Ни от французов, ни от начальства. Так что, разница есть. Когда я буду смотреть в глаза военному трибуналу - я хочу честно и подробно рассказать, в чем я прав а эти кроаты виновны перед богом и кайзером. Честно, сержант.
Упрямые желваки прокатились волной по сержантским скулам. Дрогнула борода. Яков выдохнул, откинул тело назад, протянул - ладонями вверх - усталые руки. Зазвенела медь. Яков рывком обернулся - стоящий как столб у порога хмурый стрелок перекинул ствол из руки в руку.
- Тут все не просто, капитан, - вставил Ганс Флайберг, - помнишь, вчера - рейтарский конвой нас с дороги согнал?
Яков кивнул - вспомнил вчерашнее утро, повозки, чёрных рейтар и полковника, похожего в шлеме то ли на лобстера, то ли на рака. Стрелок тоже кивнул и продолжил, устало, опёршись на мушкет:
- парень говорит - в лесу он их видел сегодня ночью. Мёртвых. Людей Холле работа. Должно быть и серебро к ним тоже...
- С возу упало, - сверкнув зубами, добавил сержант и сам засмеялся жестокой шутке. Капитан прервал его взмахом руки.
- Погоди. Откуда знаешь, что Холле? И какой парень?
- Рейнеке - юнкер, с женой вышли из леса. Думал, вы уже слышали, капитан.
Капитан разом подобрался. Пальцы пробежали по столу, волной, в ритме походного марша.
- Нет. Зови сюда, послушаем.
Ганс открыл дверь и коротко свистнул. Потом позвал. Лязгнула дверь. Яков невольно сморгнул - с удивлением понял, что рад видеть эту высокую, слегка нескладную фигуру. Рейнеке вошёл, отдал честь, вытянувшись, как перед строем. Плащ на парне с чужого плеча, на боку сабля - тоже чужая, изогнутая, но висит ровно, как уставом предписано.
"Вот охламон", - подумал про себя капитан.
- Вольно, юнкер, не в строю, - улыбнулся Яков. Улыбка невольно получилась шире обычного, - рассказывай, где тебя носило?
Парень помешкал немного, оглядел присутствующих. Капитан, Сержант, хмурый Ганс, дремлющий в углу Лоренцо. Больше никого. Скосился на окно - закрыто. Убедился, что лишних ушей нет и начал рассказывать. Чётко, иногда путаясь в словах. Старался быть кратким, получалось лучше чем раньше, но далеко не всегда. Рассказ тёк, Яков хмурился, задумчиво теребил бороду старый сержант. Шипели дрова в печи. Вспыхивала, мигала жёлтым светом в лицо воткнутая в угол лучина. Серебром по чёрным доскам стола прозвенел орлёный кругляш. Это Рейнеке выложил на стол монету. Ту самую, найденную в крепости, из-за которой их чуть не убили вчера, в придорожном кабаке. Яков глянул на свет, повертел, передал сержанту. На вид - родная сестра монетам из ящика.
"Что за чертовщина, - устало думал капитан, - волки, французы, лисы, кроаты эти бешеные. Крепость. Змеиное, мать его, гнездо. Точнее - волчье. Нерушимого волко-лисье-французского альянса, уж не знаешь, кого больше бояться. Бастионы - звездой, пять гранитных лучей на стороны света, пушки, подвалы, что запросто обернутся могилой неосторожному. И внутри - заговор и тайна. Тайна, черт её побери, опять мы в неё вляпались. Любит она нас... Эх, если бы нас так жалование да квартиры любили.
Сержант вполголоса усмехнулся. Яков опустил глаза, сообразив, что уже сколько-то времени думает вслух. Ганс молчал, Рейнеке тоже молча сверлил Якова глазами. Лицо у парня - не поймёшь, то ли радуется то ли совсем наоборот. От робкой надежды к упрямой решимости - полный оборот, как стрелка часов но куда быстрее. Ладно.... Пальцы капитана пробили марш по столу - будто команду "стройсь" бегущим вразнобой мыслям. Мысли путались и ходили гурьбой, как по плацу - новобранцы. "Сено-солома" - обругал сам себя Яков. Не помогло.
- Теперь сходится. Насчёт "перед богом и кайзером" . Вот тебе и пошутил. Эх, знать бы ещё, чьё это серебро... - проговорил он, медленно, давая ещё шанс своим мыслям.
- Вы удивитесь, капитан, но - ваше, - новый голос, дребезжащий надтреснувшим колоколом от двери. Яков машинально бросил короткое:
- Не смешно, - и только потом обернулся. Их светлость, графиня Амалия. Прямая и царственная, то есть как всегда. "Какого черта, - прошипел Яков, медленно закипая, - какой кретин заснул на посту?"
- Не ругайте солдат, капитан, у них приказ меня не задерживать, - проговоила их светлость с лукавой улыбкой, выходя на середину комнаты. Ласково кивнула всем. Рейнеке - отдельный кивок и добрая улыбка. Парень поклонился в ответ, лицо - камень. Могильный, без надписи. Факел плюнул огнём - в короткой вспышке Яков увидел, как побледнела ладонь юнкера, сжимаясь в кулак. Новый кивок. Их светлость прошла по земляному полу, гладко, скользя, как по паркету, улыбнулась и пояснила:
- Это ваши деньги капитан.
- В смысле? Ваша светлость, не понимаю вас
- Ваши, в смысле армии. В Вене решили - миру быть. Деньги нашли. В Швейцарии, у тамошних банкиров.
- Вы хотели сказать - в Италии, ваша светлость? - удивился Яков, твёрдо уверенный, что в швейцарских горах ничего нет, кроме коров, пик, наёмников и отморозков.
- Благодарите короля Филлипа испанского и друзей вашего сержанта по фландрской арми, капитан - в Италии больше нет банкиров. Разорились.
- А в Швейцарии?
- Благодарите вашего сержанта - теперь есть... Эти чертовы козопасы озолотились в войну, давая немецким городам деньги на выплату контрибуций - Тилли, Валленштейну, Мансфельду, Густаву-Адольфу, Пикколомини - всем... Под проценты, естественно, и проценты эти платить всем и ещё не одно столетие. А теперь казна их величества пошла туда же с протянутой рукой - воевать больше сил нет, а без денег вы, господа, не разойдетесь.
- Сочти силы свои, дабы с двумя тысячами не пойти войной на ведущего десять, - за спиной их светлости хищно лязгнула мушкетная полка. Оскалил зубы в усмешке сержант.
- Вы не кайзер, стрелок, - оборвала его графиня. Стрелок дёрнул подбородком. Прищурил глаз. Левый, будто прицел брал
- Езус-Мария, покарай еретиков. Ибо целуют книгу святую, но не читают, - прошептал тот. Графиня вздрогнула. Но тут же овладела собой. Кивнула, возвращая назад дежурную царственную улыбку.
Мы отвлеклись, господа. Серебро и золото идёт из Швейцарии - через Вену и Прагу, далее, с сильными конвоями - по гарнизонам и военным лагерям. Один из таких конвоев вы видели вчера. А сегодня его видел Рейнеке - порванным в клочья. И это уже третий такой, пропавший без вести в лесах восточнее Эльбы...
- Дела... - задумчиво протянул сержант, хрустнув костяшками пальцев.
- Вот именно, сержант, дела. Государственной важности. Можно даже сказать - всемирной. Если деньги не дойдут....