Охотник достал свой револьвер; патронов налицо оказалось около сотни. Положив его и коробку с патронами на окно, Свирид Онуфриевич начал разоблачаться. Примеру его последовали Антон и Павел Андреевич. Сняв белье, все оделись снова. Охотник отыскал трещину в стене за окном и, достав из сумки вилку, укрепил с помощью ее, в виде флага, рубашку Антона. Прочее белье все втроем стали раздирать на полоски и подвязывать одну к другой.
Скоро получилась довольно порядочной длины лента. Чтоб не оборвать ее, охотник выбрал камень меньших размеров и начал производить новый опыт.
Камень наконец достал до земли. Свирид Онуфриевич обвязал оставшийся конец веревки вокруг огромной глыбы, острым мысом выдававшейся из стены рядом с окном и, взяв револьвер, улегся опять в нише. Чтоб не пропадала даром часть звука, он опустил руку ниже отверстия в скале.
Павел Андреевич и Антон услыхали довольно сильный удар; в окно втянуло немного дыма; запахло порохом. Через десять минут грохнул новый выстрел. Свирид Онуф-риевич решил стрелять через равные промежутки времени.
Павел Андреевич постоял около охотника, затем заложил руки за спину и направился к старому ученому и Михаилу Степановичу, работавшим у противоположной стены.
Михаил Степанович слышал выстрелы, но Иван Яковлевич так ушел в разбор надписи, что если б даже мир стал рушиться вокруг, он или не увидал бы ничего, или же не придал бы этому никакого значения.
Павел Андреевич мельком осмотрел иероглифы, обежал глазами своды пещеры, затем вернулся к окну, захватил стоявший там второй фонарь и вернулся к Ивану Яковлевичу.
Михаил Степанович указал ему не списанные еще места на стене, и палеонтолог принялся за работу. Воспоминание о нарисованных изображениях древних зверей вдруг проснулось в нем и больно укололо в самое сердце.
- Этакое свинство! - пробормотал он, усердно вычерчивая карандашом непонятные знаки. - Задержись мы там, срисовывая их, камень мог упасть впереди, и не попали бы мы никогда в эту окаянную скворешню!
Списыванье иероглифов оказалось трудным только сначала; рука быстро привыкала к начертанию их, и работа пошла ходко.
Через несколько часов все письмена, находившиеся в разных местах на стенах, были перерисованы.
Антон тщетно являлся несколько раз с призывом к обеду; на зов его отправились, кончив работу, только Михаил Степанович и Павел Андреевич; старый ученый кинул на Антона молниеносный взор и, захватив фонарь и драгоценные листки рукописей, удалился в угол пещеры.
Утолив голод, Михаил Степанович сменил охотника.
- Что, видели вы кого-нибудь? - встретил Свирида Онуфриевича вопросом палеонтолог, еще не кончивший своего обеда. Последний находился перед ним в виде нескольких кусков хлеба и коробки с сардинами на салфетке, постланной Антоном прямо на полу пещеры.
Охотник отрицательно мотнул головой.
- Никого. Что мой Филька-подлец дрыхнет, должно быть, без памяти - это понятно, но где Василий, его отчего не видно?
- Да слышны ли внизу выстрелы?
- Вы думаете, мы так далеко от реки, что там их не слышат?
- Весьма возможно!
- Тогда мы пропали!… - вполголоса сказал охотник, встревоженный предположением палеонтолога.
Свирид Онуфриевич наскоро закусил и поспешил опять к окну.
Уже вечерело. Странно было видеть себя в полном света пространстве, тогда как внизу расстилалась погружавшаяся во тьму земля; над рекой серела густая полоса тумана; на бледно-голубом небе начали проступать искры звезд.
Звуки выстрелов, казалось, усилились.
- Придется стрелять всю ночь, - сказал Свирид Онуф-риевич, наблюдая долину из-за спины Михаила Степановича. - Установим очередь. Вспышки выстрелов будут очень заметны!
- И выставим, кроме того, в окне зажженный фонарь! - добавил Михаил Степанович.
Глубокая ночь глядела в окно, когда Иван Яковлевич подошел к своим спутникам.
Палеонтолог уже мирно похрапывал в углу; Михаил Степанович сидел в нише у ног охотника и задумчиво глядел на ярко мерцавшие звезды.
- Дай-ка поесть, Антон! - весело сказал старый ученый. - Я проголодался что-то!
Услыхав голос его, Михаил Степанович оглянулся и соскочил с окна.
- Прочли? - оживленно спросил он.
Иван Яковлевич с многозначительным видом несколько раз покивал головой и принялся за еду.
- A y нас в некотором роде беда… - сказал, помолчав немного, Михаил Степанович. - Нет выхода, кроме окна!..
- Что ж, вылезем в окно, - ответил Иван Яковлевич.
- Но вышина! Саженей сорок, если не больше, будет!
- Это немного высоко… В таком случае, уйдем другим ходом!
- Каким? Он же завален камнем!
- Да, тот, по которому мы пришли; я говорю про другой!
- Про какой? - воскликнул Михаил Степанович. - Разве есть еще новый ход?
- Есть.
Иван Яковлевич вытащил из бокового кармана листки, написанные иероглифами и его переводом.
- Надпись ясно указывает на существование его.
Михаил Степанович вскочил на ноги и бросился сперва к Свириду Онуфриевичу, затем к Павлу Андреевичу.
- Вставайте! - крикнул он, тормоша его за плечо. - Идите сюда скорей!
- Что вы, дикий человек! что случилось? - спросил палеонтолог, открывая глаза.
Свирид Онуфриевич повернул к нему голову.
- Довольно стрелять! - радостно продолжал Михаил Степанович. - Есть выход! Идите, Иван Яковлевич читать будет сейчас надпись!
В темной пещере, при свете фонаря, поставленного на землю, вокруг старого ученого собрался кружок путешественников. Даже Антон примостился сзади и приготовился слушать чтение барина.
- Господа, - начал Иван Яковлевич, - сейчас я пережил минуту, лучшую в моей жизни. Здесь я убедился вполне, что мы сделали величайшее открытие: нашли первообраз арийских языков! Внизу, у этой горы, многие тысячелетия назад жил целый народ и тот человек, следы которого мы так искали везде. Драгоценная надпись, к сожалению, сохранилась не вполне, есть много пробелов, и я их отметил точками. Ну-с, теперь слушайте.
Иван Яковлевич поправил очки и придвинул фонарь к себе.
"Странник!
Орус, жрец великого Аздомайи, шлет привет тебе.
Я думал о тебе, придущем через многие дни, и ты пришел сюда. Не должно исчезнуть бесследно то, что изведали люди, и камни расскажут тебе, что знаю я, уходящий к Аздомайе.
Камни из воды (лед?) и белые облака (снег?) горами лежат кругом на земле, но знай, что было время, когда не было их. Цвели цветы, зеленели деревья, которых не знают теперь люди; стволы их в земле; лица людей были темней от Сонайи (солнца?). Великий огонь вечно пылал над этой горой, но Аздомайя в гневе своем на людей потушил его и охладил лицо Сонайи. Дыхание ноздрей стало застывать на земле; люди оделись в шкуры зверей и не снимают их. Дома из альвавий (род бамбука?) оставлены; люди ушли в пещеры в горах. Заржавели серпы и осиротели хлевы. Бела стала земля, но почернели умы людей, ибо остались только война и охота. Грозно было по всей земле имя царя царей. . (оно стерлось), все меньше становилось людей и холоднее делалось на земле. Недостойный Орус молил великого Аздомайю об оставлении гнева, но крики пиров в пещерах горы заглушали перед ним голос молитвы. Я оставил храм и углубился в вечную ночь горы Бога Богов. Там, где течет под землей река Смерти, в древнем проходе услыхал я грозные голоса Богов и в страхе упал ниц и внимал им, заставлявшим дрожать камни стен. Я пошел дальше, ища Аздомайю. Я видел. . Как угли были волоса мои, когда я ушел в гору, и белы как покров земли, когда возвратился. Черен стал духом Дивейто за то, что я был там, куда не осмелился заходить ни он и никто из служителей Богов. . И царь призвал и спросил: "Ты, говоривший с Аздомайей, должен знать, отчего холодеет земля?" Ответил я: "От гнева Его на вас. . смеялись и царь приказал мне ехать узнать, скоро ли растают белые камни и проглянет (трава?), которой не видали мы. Дали мне спутников: тех, кто не угоден был царю и Дивейто.
Много дней ехали мы, закутанные в шкуры зверей: везде толстым ковром лежали белые облака. Мертво. . (?) Стада животных уходили оттуда, куда ехали мы; видели их выкапывающими пищу и по множеству трупов узнавали путь свой.
Великая вода плещет волнами в край земли; Сонайя омывает в ней, уходя на покой, лицо свое; мы видели волны в гору величиной, носившие скалы из бледного камня, и среди них плавали брюхами вверх страшные звери вод: бледные скалы убили их. Ночь. .
"Мы. . с великим трудом пробили. . и предали земле. . оставив надпись. .
Горы, держащие небо (не Алтай ли?), долго осматривал я и понял, что их избрал Аздомайя орудием мести своей: медленно ползут с них великие мертвые потоки из тех же бледных камней. Им нет преград; пропасти заполняются ими как малые ямки. Скалы отрываются ими и ставятся там, где не могли взрасти они. Близок день: застынут в холодный хрусталь земля и Великие Воды. Но вечен Аздо-майя и пламя его! Настанет. . и в пламя обратятся оковы земли, возродится трава на ней. Ты, прочитавший слова мои странник, помни: я, Орус, жрец Аздомайи, говорю тебе: идет смерть, но вечен Бог.
Я предстал перед царем. Грозны очи его, но есть ли страх в том, кто видал Аздомайю. . ответил: "Нет, мы с тобой не увидим травы. Будет еще холодней, и все живое превратится в камень. Смерть идет сюда, царь, и близка она. Ты забыл Бога Богов. . поставил себе с гордыми надписями: "Я царь царей" камни. . но. . (титул?) этот Бога Богов. Что ему поставил ты?.."